— Ясно. Третья книга постапокалиптической серии для подростков. Третья в серии говорит об упорстве и способности доводить начатое до конца. О, и старая добрая Глория Стайнем. Мне нравится. Люблю эклектику.
— Я люблю читать с детства. Чтение у меня в крови. — Я жду, затаив дыхание.
— Тут дело такое… — начинает она, и я понимаю, что сейчас мне откажут.
Нет, пожалуйста, мне нужна эта работа.
— Пожалуйста, выслушайте меня. Мне не нужно много рабочих часов, но если вы захотите, чтобы я работала больше, я придумаю, как это устроить. В смысле, со мной легко договориться. Я могу приходить на работу по будням, во второй половине дня, после уроков, и в выходные с утра до вечера. Я люблю книги, мне нравится ваш магазин, нравится ваше название, хотя я не очень уверена насчет восклицательного знака в конце, и мне кажется, все должно получиться. У меня. Здесь. Могу показать резюме, если хотите.
Я достаю свое жалкое резюме: разовые подработки приходящей няней, небольшой опыт работы в «Клере», где я продавала заколки сопливым шестилеткам, и, конечно же, два незабвенных летних сезона в «Смузи-Кинге». Внеклассные занятия: школьный ежегодник, школьная газета, кружок фотографии, кружок испанского, поэтический клуб. Средний балл успеваемости. Короткий раздел, озаглавленный: «Интересы и хобби». Чтение. Литературное творчество. Скорбь. (Нет, в резюме ее нет, но можно было бы смело вписать. В скорби у меня большой опыт.)
Чтобы резюме заняло всю страницу, пришлось набирать его шрифтом в шестнадцать пунктов.
А где ты учишься? В какой школе?
— Вуд-Вэлли? — Утверждение в моем исполнении звучит, как вопрос. Потому что я нервничаю. — Одиннадцатый класс? Я там новенькая?
— Мой сын учится в Вуд-Вэлли. В выпускном классе. Может быть, ты его знаешь? Лиам Сандлер.
— Я пришла только в этом году. Еще не успела ни с кем познакомиться.
— Ты мне нравишься, — говорит она и улыбается. У нее очень хорошая улыбка. Открытая, обнадеживающая, искренняя. Совсем не похожая на искусственную улыбку бариста в «Старбаксе». — Я поговорю с Лиамом. Он стонет, что я загружаю его работой, а ему нужно больше свободного времени, чтобы репетировать с группой. Если он согласится отдать тебе свои часы, они все твои.
— Большое спасибо. Там есть мой номер телефона. Когда все выяснится, позвоните, пожалуйста. Я буду ждать. — Мне пора уходить, но я медлю. Уходить очень не хочется. Теперь моя судьба зависит от решения какого-то старшеклассника, которому нужно больше репетировать с группой. Надеюсь, они репетируют каждый вечер по будням и все выходные.
Мне хочется переехать из дома Рейчел и поселиться в этом магазине, спать под книжными стеллажами, разводить растворимые супы кипятком из кулера рядом с кассой. Хочется, чтобы эта седая женщина говорила со мной о книгах и помогала мне делать домашние задания. Хочется, чтобы она сказала мне, что я смогу пройти все тесты, хотя и не занимаюсь с репетитором дважды в неделю, как Тео. Хочется, чтобы она сказала, что все будет хорошо. Ну, или хотя бы оформила мне постоянную скидку.
Я убираю свои книги в портфель и иду к выходу, глядя в пол. Достаю телефон, чтобы написать Скарлетт.
Я: Посылай лучи удачи. Книжный магазин мечты = работа мечты. Пусть меня возьмут!
Скарлетт: Лучше, чем взбивать смузи на пару с лучшей подругой?
Я: Ничто не сравнится со смузи с подругой. Но если мне суждено быть одинокой, пусть меня окружают воображаемые друзья.
Скарлетт: Я скучаю.
