– Вот именно – скульптура, – признался Гордеев. – И в материале не ошиблись: воск. Похожа на живую, верно?
– А зачем вы показываете это мне?
– Когда-то, почти десять лет назад, у моего коллеги, – Гордеев указал на Алексея, – погибла сестра. Утонула в озере.
– В Оленьем, – добавил Алексей.
– В Оленьем, – согласился Гордеев. – Ее труп попал в морг, где тогда работал Борис Скороходов. На следующий день мать и отец девушки опознали тело. Но домой к ним попала вот эта кукла, с предостережением, что трогать покойницу не стоит, можно повредить внешность. Конечно, просьбу исполнили. Эту куклу и похоронили. А тело заменил муляж – дешевый манекен.
– Вы хотите сказать, что она пролежала в могиле… сколько?
– Почти десять лет.
– Невероятно.
– Мы так не думаем. Побеседовать с Борисом Скороходовым уже не удастся. Но хотелось бы поговорить с кем-то, кто бы смог ответить на вопрос: куда делся настоящий труп.
– Какую-то чертовщину вы рассказываете… Почему я должен вам верить?
Алексей вытащил из кармана несколько фотографий сестры, где она была одна, с друзьями, смеялась, улыбалась в объектив.
– Посмотрите, какое сходство, – попросил Гордеев. Он был настойчив. – Или я ошибаюсь?
– Да, действительно. – Панов взял фотографии и стал перебирать их, то и дело переводя взгляд на восковую голову. – Сходство и впрямь есть…
– Скажите, а что у них за семья? Я говорю о Скороходовых. Кто они такие?
– Мать умерла рано, сын воспитывался с отцом. – Гордеев невесело усмехнулся. – Папаша – чудак. Для меня – человек из далекого прошлого. Кстати, врач. Где только не работал! В том числе и за границей. В Азии, в Южной Америке, в Африке. Подцепил лихорадку, много болел. Инвалид. Теперь, я слышал, дачник: взращивает сад, делает яблочное вино, торгует им через посредников. Тем и живет. – Он пожал плечами. – Так говорят… Наши отцы когда-то дружили, а потом… разошлись во взглядах. – Панов усмехнулся, покачал головой. – В политических. Бывает: старые друзья стали едва ли не врагами.
– Кто за кого? – спросил Гордеев.
– Какая разница, – отозвался Панов.
«И то верно, – подумал Петр, – его-то какое дело». Но спросил:
– А с отцом вашим связаться можно?
– Вы не станете его накручивать?
– Ни в коем случае. Даю слово! И в политических взглядах буду покладист.
Панов вытащил из кармана записную книжку, ручку, что-то чиркнул на листочке и отдал его Гордееву.
– Благодарю. – Петр спрятал обрывок бумаги в карман. – А кого еще вы знаете из тех людей, что работали и дружили с Борисом?
– Еще одного человека, Маркушу. Он работал с Борей как раз лет этак десять назад. Вместе они и пили. Только, слава богу, у Маркуши не было машины, чтобы спьяну разогнаться и врезаться в дерево. После смерти приятеля он стал пить еще сильнее. Потом, я слышал, бросил. Он живет где-то в черте садовых участков, с южной стороны, – он вопросительно взглянул на собеседников. – Вы ориентируетесь?
Алексей утвердительно кивнул:
– Наилучшим образом.
– Где-то недалеко от Оленьего озера, – продолжал доктор Панов. – Я как-то проезжал на машине и встретил его там… Увидел, – поправился он. – Останавливаться не стал – не захотел. Я и раньше его недолюбливал, старался Бориса от него отвадить, да не получилось. На грызуна он похож мелкого, и фамилия у него похожая: Суслин, Суслов. Не помню…
В этот же день они колесили по всей южной окраине Мохова в поисках дома Маркуши, коллеги покойного Бориса Скороходова, пока не остановились на берегу сбросившего лед озера, длинного и широкого, уходившего клином далеко через леса и луга. Там, на другой стороне, за неподвижной гладью еще холодной воды, вырастал дивный особняк с высокой крышей, построенный, надо сказать, со вкусом и умением. Не то что дома на этом берегу озера, потеснившие тут и там старые дачи и деревянные халупы.
Гордеев сразу вспомнил его – дом, мимо которого он всякий раз проезжал в электричке, направляясь из Сурова в Мохов. И все время ночью… Хоть и с большого расстояния, полускрытый деревьями, дом смотрелся панорамно, ярко.
– Счастливчик, кто в нем живет, – рассудил Гордеев. – Глаз не отведешь.
…Особенно от зыбкого отражения особняка, путавшегося в ярких весенних облаках.
Скрипнула калитка…
Петр и Алексей обернулись. Щуплый человечек непонятного возраста, скверно одетый, в кепке, закрывал за собой деревянную дверцу. Кивнув на озеро, он спросил:
– Как вам домишко-то, а? Хоромки на другом берегу?
Человечек вышел на дорогу, где остановились двое путешественников, и стал приглядываться к ним, точно хотел понять, чего им тут, страдающим от безделья, надобно. Гордеев даже сморщился: было в оборванце что-то отталкивающее, неприятное – совсем не связанное с костюмом.
– Добрые хоромки, – первым ответил старший компаньон.
– Не мои, – язвительно бросил оборванец.
– И не наши тоже, – откликнулся Алексей.
– Не ваши, ох, не ваши! – подтвердил его слова незнакомец и едко усмехнулся: – Что верно, господа чужестранцы, то верно.
