Однажды он взял ее телефон: хотел проверить сообщения и звонки, но не смог этого сделать. Ему хотелось связать ее невидимой нитью: позволить ей зайти так далеко, как ей нужно, но не настолько, что нельзя будет найти дорогу назад.
Когда он зашел к миссис Дейли за чашкой чая с сэндвичем, то рассказал ей о девочках, о словах, которые они учились читать, о картинках, которые они нарисовали, о том, как усердно Ева работает заместителем директора, как он гордится ею, и о том, как он надеется перекрасить стены школьной игровой площадки, когда у него появится такая возможность. Он считает, что цвет бирюзы ей подойдет. Миссис Дейли улыбнулась и сказала: «Боже мой, да. Замечательно». А потом Шэй собрал свои инструменты, взял деньги и пошел домой.
Глава 40Барселона
Фрэнк спал, положив рядом с собой телефон на зарядке. Как он утверждал – на случай, если возникнут какие-нибудь ночные идеи, но на самом деле это был легкий способ отвлечься, когда он не мог заснуть. В 5:13 утра он так глубоко спал, что поначалу был благодарен, когда Лиззи перелезла через него, чтобы ответить на звонок. Его полностью разбудила возможность того, что это может звонить расстроенная Беатрис. Он отодвинул Лиззи, встал с кровати и вышел в коридор с телефоном в руке, прежде чем осмелился поздороваться. Это был неизвестный номер.
– Алло. Алло?
Мужчина был разгневан и говорил отрывистыми фразами. Рон Дойл. Из школы. Биология. Поездка за границу. Джека и Майю отправляют домой. Нарушили комендантский час. Пили. Прежде чем он успел спросить, что пошло не так, учитель сообщил детали их рейса. Аэр Лингус. Прибытие в Терминал 2 в 12:55 сегодня днем. Расходы за изменение рейса за их счет. Фрэнку не дали возможности ответить, поскольку Рон Дойл объявил, что ночь оказалась очень длинной и он собирается поспать.
Лиззи и Фрэнк теперь полностью проснулись и были полны адреналина. Они направили свой дискомфорт и ярость на школу за то, что она так наказала Майю и Джека, что пристыдила их детей, что это стоило им лишних денег, за ненужный и мучительный звонок посреди ночи, хотя очевидно, что это все просчет школы. Подростки использовали любой шанс, который мог им предоставиться. Проблема не в их детях, а в отсутствии присмотра со стороны некоторых учителей.
– Они не получат от нас ни цента, – объявил Фрэнк. Он будет требовать возмещение стоимости всей поездки.
– Они, вероятно, захотят сделать вид, что ничего не произошло. По крайней мере, дети.
– Ни в коем случае, они станут легендами.
– Фрэнк, ты безнадежен.
Когда Джек и Майя появились в зале прилета, на легенд они не были похожи. Они были бледны и напуганы. Фрэнк выпятил грудь, прищурил глаза, словно готовясь снести их своей яростью.
– Что вы думаете…
Майя перестала дышать, а потом разрыдалась. Лиззи обняла ее и начала утешать.
– Не волнуйся, он просто пошутил, ничего страшного, такое случается. Не обращайте на него внимания.
Но слезы продолжали литься, их было так много, что плечо Лиззи стало влажным. Джек держался на расстоянии, опустив голову и прижимая рюкзак к груди, как будто тот мог его защитить.
– Давайте пойдем, – сказал Фрэнк и повел их к парковке. В лифте на него никто не смотрел. Он хотел сказать, чтобы они перестали быть такими драматичными. Это будет отличная история на многие годы вперед, и, бог ведает, мало у кого на самом деле есть истории, которые хочется услышать. Но Лиззи послала ему неодобрительный взгляд: держи рот на замке, не говори ничего.
Как только Фрэнк открыл входную дверь, Джек промчался мимо и поднялся по лестнице в свою спальню. Фрэнк был против: им следует поговорить о том, что произошло, – но не смог осилить полноценную гневную речь. Ему требовалось больше информации.
Майя мало что добавила к тому, что они уже знали. После комендантского часа их группа сбежала по пожарной лестнице хостела. Они посетили несколько баров, прежде чем им отказали в обслуживании, потому что они были слишком пьяны. Испанские порции были большими и дешевыми, и напиться не потребовалось много времени. На обратном пути в хостел Джек и Майя заблудились.
– Эти копы, – сказала Майя. – Они подъехали, начали говорить с нами по-испански. Мы ничего не могли понять, они нас не понимали, поэтому нас отвезли в участок. У них были ружья и униформа. Как у спецназовцев. Мистер Дойл приехал и забрал нас.
– И все? – спросила Лиззи.
– Дойл предупредил нас перед отъездом, что любой проступок приведет к отправке домой. Простите, – сказала Майя, – я очень устала. Можно мне пойти спать?
– Давай я принесу тебе воды и уложу. – Фрэнк подмигнул. Майя странно посмотрела на него, прежде чем выйти.
– Ты ей веришь? – спросила Лиззи.
– Зачем ей врать? Ее уже наказали.
– Зачем везти их в участок? Если они просто потерялись? – спросила Лиззи.
– Спроси ее, когда вы будете вдвоем.
– Я спрошу ее, да, а ты спросишь Джека?
Фрэнк поежился:
– Не обещаю, что вытащу от него что-нибудь.
