ч. А впрочем, наверное, вы знаете о его винодельческих талантах…
– Это что же, он? – тихо спросил Алексей.
Его стул громко отъехал в сторону.
– Он самый, – кивнул Гордеев. – А этого молодого человека вы не узнаете, Сан Саныч?
Но Сан Саныч смотрел на стол, где лежали восковая голова и руки. Он ничего будто не слышал. Наконец Колобок рассеянно поднял голову и взглянул на подступавшего к нему Алексея.
– Это брат Даши Погодиной, – ледяным тоном продолжал Гордеев. – Тут вроде как все родственники собрались, не так ли?
Скороходов смотрел, как с каждой секундой менялась мизансцена, и каждый ее вариант становился все более непонятным, запутанным и зловещим.
– Вы… родственники? – Он скорее обратился к своему другу, чем к остальным, но, не дождавшись от него ответа, взглянул на Гордеева. – Родственники?
– Не подходите, – пролепетал Колобок, в упор глядя на Алексея. – Я вас боюсь… Слышите?
Тот кивнул:
– Я хочу знать, как все было? И где она сейчас?
– Не знаю, ничего не знаю…
Колобок метнулся в прихожую, но Алексей Погодин, зарычав, прыгнул за ним.
– Куда, оставь ружье, сука! – громко крикнул он.
Двое мужчин, оставшихся в комнате, услышали тяжелый хрип. Вновь раздался вопль Алексея:
– Кусаться! – а следом плотный и размашистый шлепок.
– Федя, спаси! – кричал Колобок. – Он меня убить хочет!
И снова тяжелый хрип, и следом – еще один шлепок. Мат-перемат Алексея Погодина и его тяжелое:
– Оставь ты ружье, козел! Прибью ведь!
Скороходов вскочил с места и так же быстро сел, обмерев. Гордеев быстро шагнул к порогу, но Алексей Погодин уже вволок в гостиную тяжелый и брыкающийся мешок, который назывался Колобком, или Сан Санычем, или дядюшкой, что было уже все равно.
Вдвоем они усадили его на стул. Гордеев ткнул пальцем в восковую голову:
– Это – состав преступления, Сан Саныч. Или как вас там еще. – Он обернулся к Скороходову: – Я вам не соврал в самом начале. Мы охотились на кабана – вот и он. Наш старый подлый кабанчик. – И вновь обратился к Колобку: – Я шел за вами по пятам все эти месяцы. Мы шли. Я знаю все: утонувшая девушка Даша Погодина, два браконьера, морг. Скороходов-младший, ныне покойный, и Маркуша предельно точно выполнили ваше указание: родителям подсунули восковую куклу, а тело девушки вы увезли с собой. Как видите, я не побрезговал произвести эксгумацию.
– Постойте, а при чем тут мой Боря? – встрял в разговор Федор Иванович. – Постойте… Боря?
– Спустя две недели вы увезли Дашу, или то, что от нее осталось, из Мохова. Куда – не знаю, да это и не важно. Главное, она превратилась в Еву Чернышеву, мою жену. Ряд убийств в Предтеченске, похищение денег, ее фото на одном из снимков. Она хранила их в ящике своего стола. Смерть частного детектива Зорина и директора завода Карпова из Лощинска, которого вы отравили с помощью своей бабы Нюры. Да-да. И многое другое… Вам не оправдаться. Ни перед людьми, ни перед Богом. Громко сказано? Отлично сказано! – кивнул он самому себе. – А теперь скажите… с кем я жил все это время? Кто моя жена – Ева?!
Колобок устало поднял на него глаза:
– Федор Иванович рассказал вам о своей поездке в Африку? Вы должны были вывести его на этот разговор?
– Да, только что… Говорите.
– И он рассказал вам о племени наори? Обо всем, что увидел там и узнал?
– Он рассказал о главном.
Колобок зло усмехнулся:
– Ну так догадайтесь сами.
