…Ох, надолго Татьяне запомнится тот ночной путь по извилистой тропинке, под шум ветра и нескончаемое мамино бормотание. Слова девушка разбирала плохо, но, кажется, сознание Юлии Николаевны сейчас напоминало быструю фазу сна: калейдоскоп бессвязных образов и событий. Мама то журила ее, Таню, за школьную «тройку» по химии, то ругалась с каким-то чиновником из Минздрава. А то вдруг вскрикивала, вспоминая, видно, театральный спектакль: «Божественно!» Или к Мирославу своему обращалась: с мольбой или со словами любви. И про нож опять упоминала, спрашивала укоризненно: «Мирослав, скажи, зачем тебе оружие?!»
Таня заинтересовалась. Попробовала было задать наводящий вопрос, однако мама ее оборвала:
– Я разговариваю не с тобой!
«Счастье, хоть слушается. Шагает покорно».
Вскоре к посвисту ветра и рокоту моря стала все отчетливее примешиваться барабанная дробь, вдалеке, за редким леском, замерцали огни. Жилье! Как и предполагала Татьяна, деревушка. Свет электрических фонарей, неплохая асфальтированная дорога успокаивали. Похоже, каннибалов здесь нет. Но найдется ли врач для мамы? А главное – телефон, Интернет, любое средство связи?!
Таня ускорила шаг, мама тоже пошла веселее – и в такт шагам бормотание ее ускорилось, стало еще более экспрессивным.
Женщины вступили на окраину селенья. Цивилизация здесь причудливо мешалась с нищетой. Асфальтовая мостовая, а по сторонам – убогие, крытые пальмовыми листьями домишки. Из кустов им навстречу шарахнулась тощая перепуганная курица. В некоторых оконцах горел свет, мерцали телевизоры. В иных – загадочно горели свечи. Там электричество, что ли, за неуплату отключили?
И как было угадать, в какой из домов обратиться за помощью? Редкие люди, что мелькали во дворах, исключительно афроамериканцы. Все, ввиду карнавала, нетрезвые. Говор, на котором общались местные, Таня не понимала. Разбирала лишь отдельные слова… Вспомнила: в Гваделупе самый распространенный язык – креольский, его она, естественно, не знала.
Нет уж, «рабочую окраину» лучше миновать. Добраться до центра деревни, наверно, будет надежнее.
Таня, по-прежнему волоча за собой Юлию Николаевну, заспешила мимо хижин прочь. С одного из дворов (там пировала пожилая компания) их заметили, приветственно замахали, что-то закричали – голоса звучали дружелюбно. «Пожилые матроны, деды – наверно, тут безопасно. Может, зайти?»
Девушка приблизилась было к невысокому заборчику и вскрикнула от неожиданности: ей на голову обрушилась ледяная вода, из окна мансарды донесся заразительный смех. Мальчишка – не старше десяти лет – триумфально застучал о подоконник пустым ведром, пирующая во дворе компания заулюлюкала.
– Fuck! – яростно выдохнула Татьяна.
Ритуал, видимо, относящийся к карнавалу, совсем не пришелся ей по душе.
А Юлия Николаевна будто не заметила ничего, бормочет себе под нос:
– С книжечкой, у окна, океан шумит, да… Мирослав специально мне еще одну розетку провел, рядом… – Перевела взгляд на Таню, произнесла укоризненно: – Как ты выглядишь! Хоть бы причесалась! И платье все мокрое!..
М-да, маме явно требуется помощь. Чем быстрее, тем лучше.
Тут на столбе, будто по заказу, Таня увидала табличку: «Le cabinet de médecin Dr. Martin»[19]. И стрелочка указывала – все туда же, в направлении центра.
Отбросила со лба прядь мокрых волос, на ходу попыталась отжать подол платья. Снова схватила за руку Юлию Николаевну, поволокла за собой. Деревенька невелика, центр, кажется, совсем близко.
Однако чем дальше шли, тем чаще путь преграждали ряженые. Кто в костюме туземца – набедренная повязка, лицо разрисовано, в волосах цветные перья. Иные – в резиновых масках, изображавших обезьяньи лица. На двух белых женщин они смотрели с интересом. Останавливались, кричали им что-то, пытались схватить за руки, но агрессии не проявляли. Гордые, почти французы: не хотите, мол, с нами чудить – и не надо.
Таня напряженно вглядывалась в надписи на дверях домов: где же этот доктор Мартин? Она очень надеялась, что тот, несмотря на карнавал, согласится принять маму.
Но тут дорогу им преградили четверо. Все – чернокожие, крепкие, молодые. В отличие от ряженых, одеты буднично: футболки, брюки. Еще деталь, почти родная, московская: у каждого из быков на шее – по золотой цепи. Заговорили они на знакомом английском:
– Привет, девчонки!
– Привет. – Татьяна постаралась ответить максимально вежливо. – Я ищу офис доктора Мартина. Вы не подскажете, где он?
– Доктор тебе нужен, да? – глумливо улыбнулся один из парней.
Остальные заржали.
А самый высокий – похоже, главарь – по-хозяйски хлопнул ее по плечу. Заявил:
– Милая, да я сам здесь доктор! Лучший врач на всю деревню!
Со значением добавил:
– Очень, очень опытный…
– Эй, полегче! – Таня попыталась сбросить его руку со своего тела, но только раззадорила. Афроамериканец сжал ее в потных объятиях. (А мама с безучастным лицом продолжает бормотать, и на нее негритосы внимания вовсе не обращают.)
– Бе-рем! Бе-рем! – начали скандировать остальные трое.
