«Платтен Ф. П. как врага народа, арестованного НКВД, из рядов ВКП(б) исключить».
Платтен покрылся холодным потом, натужно закашлялся, вцепился в схваченное спазмом горло и рухнул на пол.
– Врача! – закричал Шеин. – Быстрее! Он мне нужен живым.
Три дня Фриц Платтен приходил в себя. А потом снова пошел конвейер. Не без некоторой доли сочувствия следователи отметили, что после испытанного потрясения Платтен стал гораздо суше, он уже не улыбался, не шутил, на вопросы отвечал односложно и, прежде чем расписаться под протоколом допроса, вчитывался в каждую фразу. Скажем, 13 декабря из него всю ночь тянули жилы, добиваясь ответа на вопрос:
– Откуда у вас бинокель (это не опечатка, в протоколе так и написано – бинокель) и фотоаппарат?
– Я уже три раза говорил, что и то и другое приобрел в Швейцарии, – устало отвечал Платен.
– Зачем? Что вы фотографировали? И что разглядывали в бинокель?
– Ничего я не разглядывал. И ничего не фотографировал, так как к фотографии не имею никакого интереса.
– А где пленки? Во время обыска у вас не нашли ни одной пленки. Кому вы их передали? И что на них было?
– Пленки не нашли потому, что я не фотографировал, а не потому, что кому-то передал. Что касается бинокля, то я вообще о нем забыл: он валялся на антресолях и я его оттуда никогда не доставал.
– К находкам в вашей квартире мы еще вернемся, – многозначительно пообещал следователь. – А пока что меня интересует, имеете ли вы специальное образование по аграрным вопросам?
– Нет, не имею, – односложно бросил Платтен. – Но, подумав, добавил: – Хотя в результате большой практики по организации организационно-политической работы в сельскохозяйственных кооперативах Швейцарии я приобрел широкие познания в этой области.
– Именно поэтому вы руководили «Солидарностью»?
– Да, – не без гордости ответил Платтен. – С 1923 по 1930 год я был председателем этой сельскохозяйственной артели, организованной в СССР из швейцарских политэмигрантов.
– И как шли дела?
– Отлично.
– Тогда почему вы перешли на преподавательскую работу в Аграрный институт?
– Меня попросили поделиться опытом со студентами, которым предстояло организовывать работу в создаваемых тогда колхозах.
– Однако через два года вы ушли в институт иностранных языков. Почему? И кто оказывал содействие в устройстве на работу?
Следователь думал, что это ловко расставленная ловушка, уж в нее-то Платтен попадет, назвав имена покровителей. Но Платтен мгновенно погасил его пыл.
– В институт я был рекомендован Киевским райкомом ВКП(б), – ответил он.
– А кто вам дал рекомендации на предмет оформления советского гражданства? – зашел с другой стороны следователь.
– Инженер Мендельсон и инженер Гольдштейн. И с тем и с другим я знаком по партийной работе в Берлине.
– Что вам известно об их антисоветской деятельности, а также об аналогичной деятельности других ваших знакомых?
– Ничего! – отрезал Платтен.
Конвейер продолжался… Следователи надеялись без особого труда сломать немолодого, больного человека, но перед ними был не инвалид, а богатырь, зубр, который оказался им не по зубам. Чем глубже они забирались в биографию Платтена, тем больше в этом убеждались. К тому же всплывали такие имена и такие детали истории страны, что у них зябко передергивало плечи. А прочитав все показания подследственного, они убоялись содеянного и… выдрали из дела более сорока страниц, уничтожив при этом и фотографии. Как и все остальное, сделано это грубо и топорно: скажем, те же фотографии скорее всего сожгли, а конверты из-под них, да еще с подписями, остались.
– При каких обстоятельствах вы были арестованы в Финляндии? – решил переменить тему следователь.
Платтен откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и, барабаня пальцами по колену, устремил взгляд недалекое прошлое.
– Это было в 1919-м, – начал он. – После Первого конгресса Коминтерна я получил задание доставить материалы конгресса шведским коммунистам. Кроме того, по личному поручению Ленина я должен был передать золотую валюту и бриллианты на оказание помощи компартии Швеции. Так как незадолго до этого я сопровождал спецвагон, в котором ехал Ленин, меня там хорошо знали. Риск ареста был слишком велик, поэтому я взял с собой внешне неприметную швейцарскую комсомолку Боллингер. Так оно и случилось: полиция охотилась за мной, я, как вы понимаете, от ее агентов особенно-то и не прятался – и конце концов меня арестовали. Пока за мной следили, а потом допрашивали, финская «наружка» стала менее плотной. Что и требовалось доказать! Пока возились со мной, товарищ Боллингер спокойно выполнила задание, передав документы, золото и бриллианты по известному ей адресу.
Можно себе представить полуобморочное состояние следователей.
Ленин… вагон… бриллианты… золото. Кошмар какой-то! Разве мог самый святой из святых отправить золото каким-то сытым шведам, когда в России голод, холод и разруха?! Ведь шел 1919-й год. Деникин, Колчак и Юденич, кажется, вот-вот возьмут Москву и Петроград, народ вымирает сотнями тысяч, а в Кремле, оказывается, полно бриллиантов, которые за здорово живешь отдают каким-то шведам.