– Скажите мне вы…
Сан Саныч покачал головой и тихо засмеялся:
– Вы жили с призраком, уважаемый Петр Петрович. С восставшей из мертвых. Почти целый год вы жили с зомби.
Гордеев, поглядев в перекошенное лицо Колобка, отвернулся.
– Господи, – прошептал он. – Это же чудовищно…
– О чем вы говорите? – Скороходов в упор смотрел на своего друга. – О каком зомби?.. Саша, я не понимаю…
– Все вы – ничтожества, – махнул рукой Сан Саныч, взял первую попавшуюся стопку, наполнил ее до краев кальвадосом и легко опрокинул. – Фу! И вы, господин Гордеев, и вы, молодой человек, и ты, Федя, тоже ничтожество… Силы земли так велики, так огромны, они повсюду, но только единицам дано их понять. А вот я в них верил всегда! И поклонялся им, да, поклонялся! Ты, Федя, был свидетелем великого действа, но не захотел попытаться повторить его сам! А почему? – Колобок вскочил с места, точно под ним была стальная пружина, и потряс толстыми кулачками. – Почему?! Все, на что тебя хватило, это удивиться, испугаться и потом рассказывать о чуде таким вот слушателям, – он ткнул пальцем в Гордеева, – которые тебя же называют между собой спятившим стариком! Эти молчат только потому, что сами влипли! Как это ты сам еще до сих пор не поверил, что ты спятивший старик? Должен был, должен! А вот меня твой рассказ поразил, пленил, купил с потрохами. И я решил: раз может совершить чудо какой-то шаман из центральной Африки, то почему этого не могу сделать я, человек, наделенный умом, знаниями и страстью?! – Колобок плеснул в стопку яблочной водки и вновь выпил залпом. – Но вначале, Федя, я подумал: чем Африка лучше Евразии? А, Петр Петрович? Алексей? Чем?! Тогда я залез в книги и стал искать. Десять лет я подбирал те травы, что выполняли одну и ту же функцию с растущими под самым носом у наори. Аналог фуну-фуси, «дитя печали», я нашел на Алтае, трава называется «Амыр», в переводе – покой; авиово, «дитя радости», в Крыму. Аналог боатенга, «защитника», здесь, в Мохове. Не поверите, это крапива. Листьями крапивы я облеплял тело вашей покойной сестры, Леша. Даша погибла в Оленьем озере, Ева родилась в сарае у дома, в ста метрах от той же самой воды. – Колобок лукаво улыбнулся, уперся ладонями в стол и зашептал: – Но ничего бы у меня не получилось, если бы я не почувствовал себя творцом! Еще пять лет у меня ничего не получалось, кроме корма для свиней. А потом я захотел, очень сильно, страстно, горячо, неистово. Какой-то пошлый йог, ради мира во всем мире, позволил прокипятить себя в масле. Другой бы помер зараз, пискнуть не успел. А у этого хрена ни одного ожога. Вышел, поклонился и пошел себе медитировать дальше. Пустая трата времени! Но я его понимаю. Он тоже захотел, а главное – поверил!.. А потом, когда у меня получилось, я понял и другое… – голос Сан Саныча опять превратился в шепот, точно змея, соревнуясь с ветром, шипела в траве, – не нужны никакие травы, лишь одним желанием можно убить или воскресить человека. Стоит только впустить в себя силы, которые окружают нас, почувствовать себя богом! Но меня хватило только на один раз. Познав всю свою силу, я испугался ее, отступил, предал самого себя. А ведь не отступи я, смог бы управлять ходом планет! И теперь вы, Петр Петрович, несчастный жалкий муж, предъявляете мне какие-то улики? грозите тюрьмой? Мне, человеку, коснувшемуся величайшей истины! Познавшему то, что вам никогда, ни в одном самом смелом сне не придет? Да вы спятили, наверное. Я трагический персонаж, я подобен Демиургу! А вы – недотепы-зрители, потешающиеся над трагической судьбой гения! Плевать я хотел на всю вашу компанию. Вы мне неинтересны и отвратительны.
