– И в чем же секрет этой силы? Что за догадка?
– Роберт Оуэн много раз возвращался в Африку, написал несколько книг, добился докторского звания, изучая культы различных народов этого континента. Когда племена наори были на три четверти уничтожены, а их остатки оттеснены к середине континента, Оуэн приехал предводителем небольшой экспедиции туда, где потерпел такое сокрушительное поражение двадцать лет назад. Форт восстановлен не был, его руины захлестнула пустыня, а нынешние солдаты, охранявшие колониальные завоевания, забыли имена беглецов. Оуэн много путешествовал, выучил язык наори, говорил с простыми аборигенами, вождями и жрецами, потерявшими свои племена. По возвращении из Африки, спустя три года, сорокавосьмилетний Роберт Оуэн написал книгу, которую приняло в штыки почти все научное общество Англии. А написал он там вот что: солдаты наори не были людьми.
– Как это – не были?
– А вот так. Оуэн разъяснил поражение форта Сент-Джонс. Вывод его прозвучал просто: солдаты наори были зомби.
– Зомби?
– Восставшие мертвецы, Петр Петрович.
– Не понимаю вас… Такого же не бывает?
…Возможно, там, в далеком от Мохова Предтеченске, в своей заваленной книгами однокомнатной квартирке Кирилл Мефодьевич пожал плечами.
– Бывает – не бывает, не знаю. Но исследователь Роберт Оуэн, понятно, не остановился на одной только фразе. Он описал целый ритуал рождения зомби. Самое главное в нем то, что зомби рождается из мертвой плоти, из праха. У наори не было христианского бога. Они свято верили в одно – в силу земли и ее стихий.
– Но как можно такую химеру представлять за научный факт?
– Помнится, вы просили меня дать отгадку и выдвинули следующие условия: в озере тонет девушка, ее находят в тот же день, доставляют в морг. На следующий день родители опознают в трупе молодой женщины свою дочь. Ее смерть – факт. Но из морга к родителям привозят восковую куклу. Ее же и хоронят. Брат покойной через две недели после похорон видит в машине, выезжающей из города, свою сестру, но она смотрит на него, как на чужака. Через девять лет «утопленница» – уже взрослая молодая женщина, оказывается в другом городе и под другим именем. Ничего не перепутал?
– У вас блестящая память.
– Так вот, уважаемый Петр, из предложенных вами обстоятельств у меня есть только один вывод: ожившая утопленница – зомби. А иначе – восставшая из мертвых.
Гордеев смотрел на свою руку, сжатую до боли в кулак. Конечно, он не верил, не хотел верить старому книжнику и фантазеру. Но слова отравительницы бабы Нюры, брошенные о Еве, до сих пор стояли в ушах: «Странная она, даже Сашенька ничего нам толком о ней не говорит. Кто, откуда. То ли живая она, то ли мертвая? Черт ее знает. Молчит племяш, как рыба об лед. Втюрился он в нее окаянную!» Он разжал руку: на ладони остались красные отпечатки от ногтей, они быстро таяли… Петр Гордеев уже давно хотел понять: кого касались его руки все это время? С кем были горячими и нежными?
– Зомби никак не отличим от человека, но обладает огромной физической силой и ловкостью. И еще: Оуэн писал о том, что зомби свято преданы своему создателю. Выполняют любой его приказ. За него они готовы погибнуть в любое мгновение.
Гордеев поймал в зеркале над столиком свой взгляд.
– Какому еще создателю?
– Тому, кто превратил его из трупа в живое существо. Зомби практически не помнит прошлой жизни, он полностью во власти своего воскресителя, относится к нему, как к богу. И, повторяю, отдаст за него жизнь не раздумывая. Оуэн предполагал, что вождь племени наори, опасаясь за жизнь и власть, лично оживлял будущих несокрушимых воинов – как правило, своих же убитых в схватках солдат, – впоследствии истребивших англичан в форте Сент-Джонс.
Душ в ванной комнате смолк. Гордеев покачал головой:
– Безумие какое-то…
– Я вас предупреждал: какова загадка – таков и ответ.
– Это все?
– Мне кажется, и этого хватит.
Петр сухо поблагодарил Огаркова, они коротко попрощались. Когда Гордеев положил трубку, дверь ванной комнаты открылась. Вышел младший компаньон, обвязанный, точно набедренной повязкой, полотенцем. Он походил на юного греческого героя, отпущенного в большой мир старым учителем-кентавром и готового к подвигам.
Но Гордеев, кажется, не видел его.
– Что-нибудь случилось? – спросил Алексей.
Он думал: рассказать Погодину фантастическую историю, так ловко сплетенную Кириллом Мефодьевичем Огарковым, или умолчать о ней?
– Петр Петрович?
Гордеев мрачно улыбнулся:
– Случилось.
Алексей переступил порог комнаты.
– Что?
– Садись, Алеша.
Молодой человек послушно сел на свою аккуратно собранную кровать.
– Жалко, что я не курю, – покачав головой, усмехнулся старший компаньон. – Рассказ вышел бы правдивее. Да и мне легче было бы говорить.
Гордеев передал Алексею их диалог с Огарковым слово в слово. Алексей смотрел на Петра, не понимая: шутит он или говорит правду.
– Невеселая выходит история, – проговорил Гордеев. – Кому расскажешь, не поверят.
– А я и сейчас не верю.