И тут Гордеев понял, что так неприятно поразило его в этом человечке. Он был похож на мелкое и жалкое, но хищное животное. Раздумывал он всего мгновение: на хорька! Вот он вылез из норы, огляделся, потянул ноздрями воздух… Что дальше?
– Вы Маркуша? – спросил он. – Верно?
– Ну, Маркуша, – ответил хозяин дома.
Теперь стоило оглядеть и его жилище. Невзрачный, дымивший полуразвалившейся кирпичной трубой, дом его был точной противоположностью того, что стоял через озеро напротив.
– А у нас к вам разговор, уважаемый.
– И кто ж вы такие, чтобы я с вами разговаривал?
– Так, странники, – продолжал Гордеев, – чужестранцы. Решили навестить, справиться, как живете?
– Да ну? – хлопнув в ладоши, удивился Маркуша.
– Как животик? – изумленный нечаянной встречей, добавил Алексей.
Гордеев утвердительно кивнул:
– Коллега прав.
– Из полиции, что ли? Да вроде не похожи. Штатские вы.
– А что, стоило бы прийти с участковым?
– Если вы хотите знать, пью я или нет, буяню ли, дебоширю, так отвечу вам: не то и не другое. И уже давно. Кур я развожу. Купить не желаете? На домашних харчах воспитаны. Яички, желточек к желточку, чистый янтарек. Так не желаете?
– Подумаем, – отозвался Гордеев.
– Что значит, подумаем? Пришли, так покупайте. И нечего меня тут за нос водить. – Лицо его неожиданно стало хмурым и дерзким. – Ваши документы, граждане?!
– Ого, – обронил Гордеев. – Порода!
– Гончая? – спросил Алексей.
– Не-а, сторожевая, – поправил его Гордеев.
– А что это вы мне хамите? – спросил Маркуша. – Могу и обидеться.
– Как угодно, – отрезал Петр. – Вот что, Маркуша, у меня к вам несколько вопросов. Вы помните Бориса Скороходова?
– Ишь ты!.. А вы войну тысяча восемьсот двенадцатого года помните?
– В общих чертах, – кивнул Гордеев.
Маркуша развел руками:
– Вот и я: в общих… Денег заплатите?
– Отчего ж такому хорошему человеку не заплатить?
– Сколько? – живо заинтересовался тот.
– Хватит на житье-бытье. Не на всю жизнь, но хватит. Но в том случае, если отвечать будешь точно, без вранья. Помнишь Скороходова?
– Скоро ездил – быстро приехал.
– Значит, помнишь… Вы вместе в морге работали, верно?
Маркуша зло осклабился, отчего стал вылитым грызуном – маленьким, трусливым и хищным, – и усмехнулся:
– Я где только не работал, господин неизвестный. Может, и в морге, да запамятовал. Память у меня короткая. Ты у покойничков справься, может, они вспомнят. Правда, теперича они на кладбище, а ты поройся, не побрезгуй.
– Да порылся я, Маркуша, не побрезговал, – улыбнулся ему Гордеев. – Ой как не побрезговал! Я бы даже своего землекопа тебе представил, да он, наверное, речь на всю оставшуюся жизнь потерял, когда гроб открывал. Зато при деньгах. – Гордееву понравился тон нового знакомца, он поймал его и не хотел отпускать. – Слушай, а домишко-то у тебя ничего себе, хороший. – Он, как и был с чемоданом в руке, обошел Маркушу, шагнул к калитке, взялся рукой за колышки и потянул носом чистый весенний воздух. – Ароматы у вас какие, а?
– Ароматы что надо, – подозрительно покосился на любопытного чужака Маркуша.
– Благодать! – продолжал Гордеев. – Уехать бы в такое вот местечко, бросить все к чертовой матери, забыть о большом городе, о больших деньгах…
– О больших? – поинтересовался Маркуша. – Ишь ты!
– А ты как думал? – уже отодвигая засов и открывая калитку, говорил Гордеев. – О красавице-жене, о трех любовницах, одна лучше другой…
– Врешь! – отрезал Маркуша. – Три штуки… Это куда ты направился, а?
– Обустроиться в таком селенье, по соседству с тобой, развеселый ты наш, – Гордеев уже шел по тропинке к дому. – Кур разводить, да что там кур – страусов! Кстати, это сейчас модно. Ходить друг к другу в гости, чай пить с вареньем…
Хозяин домишка устремился за поющим незнакомцем; Алексей не отставал от Маркуши: оба в два шага оказались во дворе.
– Да что там чай с вареньем, – уже летал над сырыми вишнями голос Гордеева, – самогон хлестать! С утра до вечера и с вечера до утра! – Он свернул за деревья, к маленькому сарайчику. – Не первач какой-нибудь, а выстраданный! Чистейший как слеза!
Петр обернулся к Маркуше, и тот едва не влетел в него носом. Позади грызуна врос в землю Алексей.
– Хорошо бы, а? – сипло спросил Гордеев, резко поставив чемодан на землю.
– Это верно, – тихо и настороженно отозвался Маркуша.
Они стояли друг против друга: Гордеев вероломно улыбался, Маркуша, точно предчувствуя недоброе, трусливо склабился в ответ.
– Так как насчет работы в морге? – в улыбке Петра сверкнула сталь отточенного клинка. – Лет этак десять назад? В подручных у господина Скороходова?
– А что было… десять лет назад?
– Вспоминай, Маркуша, вспоминай… Девушка утонула в озере… Ее привезли в морг… Что потом?
Он затаился, что-то вспоминая; в глазах вспыхнул страх животного, загнанного охотниками в угол.