Таня забилась, заорала что было мочи:
– Help!!!
Но ряженые, заполонившие улицу, равнодушно текли мимо. Лишь две пожилые чернокожие дамы (несмотря на позднее время, обе под зонтиками) опасливо посмотрели на мизансцену и ускорили шаг.
А огромный негритос триумфально выкрикнул:
– Grand prix!!!
И поволок девушку за собой под одобрительные крики друзей.
– Таня? – растерянно молвила ей вслед мама.
– Да сделай же что-нибудь! – заорала, перекрикивая шум толпы, дочь. – Беги! Зови на помощь!
Но Юлия Николаевна не двинулась с места – взгляд затравленный, плечи опущены.
А огромный главарь глумливо прошептал Татьяне на плохом английском:
– Ох, принцесса, и вылечу же я тебя сегодня!.. От всех болезней!
Вцепиться зубами? Вонзить ногти? Только сильнее его разозлишь. Весу (и силы) в нем раза в три больше, чем у нее.
И тут вдруг она увидела… У нее, что ли, тоже крыша поехала, как у мамы?
Путь пьяной компании преградил… Майк. Ну, да. Он. В той же самой футболке – в ней пару часов назад он вел женщин на расстрел. Лицо невозмутимое, даже, показалось, сонное.
Указал на Татьяну, что-то коротко, небрежно молвил. Девушка ожидала, что в ответ парни снова разразятся омерзительным хохотом. Сметут нахального белого с пути. Однако голоса похитителей зазвучали на удивление покаянно. Садовникову тут же отпустили, главарь забормотал на креольском, судя по тону, извинения.
И растворились в толпе – будто не было их.
Таня одернула задравшийся подол. Ее трясло. Она растерянно посмотрела вслед похитителям. Потом – в бесстрастное лицо Майка. Пробормотала – голос дрожал:
– Что ты здесь делаешь?
Подошла мама – топчется за Таниной спиной, на недавнего палача глядит с неприкрытым ужасом.
Однако флюидов опасности от человека-горы сейчас не исходило. Даже наоборот: слегка виноватым он выглядел. Или это просто наваждение в блеске карнавала?
Майк шагнул к Тане, хотел взять ее за руку – девушка дернулась назад. Настаивать он не стал, лишь придвинулся, произнес, перекрикивая рев толпы:
– Пошли. Надо поговорить!
– О чем? – Таня не двинулась с места.
– Таня, не беседуй с ним! – предостерегающе произнесла мама.
И подалась вперед, заслонила дочь своим телом.
– Дьявол! – Майк, похоже, начал злиться. – Вы что, обе не понимаете? Желай я вам зла, разве пришел бы сюда?!
Совсем рядом с ними разорвалась петарда, Юлия Николаевна зажала уши, закашлялась от чада. В паре метров, у стены запертого магазинчика, пристроилась парочка. Чернокожий мужчина навалился на даму в цветастой юбке. Таня скосила глаза: джентльмен уже запустил лапищи своей пассии в корсаж, задрал юбку, а та лишь глаза блаженно закатывает.
– Пойдемте. Просто поговорим, – продолжал давить Майк. – Или вы хотите, чтоб кто-нибудь нас здесь увидел? Доложил мистеру Трэвису?..
И Таня решилась.
Они укрылись от окружающего оголтелого торжества в пустом, но почему-то не запертом баре. За пыльным окошком по-прежнему бушевал карнавал, феерия барабанного боя, криков, истошного визга.
Мама – она продолжала держаться от Майка на безопасном, как ей казалось, расстоянии – забилась в угол. Секундное ее просветление, что недавно имело место на улице, сменилось новой порцией бреда. Юлия Николаевна продолжала разговаривать сама с собой, с Мирославом, Таниного отчима, Валерия Петровича, тоже упоминала.
– Что это с ней? – тихонько обратился к Тане Майк.
– А ты не видишь? – злобным шепотом откликнулась она. – Нервный срыв. А может, вообще с катушек слетела. Навсегда.
– К врачу надо. – В тоне человека-горы прозвучали нотки искренней заботы, и Садовникова-младшая вспылила:
– Слушай, ты, папочка! Добрячок!! По-моему, еще пару часов назад ты собирался в нас стрелять!
– Но не выстрелил же, – невозмутимо пожал плечами тот. – И отпустить вас именно я настоял. Дэна еще уговаривать пришлось. И вообще, – хмуро добавил, – хватит истерик. У меня к тебе дело.
– А с чего ты взял, что я хочу вести с тобой дела? – выкрикнула она.
Майк никак не отреагировал на ее выпад. Вместо ответа извлек из кармана пачку стодолларовых купюр, протянул ей:
– Держи. Все, что у меня есть.
Таня в недоумении уставилась на него, а он деловито продолжил:
– Лучше было б карточку твою кредитную принести. Увы – не смог. Она у Трэвиса в сейфе осталась. Там же и паспорта ваши – что хуже. Потому только финансами могу помочь. А, и вот еще что подобрал. – Он протянул Тане ее любимое талисман-колечко (девушка сняла его, чтоб не мешало в рискованном спуске с третьего этажа). – Почему-то решил, что оно тебе дорого.
Садовникова смотрела на него во все глаза. Дары пока не брала – думала. Майк же продолжал свои искушающие речи:
– Денег тут тысяч пять. Хватит, чтоб себя в порядок привести, пересидеть где-нибудь в тихом месте. А дня через два-три я или твой паспорт у Трэвиса вытяну, или новый документ тебе сделаю…