Колобок стоя выпил третью рюмку и сел.
– Хорошо, вы – гений, Демиург, – проговорил Гордеев. – Но при чем тут Матвеев и Сейфуллин, их люди, при чем тут детектив Зорин?
– Пошлый допрос? – Сан Саныч усмехнулся. – В смерти Зорина виноваты в первую очередь вы сами. Нечего было впутывать в свою историю посторонних людей. Что до Матвеева и Сейфуллина, это были подлецы и бандиты, прикрывавшиеся званием «бизнесмен», толстые кошельки. Я их лечил травами, и вполне успешно. Многое знал об их личной и деловой жизни. Мне помогла Ева. Она была так обольстительна и хороша, что они, каждый в свою очередь, купились на нее. Беда их была в том, что они не знали, кто она.
На улице темнело с каждой минутой. Грозовые тучи уже нависли над Оленьим озером. Зеленые купы деревьев стали серыми, глухими, воздух – плотным, свинцовым. Гроза вот-вот должна была расколоть небо, потрясти землю, обрушить на нее весенний ливень, потоп.
– Хочешь сказать, Саня, – пролепетал Скороходов, – ты повторил то, что делал вождь наори?
Сан Саныч презрительно усмехнулся, покачал головой и ничего не ответил. Федор Иванович оглядел своих недавних собеседников:
– Петр Петрович, простите, вы понимаете, о чем идет речь?
– Очень хорошо понимаю, Федор Иванович, – покачал головой Гордеев. – Однажды увидев мать с отсеченной головой, Сан Саныч решил посвятить себя воскрешению мертвецов. Любыми способами. – Он взглянул на вспыхнувшего злобой Колобка. – Разве нет? А тут ваша история о племени наори, Федор Иванович. Она как раз пришлась кстати.
– Мать с отсеченной головой? – поморщился Скороходов. – Нет, постой, Саня, ты что же, воскрешал их родственницу? И ты… сделал это?!
– Да.
– Но… это невозможно!
– Как же это невозможно, – откликнулся Гордеев, – вы сами были тому свидетелем – там, в Африке?
– Я в глубине души никогда не верил тому, что видел. Да и как можно в это поверить? Скажите мне?
– Никак, – согласился Гордеев. – Лучше всего поехать на вокзал, сесть на поезд, вернуться домой и обо всем забыть… Только куда выкинуть год жизни?
Ослепительная вспышка разом осветила лица четырех мужчин – можно было разглядеть каждую морщинку на лице, волосок, цвет глаз, – а следом гром, нарастая, потрясая небо и землю, заворачивая в свой водоворот крышу и стекла, обрушился на дом Скороходова. Все загудело, затрещало, зазвенело. Да так, что заложило уши.
– Сейчас будет дождь, – тихо сказал Колобок. – Сладкий весенний дождь. Он поможет мне забыться…
– Когда же Ева была собой? – спросил Гордеев. – У озера, где мы познакомились? Во время свадьбы? После? Когда гоняла на своем чертовом мотоцикле по городу? Когда?
– Да никогда, – улыбнулся Сан Саныч. – Представьте, что в ваших руках машинка на батарейках и дистанционное управление. Я задаю программу, машина едет вперед. Хочу – влево, хочу – вправо, хочу – прямо. Могу направить ее на косяк, под шкаф, куда угодно… Когда я хотел, она занималась со мной любовью, выполняла все мои фантазии. Потом моей фантазией стала ее свадьба. Я не знал, что мужем окажетесь именно вы. Простите старого засранца. Ничего личного. Просто мне так захотелось. А когда нужно было сделать из нее амазонку, уничтожающую моих врагов и потенциальных спонсоров, я говорил ей: «Убей». Все, что она делала, было для нее сном, не более.