Джон со страхом следил за своим другом, ибо в этот день, как назло, начальником караула на работах был Вампир, и при нём подобная небрежность в работе не могла остаться безнаказанной. Клей попробовал напомнить Шерлоку об очевидной опасности, но тот лишь огрызнулся:
— Не трогай меня, ради бога!
Зато сам Клей в этот день старался сверх меры. Отчасти он делал это ради того, чтобы скрыть небрежную работу товарища. Но была и другая причина: ему вдруг захотелось работать, захотелось почувствовать свою силу, молодую гибкость своего тела, хотелось излить пробудившуюся энергию, жгучее, бешеное желание действовать. Впрочем, было тут и подсознательное стремление обратить на себя внимание охраны: пусть видят, что он работает хорошо. Если встанет вопрос о пересмотре дела и освобождении с каторги, то это ему зачтётся.
— Смотри-ка! — проходя мимо, бросил один из охранников. — А Клей-то, оказывается, работать умеет! А! Каково...
После обеда, проработав не более двадцати минут, Шерлок вдруг остановился, опустил кирку и несколько секунд стоял, выпрямившись, глядя прямо перед собой расширенными, изумлёнными глазами. Потом опять занёс кирку, ударил, но она пошла боком, из-под железа брызнули искры, и, отскочив, кирка едва не врезалась в ногу заключённого.
— Что ты делаешь?! — в ужасе вскрикнул Джон, который, работая, ни на минуту не выпускал товарища из вида.
— Ах, идиот, олух несчастный! — вскрикнул Шерлок и, выронив кирку, схватился за голову. — Кретин, осёл!
— Что с тобой?! — испугался Клей. — Ты себя поранил?
Холмс посмотрел на него и расхохотался.
— Джони, ты видишь перед собой болвана, который всю жизнь воображал себя умным человеком. Господи, не понять сразу же такой простой вещи! Нет, нет, у меня точно что-то с головой!
— Ради бога, подними кирку, прошу тебя! — взмолился молодой человек. — Смотри, Вампир идёт!
— Ко всем чертям Вампира! — отрезал Холмс, продолжая смеяться.
Хью Баррет между тем подскочил к нарушителю, вернее, подлетел, точно лодка под парусами.
— Эй, приятель, что это такое?! — закричал он. — Ты что тут вытворяешь? Хочешь заработать по шее?
Шерлок, широко улыбаясь, шагнул навстречу сержанту.
— Стукните меня, Баррет, стукните! — воскликнул он. — Я это вполне заслужил! Стукните и, пожалуйста, если можно, по лбу, может, я поумнею.
Это было так неожиданно, что Вампир попятился.
— Ты что? — прошипел он. — Рехнулся?
— Вы совершенно правы, — охотно подтвердил Холмс. — Сегодня, то есть вчера ночью. Но, кажется, уже проходит.
— Погоди у меня — шкуру спущу! — зарычал сержант, но не решился подступит?, ближе. — Распустились, разленились, мерзавцы! Ещё только посмей прекратить работу, висельник! Забыл мою палку?
— Помню, — произнёс Шерлок с таким выражением лица, что пыл сержанта слегка поостыл, и он, в ярости плюнув себе под ноги, пошёл прочь.
Холмс молча поднял кирку и принялся за работу, улыбаясь, будто ему сказали что-то очень приятное.
— Нарвался! — не поворачивая головы, упрекнул друга Клей. — Ведь он мог и в самом деле выдрать.
— Сегодня едва ли. — Шерлок отложил кирку и принялся нагружать свою тачку. — Он сегодня чем-то взволнован.
— Он всегда псих! — пожал плечами Джон. — А с чего ты решил, что сегодня его что-то особенно взволновало?
Шерлок бросил через борт тачки очередную порцию щебня и, нагребая лопатой новую, проговорил:
— А ты разве не замечал за ним манеры крутить пуговицу на мундире? У многих, кстати, бывает такая привычка. Баррет это делает, если нервничает или получает взбучку от начальства. Сегодня пуговица над ремнём у него висит уже на одной нитке — до того он её искрутил.
— Дай Бог здоровья тому, кто его разволновав! — пробурчал Джон, в свою очередь принимаясь нагружать тачку. — А с чего ты так взвился? Неужели решил задачу до конца?
— Не совсем до конца. Но письмо напишу уже сегодня. Просто затмение какое-то нашло!
Письмо он действительно написал в этот же вечер, точнее, в этот вечер и в эту ночь, ибо снова не лёг спать, а просидел много часов, склонившись над своей записной книжкой, странички которой покрывал мельчайшими карандашными строчками. Бумагу приходилось экономить, но хотя буквы были крошечными, всё написанное можно было без труда прочитать.
— Никогда не видел такого чёткого почерка, — сказал Джон, заглядывая через плечо своего друга в очередной листок.
Около полуночи он стал требовать, чтобы Шерлок оставил в покое огрызок карандаша и свои бумажки и лёг наконец спать. Но Холмс только махнул рукой в крайнем раздражении:
— Я же просил тебя не мешать!
Впрочем, спустя час с небольшим он закончил свой ювелирный труд, аккуратнейшим образом вырвал все исписанные листки из книжки, которая после этого осталась чуть толще своей обложки, и, положив написанное на служивший столом ящик, облегчённо вздохнул:
— Вот теперь, кажется, всё!