– Ты можешь стать еще более бесполезным, Дюркан?
– Я всегда могу попробовать.
Школы заставляли Лиззи нервничать. Ничего хорошего в них не происходило. Ее нога скользила на линолеуме, настолько истертом, что она с трудом могла бы назвать его цвет. Фрэнк опаздывал на сорок минут. Его телефон был выключен – разряжена батарея, предположила она. Типичный Фрэнк. Она не верила, что он забыл. Они подготовили целую речь о том, насколько травмировала детей немилосердная реакция школы. И что если бы они поговорили с детьми, то обнаружили бы, что комендантский час нарушила большая часть группы, а Майе и Джеку не повезло, что они отделились от нее. Что школе следует поговорить с подростками о том, как важно заботиться друг о друге и оставаться вместе. Что за детьми не следили должным образом. Что они с Фрэнком едины, когда дело касается благополучия их приемных детей.
В жопу Фрэнка.
Когда директор школы, очень милая женщина средних лет по имени Шивон, вышла за Лиззи в холл и сказала, что либо они поговорят сейчас, либо никогда и она предпочла бы, чтобы они поговорили сейчас, Лиззи последовала за ней в кабинет, вся воодушевленная от праведной ярости.
Фрэнк сидел с Беатрис в своем желтом «Ниссане», припаркованном на обочине возле Саут Грейт Уолл. Беатрис хотела пройтись, но дул жестокий ветер и хлестал дождь. Они сидели в машине и смотрели пантомиму пластиковых пакетов, танцующих на маленьком пляже внизу. Это был унылый пляж, неиспользуемый, расположенный слишком близко к городу, канализационным сооружениям и заводу по переработке отходов. Машина время от времени сотрясалась, когда Беатрис плакала.
Он больше часа слушал о том, что стал самой большой ошибкой в ее жизни, о том, что их интрижка была одновременно бессмысленной и полной смысла. Извращенным экспериментом, призванным проверить ее брак и наказать Конора за его невозмутимость. Что Конор святой. Что Фиа травмирован. Иногда Фрэнку казалось, что он провел в этой машине больше времени слушая, а она – плача, чем они провели, занимаясь сексом. В первые дни после того, как все вскрылось, Фрэнк оставался настороже рядом с ней, внимательно прислушиваясь к любым признакам того, что она может решить попросить прощения у Лиззи или что Конор сочтет, что Лиззи заслуживает знать. Он больше не боялся разжигаемой яростью атаки со стороны Конора. Сбить Фрэнка с велосипеда было его пределом и само по себе оказалось достаточно плохо. Плечо Фрэнка болело уже несколько недель. Были моменты, когда он надеялся, что Беа обратится к нему за утешением и они смогут возобновить отношения. Без нее его жизнь превратилась в ад. В течение тех нескольких месяцев он чувствовал себя живым и бессмертным: электрический кайф юности, когда весь мир в твоих руках. В более спокойные моменты он задавался вопросом, не стало ли то, что он привел на работу эту свою необузданную витальную личность, эту наглость, причиной того, что он так по-королевски облажался на съемочной площадке. Фрэнк был слишком стар, чтобы ему могли что-либо простить.
Он продолжал слушать Беа хотя бы для того, чтобы не дать ей уйти топиться в море. Такую Беа он не ожидал. Не мог представить, что она попытается переиначить все так, как сейчас. Со временем его гнев утих от масштаба ее страданий. Он признавал, что она способна на измену, но то, что их раскрыли, вывернуло ее наизнанку и заставило задаться вопросом: кто она такая? Как она могла причинить вред людям, которых любила? В конце концов, почему он сам до сих пор здесь: он тоже хотел бы это знать?
– Господи! – сказал Фрэнк.
Беатрис оторвалась от своего монолога.
– Я должен быть в другом месте. Мне нужно быть в другом месте.
Фрэнк снова посмотрел на часы. Он не просто опоздал.
Фрэнк открыл входную дверь, перекинул пальто через перила, остановился и прислушался. В доме было тихо. Обувь разбросана по коридору. В воздухе остался аромат вчерашнего карри. Ничего угрожающего.
– Привет? – Он услышал звук из кухни. Кто-то был дома: тот факт, что этот кто-то не отзывался, беспокоил его.
– Лиззи? – Он остановился в дверном проеме кухни. Пол был завален разбитыми тарелками и кружками, кастрюлями и сковородками, вчерашней немытой посудой. Лиззи сидела за кухонным столом. Стол был пуст, руки аккуратно лежали перед ней, но лицо было удивительно похоже на давешнее лицо Беа: опухшие, налитые кровью глаза, следы слез сквозь макияж, красный нос.
– Лизбет, что случилось?
– Где ты был?
– Машина сломалась…
– Ты должен был быть со мной!
– Машина…
– Вызвал бы такси!
– Я-я не смог. Ни одного не было.
– Шивон сказала, что уже говорила с тобой по телефону, хотела, чтобы ты пришел, у нее были опасения…
– Что за Шивон?
– Директор школы твоих детей. Она звонила тебе пять раз. Она показала мне. Сейчас они все записывают. Не хотят, чтобы на них подали в суд. Потому что некоторые люди – другие люди – в наши дни нормально занимаются своими детьми. Им не все равно, понимаешь? Некоторые люди хотят, чтобы их дети были счастливы, здоровы и в своем уме. Некоторые ради своих детей готовы пойти на край света.