– И она ничего не знала о своем сне? – спросил Алексей.
– А зачем ей было об этом знать? – ответил вопросом Колобок. – Ева бог знает чего могла бы натворить, узнай о своем прошлом. Например, что она не человек, а зомби – восставшая из мертвых…
Колобок едва договорил. Взгляд его устремился в том направлении, куда, не отрываясь, смотрел Федор Иванович Скороходов – на раскрытое окно. За ним стояла молодая женщина. Не замечая первых капель, падавших ей на лицо, на коротко подстриженные рыжие волосы, она не отрываясь смотрела на Сан Саныча Крапивина, медленно поднимавшегося со стула ей навстречу.
– Ева… – пролепетал он, – ты давно здесь стоишь?
Гордеев и Алексей тоже во все глаза смотрели на женщину в окне, но она, кажется, не замечала их.
– Ты все слышала? – дрогнувшим, ослабевшим, голосом спросил Сан Саныч. – Я пошутил, Ева, все это шутка, понимаешь, выдумка? – Он натянуто рассмеялся. – Я только хотел напугать этих глупых людей, которые не дают нам спокойно жить… тебе и мне… вот и все… Ты же не поверила тому, что я сказал, правда? Ты умная девочка…
– Я – не человек? – спросила женщина.
Алексей привстал. Гордеев потянулся к нему, дернул молодого человека за рукав.
– Как же не человек? – угодливо заулыбался Колобок, но улыбка вышла фальшивой, даже уродливой. – Конечно, человек…
– Все перепуталось у меня внутри, я ничего не помню. Я могу так сойти с ума… Значит, я не человек?
– Глупости это, глупости, – пролепетал Колобок. – Посмотри на себя: ты молода и прекрасна. Ты – цветок!..
– Ты имел меня как последнюю шлюху, – не сводя с него глаз, тихо проговорила она. – Ты делал со мной что хотел. Подкладывал меня под других мужчин, заставлял убивать. Я была твоей собакой…
Алексей подался вперед, но Гордеев еще крепче ухватил его за руку.
– Ева! – Колобок неожиданно выступил в перед. – Ева!! – Он раздулся и побагровел от напряжения. – Приказываю тебе забыть обо всем и помнить только одно: ты – моя раба. Ты принадлежишь мне! И только мне. Ты и впредь будешь делать все, что я тебе прикажу. – Щеки его вдруг затряслись, он яростно топнул ногой. – Забудь, как перечить мне! Понимаешь ты, подлая тварь?! – Колобок понизил голос почти до гортанного рыка. – Я изобью тебя до смерти, если ты еще слово скажешь мне поперек. – Он готов был лопнуть от ярости и злости. – Я тебя вытащил из болота. Ты была грязной, зарабатывала деньги на улице. – Голос его сорвался на визг. – Я тебя умыл, одел! – Пена выступила на губах Сан Саныча. – Дал тебе образование! Выдал тебя замуж! Гадкая девчонка! Непослушная мразь!
– Я ничего не помню, – точно и не слыша его, пробормотала, глядя в пространство, Ева. – Какой-то сон, дикий, нелепый… Я не человек…
Налившись, точно спелый помидор, Колобок пошатнулся. У него не было сил возражать ей. Алексей стряхнул руку Гордеева и потянулся к девушке.
– Даша, – негромко позвал он сестру. – Скажи, что они говорят неправду. Ведь это ты? Я же твой брат. Как ты могла забыть меня?
Но она смотрела сквозь него… Вторая молния, вновь ослепившая всех, и новый раскат грома, еще более зловещий, заставивший вздрогнуть, пришлись на крик – дикий, свирепый, полный страдания и боли. И в этом крике были проклятие, ненависть, будущая месть.
Колобок отступил, попятился, опрокинул стул и сам, споткнувшись, ухватившись за скатерть и стягивая ее со стола, повалился на пол. Где-то далеко завелся мотоцикл, звук его мотора быстро распался в мощных, как трубный глас органа, звуках нарастающего за окном ливня. Скороходов и Алексей, отворачиваясь от пыльных капель, дробивших подоконник, поспешно закрывали окна.
– Где она? – через минуту, забившись в угол комнаты, спрашивал, лихорадочно осматриваясь, Колобок. – Господи, да отвечайте же?!
– Она ушла, господин Демиург, – проговорил Гордеев. – А почему вы так боитесь ее?
– У меня не получилось, понимаете? Не получилось! Я потерял ее! Связь нарушена! А я не знаю почему! Не-зна-ю!
– Что вы все время орете, – устало проговорил Гордеев. – У меня уши от вас заложило.
– Теперь она способна на все, – не слушая его, громко бормотал Сан Саныч. – Она слышала каждое слово, что я вам говорил! Не от вас – от меня. Поэтому она не послушалась. Но ведь это катастрофа. Вы понимаете меня? – Сидя на полу, он обвел глазами присутствующих. – Понимаете?! – Колобок мелко засмеялся. – Молчите! Ну, разумеется. Что это для нее значит? Представляете, Господь Бог лично признался вам, что вы – дерьмо, игрушка в Его руках? Я признался вам, – тем, с кем заставлял ее играть, над кем шутил, издевался!
– Саня, я тебя не узнаю, – едва ли веривший своим ушам, пробормотал Скороходов. – Как ты можешь?..
– Саня, я тебя не узнаю! – передразнил приятеля Колобок. – Могу! – Он нервно засмеялся. – Бездари, как я вас ненавижу! – Замотав головой, он тихо застонал. – Господи… ее веры в меня, в каждое мое слово больше нет! Почему? Почему? – Сан Саныч ударил кулаками об пол. – Почему?! – и тут же, сморщившись от боли, прихватил правой рукой левую. – Но и теперь она не хозяйка самой себе. Ее хозяева – страсти, желания, сиюминутная прихоть! Понимаете, из послушной рабыни она может превратиться в монстра, обладающего гигантской физической силой и волей самого беспощадного бойца!.. Значит, она ушла? Ее нет там… на улице?
