Они пришли издалека, кошки и призраки, потому что нормальные семьи не проливают горячую кровь на подъездных дорожках к своим домам и не оставляют пищу для мертвых. Выбор у них был небогат. Киззи считала, что большинство призраков пришло с кладбища, раскинувшегося внизу у дороги; разумеется, все духи, поучаствовав в маленьком сговоре с ее семьей и получив довольно монет, еды, оружия и крыльев, отправлялись дальше. Само собой, они не задерживались здесь. Как и ее бабушка.
Как же тогда ее нож оказался на подушке Киззи, а ее лебединое крыло самообщипалось у Киззи в комнате? Киззи нахмурилась, задумалась, и вернулась в дом. Проходя мимо матери на кухне, девушка решила ничего не говорить той о перьях и о ноже. Вся семья ужасно бы встревожилась из‑за этого; они естественно не пустили бы ее в школу, чтобы разобраться и понять смысл зловещего посещения, благословить могилу и попытаться вернуть нож его законной владелице. И Киззи беспокоилась, что призрак ее бабушки был безоружен и уязвим в земле теней. Но она продолжала думать о Джеке Хаске. Она должна была увидеть его вновь, чтобы убедиться, что он настоящий, поэтому она ничего никому не сказала о ноже.
Она приняла душ, высушила волосы, завязала, развязала и сняла зеленый шарф, решив, в итоге, надеть его. Она надела джинсы и свитер и сунула стилет бабушки в задний карман. Она выпила чашку кофе и выкурила сигарету, трижды почистила зубы, чтобы вытравить даже намек на привкус желтизны, накрасила губы, а затем вытерла их, в надежде на поцелуй и разозлилась на себя за абсурдность этой надежды, а после почти вышла из дома. Но в последнюю секунду передумала и переоделась в винтажное платье, которое она купила в секонд‑хэнде и пока еще ни разу не надевала. Это было кимоно, сшитое из шелка цвета зеленого яблока с узором волн по подолу, воротником цвета спелого апельсина и рядом больших черных пуговиц спереди. Она постояла перед зеркалом минуту, наблюдая за тем, как шелк скользил и блестел, когда она двигала бедрами, затем натянула черные сапоги и поспешила выйти за дверь.
Джек Хаск ждал ее перед фермой Рождественских елок, и, завидев, присвистнул.
— Классное платье, — сказал он, проведя взглядом сверху вниз по ряду пуговиц.
— Спасибо, — сказала Киззи, зардевшись так же сильно, как и накануне, в школе. Ей пришлось заново привыкать к нему, испивая маленькими глотками его красоту, словно это был слишком горячий напиток, чтобы выпить залпом. Один застенчивый взгляд на него, и Киззи поняла, что вместо новых учебников он держал в руках корзину для пикника. — Что это? — спросила она.
Он поднял корзину и озорно, как чертенок, улыбнулся.
— Завтрак‑пикник, — ответил он. — Под ручками корзины лежал аккуратно сложенный плед. — Не хочешь присоединиться ко мне?
— Что, сейчас! А как же школа?
Джек Хаск пожал плечами.
— Я не большой ее фанат.
— Ааа, я тоже.
— Вот и славно. Значит, ты идешь со мной. — Он протянул ей руку, старомодно и учтиво, и у Киззи не возникло никаких сомнений, как она проведет утро. Она просунула свою руку, положив ее на вельвет пиджака Джека, и пошла рядом с ним, заметив, бросив взгляд на трейлер, что собаки старика нет на ее привычном месте на крыльце.
— Как вчера все прошло с собакой? Нормально? — спросила она.
— Конечно, — ответил он. — Без проблем. Итак, есть здесь по близости какой‑нибудь парк?
Киззи покачала головой.
— Только кладбище.
— О, годится. Да?
Кладбище находилось совсем близко, за аккуратным забором. Киззи проходила мимо него каждый день, но она уже много лет на заходила на его территорию, с тех пор, как она была ребенком, и пробралась туда, чтобы послушать обрывки бесед призраков, которые принес собой ледяной ветер из загробного мира. Оно не было готическим кладбищем, там не было ни замшелых ангелов, мироточащих кровавыми слезами, ни склепов, ни проклятий, ни руин. Здесь не было погребено ни поэтов, ни куртизанок, ни вампиров, дремлющих под землей. Это было всего‑навсего сборище ничем не примечательных, прямо стоящих, каменных параллелепипедов. Даже мертвые, что слонялись здесь, говорили о скучных вещах, как та зануда, переживавшая, что не выключила плиту перед смертью.
Но ему не обязательно нужно быть волшебным парижским кладбищем, чтобы идея пикника на нем расцвела в воображении Киззи во что‑то дерзкое. Она представляла себя рассказывающей об этом Иви и Кактус. Завтрак‑пикник на кладбище с Джеком Хаском! Их глаза наполнятся ликованием и завистью, и они захотят узнать все. Они захотят узнать, целовал ли он ее. Девушка украдкой взглянула на него и поймала его за тем, что он смотрел на ее губы, и она отвернулась, опять ужасно покраснев. Но она все же нашла в себе мужество, чтобы ответить:
— Да, пойдет, — надеясь, что произнесла это как бы невзначай.
Они прошли через ворота кладбища, рука об руку, одетые, по‑винтажному и именно в это мгновение, внезапно, со взмахом лезвий‑травинок, послужившего единственным предупреждением, призраки вихрем окружили Киззи.
