Ночную тишину ранил хриплый нарастающий шум, но ветер, то и дело касавшийся стекол, срезал его. Не было сомнений: рев мотоциклетного мотора приближался к дому. С каждым мгновением все ближе. Сейчас, когда за окном была непроглядная ночь, он казался особенно грозным и зловещим. Иногда ветер разрывал его, уносил, и все-таки рев становился все более явственным и тревожным.
Ева не собиралась играть с ними в прятки. Но что она хотела – поговорить? О чем? Поставить условия, но какие? Забрать у них своего хозяина и после того исчезнуть навсегда с ним вместе? Чтобы, путешествуя где-то, возможно, по другим странам, в других городах, искать новых людей, с которыми можно было бы сыграть еще одну злую шутку? Кому-то разбить сердце, кого-то подтолкнуть к последней черте, за которой, возможно, ничего и нет…
– Нам стоило позвонить в полицию, – обреченно сказал Скороходов. – Если все, что нам рассказал Саня, правда… Знаете, вам не стоило бросать его там, наверху, на чердаке…
– Он в безопасности, – сухо сказал Гордеев. – В опасности мы с вами. Если, конечно, ей взбредет в голову поквитаться с нами. Но в расположении вашего кабинета есть свои плюсы: только одно окно и перед ним нет деревьев. А на третьем этаже нет ни балкона, ни трубы, и плющ не ползет по стене. Просто так сюда не попадешь…
Хриплый рев мотоцикла был уже совсем рядом, и ветер, полоскавший за окнами листву большого сада, уже никак не мог заглушить его. Не выдержав, Гордеев задул свечу.
– Вы оставили его там, потому что побоялись поместить рядом с собой, – печально улыбнулся Скороходов. – Верно?
Гордеев задумался:
– Очень может быть. Но вот что я вам скажу: взяв в компанию вашего разлюбезного Сан Саныча, мы бы наверняка подверглись ее нападению. А так – у нас есть шанс.
– Тогда бы вы дали Сане ружье, чтобы он смог защититься.
– Ну да. А еще лучше гранатомет, – снисходительно кивнул Гордеев.
Скороходов пропустил остроту мимо ушей:
– Или нож…
– Для дикого кабана это слишком большая роскошь. Я не верю вашему другу ни на грош и удивляюсь, как вы еще можете верить ему. Кажется, в своем монологе Сан Саныч полностью открыл нам свой взгляд на вещи: на людей и на мироздание.
– Тише! – оборвал их Алексей. – Слышите?
Рев мотоцикла заглох перед воротами дома. Гордеев и Алексей выглянули в окно. Двор был хорошо освещен: горели все фонари. Было ощущение, что хозяин загородного особняка в столь поздний час дожидается многочисленных гостей и потому щедро иллюминировал все подступы к своему жилищу.
Раздался звонок в дверь. Дом отозвался молчанием. Второй звонок разорвал ночную тишину. Дом затаился…
Скороходов теперь тоже стоял у края портьеры и смотрел туда, где в свете ярких ночных фонарей трепетал на ветру его сад.
– Как вы думаете, у нее нет оружия? – спросил он.
– Откуда же я знаю, – отозвался стоявший рядом с ним в темном кабинете Гордеев. – Главное, чтобы она не подожгла дом.
– Будем надеяться, – прошептал Скороходов. – Что она хочет?
– А бог его знает… Леша?
– Да?
– У меня странное предчувствие, будто она пришла в гости именно к нам.
– Тише! – воскликнул Скороходов. – Видите?!
– Что?
– Да вон же, вон, – быстро забормотал Федор Иванович. – На заборе?!
Да, теперь Гордеев увидел. Недалеко от ворот на край забора легла рука, вырос локоть, гибкое тело поднялось волной над зубьями, ловко перекатилось и спрыгнуло во двор.
– Это она!
– Да, – глухо отозвался Гордеев, – это она.
– Я же вам говорил, Петр Петрович, – шипел над его ухом Скороходов, – необходимо вызвать полицию! Почему вы этого не сделали?!
Гордеев едва слышно усмехнулся:
– Алексей, почему мы этого не сделали?
Погодин молчал.
– Они бы все равно не поверили нам, – ответил за молодого компаньона Гордеев. В темноте он сурово уставился на Скороходова. – Вы хотели, чтобы я наплел им про женщину-зомби? Нас всех препроводили бы в местную психушку!
– Не препроводили бы! – огрызнулся Скороходов. – Дело в другом… В иллюзии! Ева – все еще ваша жена, и вы любите ее, потому что до конца не верите в мои и Сашины басни. А еще эта женщина – сестра Леши Погодина. Он тоже любит ее. И тоже не верит мне и Крапивину. Мы для него – два спятивших старика!.. Они бы пристрелили ее, разве не так? Как бешеную собаку. Ответьте, Петр Петрович? Я прав?
– Вы правы, – сухо откликнулся Гордеев.
Внизу разбилось стекло.
– Она входит в дом, – обреченно сказал Скороходов.
– Где вы?! – донеслось откуда-то снизу, кажется, из холла. – Отвечайте!
Ее голос поразил Гордеева – никогда он не слышал его таким резким, металлическим, враждебным. Наверное, не узнал его и Алексей. И только Скороходов пролепетал:
– Кажется, она ищет вас, своих родственников… Пойдите же к ней, поговорите, успокойте ее…
– У вас проснулось чувство юмора, очень вовремя, – заметил Гордеев. – А теперь я прошу всех: молчите.
Шаги на лестнице приближались: вот они едва слышно протекли где-то рядом, исчезли, вновь возникли, остановились у самой двери… И вновь потекли куда-то, на этот раз, кажется, наверх.