Гордеев подошел к окну, осторожно выглянул.
– Я слышал звук мотоцикла, она уехала.
– Она вернется. Нам надо бежать, немедленно. Помогите мне подняться.
– Я вас ненавижу, – проговорил Алексей. – В кого вы превратили мою сестру? И зачем?
– Вашу сестру? Да вы спятили, молодой человек. – Колобок, опираясь на руку Скороходова, все-таки пришедшего ему на помощь, тяжело встал и зло усмехнулся. – Не вашу сестру, а то, что от нее осталось – труп! – Для пущей уверенности он потряс кулаками. – Понимаете? – труп! Которым уже намеревались полакомиться раки в Оленьем озере! – Глаза его забегали. – Нам необходимо срочно вооружиться. Она может вернуться в любую минуту. Я вообще удивляюсь, как мы до сих пор живы… Какое у вас есть оружие?
Гордеев зло и заговорщицки подмигнул Алексею:
– Веревки.
– Что? Какие еще веревки?
– Бельевые, – ответил Гордеев. – Но очень прочные. На них легко можно повеситься, если жизнь больше не мила.
– Что вы несете? – нахмурился Сан Саныч. – Спятили? Веревками тут не обойдешься. Она вам не обезьянка из зверинца! – Неожиданно его лицо осветилось догадкой. – У вас же есть ружья! В прихожей!
– Возможно, Ева не обезьянка, – усмехнулся Гордеев. – Но у нас есть кто-то, очень похожий на племя, что передвигается на четвереньках… Не догадываетесь, Сан Саныч? Из племени демиургов.
Колобок подозрительно посмотрел на Гордеева, быстро перевел взгляд на ничего не понимающего Скороходова, мельком взглянул на Алексея, и опять на Гордеева.
– Вы не посмеете, – точно затравленный зверь, с ненавистью оглядев своих преследователей, он замотал головой. – Не посмеете!..
…Колобок хрипел, ерзая на стуле, привязанный к нему так прочно и надежно, точно грозил всему свету немедленной расправой и потому был со всей строгостью обезврежен; в рот был вставлен кляп из двух носовых платков, до того использованных как им, так и Федором Ивановичем, по назначению.
Его тюрьмой стал благоустроенный чердак. Поступить именно так Гордеев и Алексей решили по одной простой причине: Крапивин хорошо знал свою вину, и немалую. Представься ему удачный момент, подфорти судьба, он легко бы сговорился с Евой, сделал все, чтобы превратить ее в самого злого и непримиримого врага Петра Гордеева и Алексея Погодина, нацелив ее на один-единственный путь: избавиться от них, убрать, истребить. Что до Скороходова – он, по мнению Колобка, был слабым и недальновидным человеком, его легко можно было переубедить и напугать. Врач-путешественник был ему не помеха, тем более что тот вряд ли до конца верил в дьявольскую удачу своего старинного приятеля.
Было уже за полночь. Где-то рядом время от времени проходили электрички. Их звенящий ход волновал Гордеева. Из окошка одного из таких поездов можно было ухватить взглядом край озера и трехэтажный дом, стоявший на самом краю города. Одинокий и прекрасный, погруженный, точно в омут, в спящий сад. Только сегодня в нем не горело ни одно окно.
Гордеев и Алексей, при свече, спустились в кабинет Скороходова. Он сидел за столом, подперев кулаком подбородок. Подняв на гостей глаза и тяжело откинувшись на спинку кресла, он спросил:
– Вы заперли все двери?
– Да, – откликнулся Гордеев. – Как насчет вашего кальвадоса?
– Вон там. – Скороходов кивнул на буфет. – Пейте, сколько хотите.
– Нам нужно быть в норме, – требовательно взглянул на него Алексей. – Петр Петрович…
Гордеев, пропустив слова юного компаньона мимо ушей, направился к буфету, достал оттуда очередной графин, громоздкий, граненый, и тройку стопарей, которых, видимо, в этом доме было не счесть. В колеблющемся свете оплавленной свечи, они горели мутно и притягательно.
– Вы спрятали ваше питье по всем уголкам, – усмехнулся он, обращаясь к Скороходову, – точно ожидали, что в одном из них рано или поздно придется устраивать крепость?
– Об этом я думал меньше всего, – глухо откликнулся Скороходов. – Честное слово! Я думал, что жизнь медленно подходит к концу; я старый человек, но у меня есть прекрасный дом и не менее прекрасный сад, где и стареть не жалко. Просто немного грустно. У меня есть мои яблони, из которых я умею делать волшебный, янтарный кальвадос, и, коль Господь отнял сына, есть друг, который, хоть и наездами, но подолгу гостит у меня, с ним мы играем в шахматы или шашки, пьем мою яблочную водку, закусываем ее дарами того же сада, и говорим – много, обо всем…
Гордеев наполнил стопки и выпил залпом, без закуски, которой, впрочем, и не было. Алексей даже не взглянул на свою. Скороходов дотянулся до стопки, поднес ее к носу, потянул ноздрями терпкий аромат и прищурил глаза.
– …И я рассказываю другу о своих путешествиях, а он мне – о своих. По каким дорогам, равнинам и горам прошел для того, чтобы найти один-единственный лепесток, стебелек, травинку, способную вылечить смертельно больного человека. Я же про то, как из мертвого тела шаман, скорее похожий на мифического персонажа, создает живых существ – сильных рабов, способных уничтожить все на своем пути. Было бы только слово нового владыки…