Девушку окатило сильным порывом ветра, от чего ее юбка взметнулась, а потом плотно облепила ей ноги. Ветер трижды облетел вокруг нее по часовой стрелке, как призрак бабушки в день ее погребения. Но в этот раз Киззи почувствовала целый поток призраков, возможно и ее бабушка была здесь, но она была не одна. Киззи замерла на полушаге. Ей стало очень холодно, и она вздрогнула. Она посмотрела на Джека Хаска. На долю секунду ей показалось, что в хитрых глазах промелькнуло… понимание… намек на насмешку? И Киззи почти было решила, что ему известна природа внезапного ветра, он знает, что это нападение призраков. Неужели они кружили только вокруг нее, гадала она, или все‑таки вокруг них обоих? Включили ли они Джека Хаска в свой круг защиты? Или только Киззи? Неужели этот ветер пытался разделить их, подобно стене?
— Бррр… — сказал он, слегка дрожа. К ужасу Киззи, он отцепил свою руку от ее руки, но потом обнял девушку за плечи, бережно прижав к себе, и ее смятение испарились вместе с любыми вопросами. Ей стало совершенно неинтересно, знает он что‑то про призраков, летающих рядом с ними, или нет. — Холодный ветер, — просто сказал он.
— Мм. хм, — согласилась Киззи. Теперь бархат его пиджака прильнул к ее щеке и вытеснил иные мысли, кроме ощущения прикосновения ткани к ее коже, и мыслей о том, что бы мог означать его взгляд, остановившийся на ее губах.
Пока они шли по кладбищу, прижавшись друг к другу, она слышала слова, которые произносила, когда приходила сюда, будучи ребенком, фрагменты речи, такие же мутные, как сточная канава, забитая опавшими листьями.
— Зимники собирают урожай, — сказал один призрак, а другой пропел «бабочка» и «голод».
— Печка жарит, — проговорил безликий голос, и неожиданно знакомый голос произнес:
— Нож, Солнышко…
Глаза Киззи расширились, она огляделась по сторонам, глянула через плечо, прижимая руку Джека Хаска подбородком. Помимо этого, призрачного касания, у нее имелись и другие приметы, чтобы понять, что она оставила нож своей бабушки в кармане джинсов. Все эти годы, она так о нем мечтала и забыла его дома! Она хотела спросить бабушку, что она здесь делает. Ведь она должна быть далеко, перемещаться по лабиринтам, отбиваясь от теней, слизывать воду со сталактитовых наконечников своим призрачным языком и разгадать загадку, чтобы получить возможность пройти через врата, созданных из костей. Она должна быть завывающим зверьем, чтобы уснуть под звуки этих колыбельных и подкупать потусторонних койотов, которые унесут ее дальше в новый мир! Она не должна быть здесь, среди этих малодушных кладбищенских призраков! Это вечное бродяжничество не свойственно народу Киззи, а уж бабушке и тем паче, ее сильной, не поддающейся соблазнам, бабушке. Киззи хотелось расспросить ее… но ей было так уютно и тепло в объятии Джека Хаска, посему она совершенно не хотела отстраняться от него, чтобы прошептать свой вопрос мертвым.
— Ты слышала? — неожиданно спросил Джек Хаск.
— Что? — испуганно спросила Киззи. Она почему‑то чувствовала себя виноватой, словно он поймал ее на перешептывании с призраками.
— Не знаю. Как будто веточка щелкнула. Интересно, здесь есть кто‑то еще?
Но, похоже, на кладбище больше никого не было, и даже не было никаких признаков недавних посетителей. Это было одинокое место, и Киззи не удивляло, что призраки приходили в ее грязный двор, чтобы скоротать свои дни среди кошек и кур.
Пальцы Джека Хаска начали лениво поглаживать плечо Киззи, пока они брели между рядами могил. Это случилось не сразу, едва заметно, но она поняла, что он понемногу притягивает ее все ближе к себе, а поглаживания становятся все напористее. Вскоре он полностью опустил ладонь ей на плечо, оставив только большому пальцу рисовать маленькие круги на ее коже. От его пиджака веяло ароматом специй, которые вместе с поглаживанием малу‑помалу заставили девушку сомлеть, стать мягче, подобно сливочному маслу, перед тем, как в него собираются добавить сахар, на первом этапе приготовления чего‑то сладкого. Это был ее первый опыт того, как тела могут сливаться воедино, как дыхания естественным образом начинают существовать в едином ритме. Это было гипнотически. Пьяняще.
И она хотела большего.
— У них есть зубы, — прошептал призрак. Киззи проигнорировала его.
— У них есть нектар, — сказал другой, очень слабый и полный тоски. Киззи почувствовала небольшой холод, но проигнорировала и это.
— Голодна? — спросил Джек Хаск, когда они повернули, чтобы пройти еще один кладбищенский ряд.
Киззи пожала плечами. Прямо сейчас ее мало интересовала еда. Но очень интересовало расстилание клетчатого пледа в каком‑нибудь в тихом местечке, на который она могла прилечь, опершись на локти, рядом с Джеком Хаском. Девушка не могла перестать смотреть на его губы, и она продолжала сжимать свои, осознавая их наличие все сильнее. Она вспомнила, как нянчилась с младшим двоюродным братом в тот день, когда он открыл для себя свой язык; он вертел им так и сяк и прикасался к нему создавая целый репертуар новых звуков и пытаясь высунуть его достаточно далеко, чтобы рассмотреть, одержимый открытием этого нового придатка. Киззи чувствовала то же самое по поводу своих губ, как будто она только сейчас узнала, для чего они нужны, но надеялась, что вела себя сдержаннее своего двоюродного брата.