Рехнуться можно! Ведь на эти бриллианты можно было купить горы хлеба и спасти от голодной смерти тысячи пролетариев и верных советской власти крестьян. Нет-нет, не было этого! Не было и не могло быть! А этот то ли немец, то ли швейцарец врет: не был он в Финляндии и кощунственного задания Ленина не выполнял!
Выполнял, товарищ следователь, выполнял. И эта страница протокола, к счастью, сохранилась. Сохранилась и другая страница показаний Платтена – тех, которые он давал уже на суде. И оглашенные им факты так поразили судей, что в конце концов повлияли на приговор.
– Как долго вы находились в финской тюрьме? – придя в себя, уточнил Шеин.
– Пустяки, всего четыре месяца, – как бы между прочим бросил Платтен. – Хотя, если бы не наша предусмотрительность, проявленная при составлении плана поездки, я мог бы застрять там и на несколько лет. Мы все рассчитали, и на всякий случай держали под арестом несколько офицеров белофинской армии. Когда товарищ Боллигер вернулась в Москву и доложила о выполненном задании, началась вторая фаза нашего плана: финской стороне было предложена обменять меня на финских офицеров. Раздумывали в Гельсингфорсе недолго – через неделю я был в Москве.
– А что это история с вашей гибелью в результате аварии самолета?
– Гибелью? – усмехнулся Платтен. – Тогда кто же сидит перед вами?
– Фантом, – решил показать свою ученость Шеин. – Я привык верить документам, а это сообщение итальянского агентства «Аванти» от 27 июля 1919 года, опубликованное в швейцарской газете, – вполне надежный документ. Прочитать?
– Ну-ка, ну-ка, – оживился Платтен. – С итальянцами я не общался. Интересно, что они обо мне насочиняли? Кстати говоря, а где вы взяли швейцарскую газету, да еще за 1919 год?
– Работаем, – скромно потупил глаза Шеин. – А вы думали, мы тут щи лаптем хлебаем?
– Нет-нет, я так не думаю, – торопливо ответил Платтен. – Тем более, что вы действительно нашли то, о чем я не думал и не гадал.
– Так вот что там написано, – поднес Шеин к глазам машинописный перевод. – «Милан, 27 июля. „Аванти“ получило от своего специального корреспондента в Вене сообщение о гибели швейцарского социалиста Платтена.
Корреспондент агентства узнал об этом от Тибора Самуэли. Последний рассказал, что месяц тому назад он вылетел на одноместном самолете, а Платтен летел вслед за ним на другом. Оба самолета летели вместе в течение двух часов, затем аэроплан Самуэли попал в густой туман и он потерял из виду другой самолет.
Самуэли полагает, что Платтен и его пилот трагически погибли».
– Ну, подследственный, что вы на это скажете?
– Скажу, что ни я, ни пилот не погибли. Хотя, как я подозреваю, хотели этого многие. Забегая вперед, скажу, что я-то уцелел, а вот Самуэли погиб: он был убит при переходе австрийской границы.
– А кто он такой, этот Самуэли?
– О-о, Тибор – это романтик революции, это кристальной честности человек. В Первую мировую он сражался в составе австро-венгерской армии, попал в русский плен, после Октября стал одним из организаторов венгерской компартии. Я с ним познакомился в мае 1919-го, когда он вел переговоры с Лениным.
– Переговоры? С Лениным? – несколько опешил следователь. – Вы не ошиблись? О чем мог говорить вождь мировой революции с каким-то пленным венгром?
– Да все о том же, – переменил позу Платтен и бросил снисходительный взгляд на Шеина, – о мировой революции. Вы, должно быть, не знаете, что с 21 марта по 1 августа 1919 года существовала Венгерская Советская Республика, что все это время власть принадлежала рабочим, что были национализированы все шахты, банки и заводы, что было введено бесплатное образование, восьмичасовой рабочий день и, самое главное, заключен союз, в том числе и военный, с Советской Россией. Только что созданная Венгерская Красная армия нуждалась в оружии, боеприпасах и военных советниках. 1919-й был непростым и для Советской России, венгры это понимали, но без серьезной помощи Москвы им было не обойтись.
Тибор занимал должность заместителя наркома обороны, и кому, как не ему, вести переговоры об оказании военной помощи! Для этого он и прибыл в Москву. Ленин обещал ему всестороннюю помощь, а для изучения обстановки на месте послал в Будапешт меня. Так мы оказались в одной авиационной связке: он летел на одном самолете, я – на другом. Но до Будапешта долетел только он: в тумане мой пилот сбился с пути, к тому же у нас кончился бензин и он совершил вынужденную посадку на каком-то поле.
Как оказалось, мы сели на территории Румынии, которая воевала против Венгерской Республики. Нас тут же арестовали и доставили в Бухарест, вернее, не в Бухарест, а в Жиляву.
– Жилява? – обернулся к карте Шеин. – Здесь такого города нет.
– Конечно, нет, – потер разболевшуюся грудь Платтен. – Потому что это не город, а крепость. Тюремная крепость, вроде нашей Бутырки или Крестов.