– И правильно делаешь… Вначале я надеялся, что Даша и Ева – разные люди. Затем просто как слепой метался в потемках, ничего не понимая. Но что я должен думать теперь? Мертвая Даша – Ева во плоти и крови? – Он выдохнул. – Как это все может быть?
– Надо решать, что теперь делать будем.
– Ты же сам сказал: «Даши нет, а вашу жену я искать не буду». Согласен: разумное предложение.
– Предлагаете убраться подобру-поздорову? Я вам глупость сказал, а потом извинился. – Алексей помолчал и поднял глаза. – Что же вы думаете, Петр Петрович, мы сможем жить так, как раньше? Есть, пить? Ну, может, есть и пить-то мы сможем: вы в Предтеченске, я тут, в Мохове. А все остальное? Мы ведь с ума сойдем. Спать не сможем, а если и уснем, то от кошмаров раньше времени поседеем. На улицах будем оглядываться каждую минуту. Я буду ждать сестру, а вы – жену. И так – всю оставшуюся жизнь… Не верите?
Гордеев, зацепив взглядом глаза Алексея, сухо усмехнулся:
– Верю, Алексей, верю.
До улицы Песчаной, 11, они доехали на мотоцикле Алексея. У ворот, бросаясь на деревянные колья, на гостей громко лаяла гигантская кавказская овчарка. Гордеев искренне надеялся, что старый друг Скороходова-старшего, возможно, откроет что-то интересное. И поможет им в этом записка от Вениамина Панова.
Собака металась около забора, раздражая, грозясь повредить барабанные перепонки и нервную систему. Хотелось плюнуть ей в морду, развернуться и уйти.
– Ах ты, собачка, – возбужденно пропел Гордеев. – Ах ты, красавица… Дрянь ведь какая, а?
Собака не унималась, зло сверкая глазами. Она уже приготовилась перегрызть деревянные колышки, когда тоненький девичий голосок прокричал:
– Маня, назад! – И чуть погодя вновь: – Назад, говорю!
В саду мелькнуло яркое синее пятно; к ним торопливо подошла светловолосая девочка лет четырнадцати, в короткой голубой куртке и джинсах. Встав по ту сторону забора рядом с собакой и пригрозив ей пальцем, она спросила:
– Кто вам нужен?
– Дедушка, наверное, – ответил Гордеев. – Это дом Павла Анисимовича Панова?
Собака Маня просунула лохматый нос между колышков забора и оскалилась. Гордееву очень хотелось заехать ей башмаком по морде.
– Да, – ответила девочка и топнула ногой на пса: – Цыц!
Энтузиазма у Мани поубавилось, но не то чтобы намного. Неохотно отпрянув, она затаилась.
– А ты – внучка?
Девочка кивнула.
– Дочка Вениамина Павловича?
Юная хозяйка отрицательно замотала головой:
– Не-а, дядя Веня – мой дядя.
– Ясно… Кто-нибудь из старших есть дома?
Непокорная Маня вновь зарычала в голос и ринулась на неприятеля: просунув морду на улицу и показав желтые клыки, раскатисто рявкнула на всю улицу.
– Цыц, я сказала!! – Девочка сверкнула глазами на зверюгу, наверняка любимицу в этом доме. – Есть. Папа, мама и дедушка…
– Поля, кто там? – крикнул из сада мужской голос.
– Это к дедушке, па!
– Ну так пропусти и Маню забери!
Едва девочка открыла калитку, собака ринулась обнюхать непрошеных гостей и, может быть, цапнуть кого-нибудь ради разнообразия, чтобы не шатались вот так, попусту, и не болтали с молодой хозяйкой. Едва справляясь с Маней, девочка кивнула в сторону сада.
– Дедушка там.
Скалясь, собака захрипела и тут же получила девичьей ладошкой легкую затрещину.
– Она добрая, – заверила Поля.
– Благодарю, – ответил Гордеев, косясь на лохматую и мрачную, судя по гортанному рычанию, псину.
В саду разжигали костер двое – мужчина и женщина, лет тридцати пяти; счастливые и довольные, они о чем-то болтали. На столе, рядом, были разложены закуски, дожидалось вино. В отдалении одиноко сидел на покосившемся стуле пожилой человек и смотрел в сторону гостей. Гордеев и Алексей издалека раскланялись с родителями Полины.
– Здравствуйте, Павел Анисимович, – вежливо улыбнулся Гордеев, когда они подошли к старику.
Хозяин поздоровался с гостями без большого интереса. Он был крупным и лысым, в расстегнутой телогрейке, из-под которой выглядывала тельняшка, едва укрывавшая седую волосатую грудь. Раздражение и недовольство на физиономии старика – кажется, всем, что его окружало, – въелось в кожу раз и навсегда, сплело морщины по своему усмотрению, стало своеобразной маской, к которой наверняка все давно привыкли.
– Мы знакомые вашего сына, Вениамина Павловича… У нас есть один очень важный вопрос… может быть, не один…
– Валяйте, – кивнул Панов.
– Случилось так, что нас интересует семья Скороходовых…
– Вы из полиции?
«Да, – подумал Гордеев, – уже не первый человек спрашивает их об этом».
– Нет, мы частные лица… Впрочем, вот.
Он протянул Панову-старшему записку. Тот вытащил из кармана телогрейки очки, размеренно надел их и обратился к тексту. Прочитав, недоуменно и хмуро покачал головой.
– И что с того?
– Не понял вас? – почтительно улыбнулся Гордеев.