Наутро Шерлок закончил завтракать раньше других, выбрался из-за длинного стола и, незаметно оглядевшись, подошёл к Джиму Фридли, стоявшему в этот день на часах возле кухни.
— Доброе утро, мистер Фридли, — поздоровался заключённый, делая вид, что просто прохаживается, разминаясь перед работой.
— Здравствуйте, мистер Холмс, — ответил юноша, с огромным уважением глядя на человека, который не так давно при всех свалил его с ног.
— Можно мне, Джим, кое о чём попросить вас? — понижая голос, спросил Шерлок.
— О чём угодно, сэр, я для вас сделаю, что хотите! — с готовностью воскликнул великан.
— Я написал письмо моему другу, мистеру Уотсону, в Лондон. Там нет ничего особенного, но мне бы не хотелось, чтобы письмо читали... чтобы начальство его читало. Мне разрешили бы, вероятно, его отправить, но не хочется предъявлять для прочтения. Понимаете?
Фридли кивнул.
— Так не могли бы вы, — продолжал Шерлок, — отвезти его в Перт и там опустить? Вы ведь сегодня едете туда? Не то не начистили бы так пуговицы на мундире и не надели бы новые башмаки.
— Как всегда, вы, сэр, всё верно угадали! — засиял в улыбке Фридли. — Да, я еду в Перт и отвезу ваше письмо с превеликой радостью. Я вам так обязан...
— В письме, повторяю, нет ни одного лишнего слова. Если хотите, прочитайте его, — сказал Холмс и, наклонившись над кухонным крыльцом, словно бы разглядывая что-то на нём, незаметно положил сложенные листочки между опорами перил.
— Что вы, сэр, я вашего письма читать не буду! — Фридли даже обиделся. — Я знаю, что вы дурного не напишете.
— Спасибо Джим. И... простите, но у меня нет денег и нег конверта, вам придётся его купить.
— Полно, мистер Холмс, это уж глупости! — совсем насупился солдат. — Вы мне греха совершить не дали, можно сказать мою душу спасли, а я двух пенсов для вас пожалею? И в голову не берите!
Весь этот день у Шерлока было задумчивое настроение. Он работал с прежним умением и без устали, но Джон видел, что мысли великого сыщика по-прежнему заняты только невероятной загадкой «глаз Венеры».
Вечером, после ужина, друзья, как нередко делали, прогулялись по лагерю. Вечер был удивительный. Не такой душный, как все предыдущие, пахнущий не только перегретой землёй и сухим лесом, но как будто ещё цветами, мёдом и вином. Звёзды высыпали на небе, крупные, как спелые ягоды, пронзительно-яркие. Луна, взойдя, погасила их, и все небо окрасилось розовато-серебряным заревом её света. Этот свет был не холодным и не тёплым, он не согревал и не студил. За изгородью бесшумно качался лес, разливалась треском и свистом какая-то ночная птица, подавали одинокие голоса цикады.
На Южном полушарии наступила осень.
— Знаешь что, — вдруг сказал Шерлок. — Пойдём сегодня, посидим у костра со всеми. Ты не против?
— Тебя потянуло к обществу? — удивился Клей. — Пойдём, раз хочешь.
— Дело не в обществе, — Холмс говорил всё с той же задумчивостью, которая не покидала его весь день. — Мне надо сейчас оторваться от этих мыслей, они слишком сконцентрировались. Скрипки нет, тебе сейчас трудно будет говорить со мной о другом. Значит, надо побыть среди людей и послушать отвлечённые разговоры. Пошли.
У костра друзей встретили, как всегда, приветливо. Кое-кто начал острить по поводу вчерашней стычки Холмса с Вампиром, и Шерлок отшучивался довольно весело. Но веселье вскоре утихло. У всех в этот вечер было почему-то грустное настроение — возможно, причиной тому был прошедший праздник, возможно, лунный свет...
Сварился «пертский кофе», наполнились чашки и кружки, завязались негромкие разговоры. Петь никто не стал. Вездесущий пройдоха Ринк сообщил новость, которая, впрочем, мало кого заинтересовала: этим вечером в лагерь прибыл комиссар из Лондона, ему надлежало произвести здесь проверку.
— Молодой ещё, гладенький такой, — описывал Ринк вновь прибывшего. — Усы торчат, пузо. Комиссар что надо! Гилмор ходит перед ним петухом, рожи корчит, а Лойд с утра сапоги до того нафабрил, что в них смотреться можно.
— Будто он сам их чистит! — фыркнул Берт Свенсон. — Ему «примерные» языком вылизывают.
Подхватив тему, заключённые поострили немного в адрес начальства, при этом, впрочем, все немного понизили голос. Потом пожилой каторжник по фамилии Томсон заметил, что время к одиннадцати, и скоро надо будет расходиться, а потому следует допить «кофе» — не пропадать же ему. У Томсона, у одного среди всех заключённых, были часы — здоровенные, пузатые, подвешенные вместо цепочки, на грязном толстом шнурке. Они были самодельные, изготовленные им самим, бог знает из чего, и ему разрешили носить их. Точнее, никто из охраны их не отобрал. Старый часовщик гордился своим произведением и имел на то право: несмотря на громоздкий вид часы шли точно. Он не раз сверял их с большими часами, висевшими на фронтоне комендантского дома.
— Тридцать две минуты одиннадцатого, — заверил собравшихся Томсон. — Скоро костёр тушить надо.
— Что-то пока охранники не идут разгонять нас! — усмехнулся кто-то из сидевших возле костра.