– Разве ты не гордишься мной? – спросила она.
Он увильнул, надеясь, что это шутка. Была пятница, пять минут шестого, и она открыла первую бутылку вина.
– Как Джек? Он не отвечает на мои сообщения, – спросила Пола. Джек не связывался с ней с Рождества. Фрэнк видел его с Майей, их головы склонялись над его телефоном: они высмеивали сообщения Полы. Когда Пола не получала от него ответа, она часто посылала длинную череду плачущих смайликов.
– Как раз о Джеке я и хотел поговорить. – Пола выслушала его, но не слишком оценила просьбу разделить расходы на воспитание. Она занималась этим пятнадцать лет и не просила у Фрэнка ни цента. Настала его очередь.
– У меня их нет. Если бы были, я бы не просил, – сказал Фрэнк.
– Ну что ж. Если Джеку понадобятся деньги на поездку в Испанию, он может прийти и попросить их сам.
– Детей нельзя подкупать, они не скажут тебе за это спасибо, – сказал Фрэнк. Пола посмотрела на него таким презрительным взглядом, что он обжигал.
– Такие у меня условия.
Фрэнк сказал себе: хорошо, что Пола вернулась к своему упрямому и воинственному настроению. Пола расцеловала его в обе щеки и отправила прочь.
Когда Фрэнк зашел к Беатрис однажды после школы, почти через шесть недель после ужина у Лиззи, она, похоже, не была рада его видеть. В руках он держал маленький зеленый джемпер.
– Фиа оставил это у нас дома, а я тут проходил мимо.
Она взглянула на джемпер:
– Это не его.
– Ты уверена?
– Да, уверена. – Она продолжала держать дверь едва приоткрытой, как будто он был каким-то продавцом: когда стараешься быть вежливым, но не собираешься ничего покупать. Он мог слышать звон колокольчиков и свист мультфильмов снизу.
– Фиа здесь?
Она кивнула.
– Дермот?
Она покачала головой:
– Он с Молли.
– Впусти меня.
– Мне нечего сказать, Фрэнк.
– Пожалуйста, мне нужно у тебя кое-что спросить. – Он толкнул дверь. Она вцепилась в нее. – Это действительно важно. – Она отступила в сторону, чтобы впустить его, и он закрыл дверь за собой.
– Фрэнк, – упрекнула она, – ты слишком много себе позволяешь. – На ней были розовые брюки-дудочки цвета жевательной резинки. Она где-то скинула каблуки и стояла перед ним босиком.
– Прости.
Беатрис нахмурилась. Ее голос был мягким.
– Что-то не так?
Фрэнк почувствовал облегчение от ее внимания: ему не нравилось ощущение, что ей не терпится избавиться от него. Он чувствовал то же самое, когда она пришла к ним на ужин. Холод.
– Я потерял работу. Кто-то обвинил меня в сексуальных домогательствах.
Она глубоко вздохнула:
– Это нехорошо. Полицию привлекут?
– Нет. Похоже, мне все сошло с рук. – Он увидел, как у Беатрис меняется взгляд. – Шутка. Я пошутил. Я ничего не сделал.
– Ладно. Мне тебя жаль. – Тонкая золотая цепочка у нее на шее свернулась над ключицей.
– Я скучаю по тебе, – сказал Фрэнк. – Все пошло наперекосяк с тех пор, как ты меня бросила.
– Нет. Все вернулось на место.
– Ты скучаешь по мне?
Он воспринял ее колебание как доказательство, что она скучает, и приблизился еще на шаг. Старый дом заскрипел под ними. Из подвала донесся смех Фиа. Он склонился над Беатрис. Она изогнулась, чтобы встретить его, открыла рот. Они прижались к стене, не прерывая поцелуя. Он поднял ее руки, сжав их в своих, уткнулся лицом в ее шею и стал целовать ее, спустился к груди. Осознал, какой шум она издает. Глубокие, рокочущие вздохи. Он засунул руку ей в брюки и обнаружил, что она мокрая. Все вокруг него исчезло: обвинения, презрение Тамары, долги, пол, на котором они стояли. А потом она оторвала его с себя, отступила назад и распахнула входную дверь. Он начал было спрашивать, смогут ли они встретиться еще раз, но она вытолкала его за дверь. В два прыжка Фрэнк спустился по ступенькам и двинулся по улице. Возрожденный. Его встречи с Беатрис приносили только хорошее. Ему необходимо вернуть ее в свою жизнь.
Беатрис осмотрела себя в зеркале холла. В нем не отражалось никаких признаков сумятицы, которую она чувствовала в душе. Зеленый джемпер лежал на столе в прихожей. Подняв его, она услышала тихий голос:
– Мама, зачем тебе джемпер Джимми?
На полпути вверх по лестнице стоял Фиа. Его правая нога на следующей ступеньке, рука замерла на перилах. Звуки мультфильмов были больше не слышны. Она понятия не имела, как долго он там стоял.
Джек и Майя пошли в обход Фрэнка и попросили деньги у дедушки. Судья оплатил остаток и добавил немного на расходы. Если бы кто-то сначала подумал обсудить это с Фрэнком – а у Лиззи была такая возможность, – он наложил бы вето на этот шаг, и именно поэтому они так не сделали. Когда-то он, возможно, восхитился бы их маневром, но в этот раз было сложно увидеть тут что-то иное, кроме полного подрыва его отцовского авторитета. Майя не позволила ему возмутиться. Она могла бы пойти к Максу, могла бы сказать ему, что Фрэнк и Лиззи украли у нее деньги на поездку. Она заявила, что он должен быть рад, что они едут в Барселону.