Вначале там, наверху, раздался тяжелый удар – видимо, в дверь. За ним другой, третий. Сухой треск завершил удары, что-то гулко и раскатисто громыхнуло. Затем наступила тишина. Гордеев слышал, как бьется его сердце. Время тянулось медленно и тихо, звеня, дрожа… Вопль Колобка отрезвил их, разом вывел из заторможенного состояния. Сбивчивый разговор, то и дело срывавшийся на крик, делившийся на два голоса, один – полный отчаяния, другой – гнева и ярости, прервался быстро.
– У меня есть револьвер, – неожиданно признался Скороходов.
– Далеко? – спросил Гордеев.
– В сейфе.
– А патроны?
– Есть и патроны.
– Так вооружайтесь, черт вас возьми!
– Ключ от сейфа в столе, сейчас… Я же вам говорил: зря вы оставили Сашу на чердаке. Одного.
– Возможно, вы и правы… Ищите ваше оружие.
…И вновь возникли шаги, загромыхали, скатились, потекли по коридору второго этажа… И остановились ровно за дверью.
Гордеев, стоя в середине кабинета, повернул дуло к дверям, Алексей все еще держал ружье, прижав его к груди.
– Откройте мне, – сказал голос из-за двери.
Скороходов остановился на полпути к столу. Три тени застыли в темной комнате, изогнулись кто как мог, точно Медуза пролетела рядом, бросила на них, несчастных прохожих, свой роковой взгляд. И только свет, падавший из окна, едва золотил их фигуры.
– Откройте, я ничего вам не сделаю, – повторил женский голос из коридора. Глядя на темную дверь, Гордеев нервно улыбнулся: точно холодок стал проникать сюда, в кабинет Скороходова, через тонкую щель.
– Я не верю тебе, Ева, – громко и твердо проговорил он. – Лучше уходи. Пожалуйста…
– Дом окружен полицией! – громко, едва не поперхнувшись, выкрикнул Скороходов. – Ваша жизнь на волоске!
– Дом окружен темной и глухой ночью, – отозвалась женщина. – Там ни единой души.
– Ты права, – проговорил Гордеев. – Там ни единой души. И все же… мы с Алексеем просим тебя – уходи. Больше не нужно встречаться. Нам стоит забыть друг о друге.
– Забыть? – Кажется, женщина была не на шутку удивлена. – Но как? Мой великолепный дядя этого уже не расскажет. Может быть, посоветуешь ты?
– Что с Саней? – обращаясь к двери, тихо пролепетал Скороходов. – Он жив? Скажите, уважаемая, мы вас просим?
– Мы не желаем тебе зла, нас обманули! – неожиданно сорвался Гордеев. – И это сделал… твой дядя. Ты не виновата. Мне очень больно, что все так случилось. Это не пустые слова. Я не хочу тебя ни в чем винить. Но прошу, Ева, уходи! Мы вооружены и будем защищаться. Не заставляй нас вызывать местный ОМОН, бить в колокола. Мы не хотим твоей смерти… Уходи.
– Уйти? – глухо спросила она. – Но куда?
Ее стон, открытый, полный отчаяния, поразил Гордеева.
В нем было столько знакомого, близкого, человеческого! Это был голос Евы – прежней, какой он помнил ее, когда встретил на озере.
Наверное, ему это только показалось…
Поезд – сквозь ночь – уходил в Предтеченск. За окном сплошной стеной шла полоса темного леса. Вагон потряхивало. Полная луна колыхалась над лесом – то уходила вправо, то бросалась влево. А потом текла ровно и мерно, едва подрагивая, мозоля глаза.
Глядя в ее яркий желтый глаз, Гордеев, сам не заметив как, уснул. Но и во сне Ева не отпускала его. Шла за ним. Он слышал ее голос, и каждый окрик был выстрелом ему в спину…
– Леша, Лешенька, ты меня слышишь? – хрипло, с надрывом, спросила она. – Скажи, прошу тебя…
Гордеев и Погодин переглянулись. Алексей первым отвел взгляд.
– Я стою на коленях, – продолжала она, – правда… Ответь мне.
– Да… наверное.
– Одного тебя я любила, давай уйдем с тобой вместе. – Голос Евы вот-вот готов был сорваться на плач. – Помнишь, как ты учил меня кататься на мотоцикле? Как я не могла его завести, а ты все ругался, помнишь?
Гордеев вновь взглянул на Алексея. Ему показалось, что молодой человек слушает сестру особенно внимательно, впитывая, внимая, как голосу прорицателя.
– Помнишь, как мы рыбачили на Оленьем озере? И как у меня всегда клевало лучше, чем у тебя? И ты и на это злился… Помнишь?
– Помню, – отозвался Алексей.
– Тогда открой мне, обними свою сестру… Я так скучала по тебе все эти годы… Очень скучала… Мне плохо, очень плохо без тебя…
– Не вздумай, – отрезал Гордеев. – Иначе мы враги.
– Я поступлю, как она просит, – тихо, сквозь зубы, процедил Алексей.
– Ты убьешь всех нас, не делай этого.
– Не вздумайте, Алексей, – эхом отозвался Скороходов. – Вы погубите нас!
Алексей быстро вскинул ружье, направил его на Гордеева.
– Хочешь стрелять – стреляй, – сказал тот, по-прежнему не сводя ствола с дверей. – Жену я потерял, детей с ней не нажил, друга, кажется, тоже лишился. В таком случае и жить незачем.
– Открой, Леша, открой же! – голос женщины сорвался на крик, полный охватившего ее отчаяния. – Мне холодно в этом коридоре, ты слышишь? Мне страшно! – Она уже рыдала, царапалась за дверью. – Открой! Я удавлю тебя! И твоих приятелей! Выродок! Маленький гаденыш, трус!