Всю неделю он проводил большую часть дня в своем сарае, отправляя сообщения Беатрис и не получая ответа. Он был в одном касании от того, чтобы отправить ей плачущий смайлик. Лиззи обвиняла Фрэнка в том, что он дуется из-за детей. Велела ему повзрослеть. У него не было сил противостоять ее обвинениям. Он чувствовал себя бессильным. Его карьера умерла – или очень скоро умрет, если он покинет индустрию на шесть месяцев или дольше. Его дети достаточно повзрослели, чтобы презирать его. Беатрис смогла ему противостоять. Даже Лиззи начала от него уставать.
Глава 32Поцелуй
Ева стояла на каменистом пляже Брей, обдуваемая ледяным ветром, и смотрела, как Элла и Кейт бросают камешки в волны. Они медленно приближались к воде, а затем позволяли волнам гнать их обратно. Шэй отправился на поиски картошки фри. Небо было голубым, по нему плыли редкие белые облака. Над головой дугой носились чайки. Она ощутила совершенство этой сцены, как если бы это была картина, но слишком растиражированная – такую можно найти в столовой приморского отеля типа «ночлег и завтрак». Она увидела себя на переднем плане: в черном пальто, плечи ежатся на свежем морском воздухе, руки скрещены на груди, растрепанные волосы развеваются.
В ней росла какая-то гниль, расползавшаяся от пальцев ног, и Ева едва ее сдерживала. Нервы било током, словно конечность, пытающуюся вернуться к жизни. Ее мысли занимал Конор, оставляя ее в постоянном противоречии. Она чувствовала себя виноватой оттого, что думает о нем, – ведь это была очевидная фантазия, причем грустная, – и одновременно испытывала неприязнь к любому, кто вставал между ней и ее фантазией.
Шэй снова работал: она добавила ему квоту от прошлого тендера на техническое обслуживание школы, которая принесла ему победу. Маргарет, которая была рада сэкономить немного денег, отметила это совпадение. Ева никогда раньше не мошенничала и несколько дней боролась с желанием признаться. Шэй по-прежнему мало зарабатывал, но напряжение ослабло, и они, казалось, оставили эпопею с Макдоной позади. Девочки их радовали, а когда не радовали, то просто вели себя как положено детям. На деревьях появились новые бутоны салатово-зеленых листьев, землю покрыли цветы, а от ласкового солнца все засияло. И все же по ночам ей не спалось.
Ева сама построила для себя эту жизнь – добивалась, работала на износ, торговалась, шла к компромиссу – и держалась за нее. Это была жизнь, о которой, как она воображала, ее молодая личность была бы рада узнать. Но вот Ева оказалась здесь, на самом ее пике, и не знала, что делать дальше. Коллеги-женщины постарше вступали в книжные клубы и занимались рукоделием или плаванием в открытой воде. Они говорили о том, что заработали время себя порадовать теперь, когда их дети учатся в колледже, и были непреклонны в том, что никому не позволено посягать на это время. Мартин, единственный мужчина в учительской, никогда не участвовал в этих разговорах. Его дети были еще маленькими, и тем не менее он часами катался на велосипеде по горам и, похоже, не испытывал никаких противоречий по этому поводу.
Ева смотрела, как волны поднимаются и превращаются в пену. Девочки. Где они? Она услышала позади крик и повернулась, чтобы увидеть, как они бегут к Шэю, к его пакетам с горячей картошкой фри. Они двинулись по узкой тропинке вокруг Брей-Хед. На ней было полно людей и собак, вышедших на воскресную прогулку. Волны, постоянные и беспощадные, бились о камни в сотнях метров внизу. Каждый раз, когда Еве нужно было приблизиться к краю скалы, чтобы кого-то пропустить, она чувствовала необъятность пространства между собой и морем. Каково это – упасть с такой высоты, успеть пережить падение, забыть предстоящее приземление и просто все отпустить?
Той ночью, после того как Ева с Шэем уложили спать двух уставших девочек, они объявили день удачным, пообещали делать это почаще и сами легли спать пораньше.
– Ты счастлив?
Шэй притянул ее к себе:
– Очень.
– И тебе больше ничего не нужно? – спросила Ева.
– Типа чего?
– Типа в жизни?
– Нет. Думаю, нет. Ты и девочки. Это все, что мне нужно. И хорошая вечеринка. Я бы не отказался от вечеринки. А почему ты спрашиваешь? Ты не счастлива?
– Счастлива… и нет. Я хочу большего. – Она не ожидала, что скажет это вслух, но мысль крутилась у нее в голове весь день. Я хочу большего. Я хочу большего.
– Чего?
– Просто большего.
– Денег?
– Это помогло бы, но нет.
– Секса? Могу помочь с этим.
Она засмеялась:
– Думаю, наоборот. Чего-то типа веры. Ни в Бога, ни в буддизм, ничего такого. Но веры. Цели. Когда твоя работа имеет смысл.
– Преподавание имеет смысл.
– Да ну? Я преподаю по программе, разработанной государством. Я учу их быть вежливыми и убирать за собой. Я учу их мыть руки после того, как они пописают.
– Это очень важно.
Она замолчала. Кажется, нет особого смысла пытаться объяснять дальше.