От ее слов мне становится легче, я улыбаюсь, глядя в телефон. Я не одна. У меня есть Скарлетт. Нас разделяет огромное расстояние, и все-таки я не одна.
Не пялься в телефон на ходу. Это первое, что приходит мне в голову, когда я оказываюсь на полу, на пороге книжного магазина, держась за пульсирующий болью лоб. Теперь я знаю, что «искры из глаз» — вовсе не метафорическое выражение. Вот они, искры. Как звездочки в комиксах над головой персонажа, который сидит, оглушенный ударом. Я не понимаю, что произошло. Не понимаю, почему у меня болит голова, почему я сижу на полу и почему мне так хочется плакать. Хотя с тех пор, как мы переехали в этот город, плакать мне хочется постоянно.
— Ты как, жива? — слышится рядом чей-то голос. Я не смотрю, не поднимаю голову. Мне кажется, если я пошевелюсь, меня вырвет. Вот только этого сейчас и не хватает для полного счастья. Унижение еще не достигло предела, и мне хочется оттянуть это мгновение как можно дольше, а не усугублять ситуацию, и без того малоприятную. — Я тебя не заметил.
— Похоже на то, — говорю я и вдруг вижу прямо перед собой встревоженное лицо.
Парень примерно моего возраста присел на корточки, чтобы рассмотреть мой разбитый лоб. У него длинные светло-русые волосы, темно-карие глаза и маленький, еле заметный прыщик на подбородке. Этакий улучшенный вариант Адама Кравица — соседского мальчишки. Симпатичный, приветливый, немного рассеянный, наверняка очень умный и любит маму, а когда вырастет, изобретет что-нибудь вроде сервиса «Тамблер». С таким парнем хочется поцеловаться — особенно если он может тебя рассмешить, и держаться с ним за руки будет приятно. Я моргаю, смотрю на его длинные волосы. Где-то я его видела…
Я снова моргаю и спрашиваю:
— Что это было?
— Это был Граф. — Он показывает на большой черный футляр у себя за спиной.
— Граф?
— Моя гитара, — поясняет он.
— Ты назвал гитару Графом? — Наверное, это самый дурацкий вопрос, который только можно задать при сложившихся обстоятельствах. Надо было попросить лед. Или пакет замороженного горошка. Или хотя бы тайленол. Я уже чувствую, как на лбу растет шишка.
— Ага. С тобой все в порядке? Я неслабо тебя приложил.
— Жить буду. Наверное.
Он подает мне руку и помогает встать. Удивительно, но я стою на ногах вполне твердо.
— Прости меня, я не хотел. Это все из-за моей невнимательности. — Он убирает в карман телефон — может быть, тоже писал сообщение на ходу — и ставит гитару на пол. На футляре наклейка с эмблемой СШВВ. Да, теперь я его узнаю. Ну конечно. Он был свидетелем моего первого, но не единственного унижения в Вуд-Вэлли. Это тот самый парень, который стажировался в «Гугле» и путешествовал по Индии. Сейчас, в другой обстановке, он выглядит иначе.
— Просто придумал текст песни и хотел записать, пока не забыл.
— Погоди, ты Лиам, да?
— С какой целью интересуетесь? Собираетесь подать на меня в суд? — шутит он.
Теперь, когда я поняла, кто он такой, я вижу, как они с мамой похожи. У него точно такая же искренняя улыбка. Интересно, что у него за группа? Какую музыку они играют? Наверняка что-то фольклорное и вполне пристойное. Да, ему нужно чаще репетировать. Посвящать больше времени музыке.
— Не собираюсь, — произношу я с улыбкой.
— Ну, тогда говори, что мне для тебя сделать. Чем искупить свою вину?
У меня в голове звучит голос Скар: Будь неотразимой. Ладно, идем в наступление.
— Я устроилась на работу! — сообщаю я Тео, вернувшись в дом Рейчел.
Меня распирает от радостной новости, мне нужно хоть с кем-нибудь поделиться, пусть даже с моим равнодушным братцем, который никогда не опустится до таких заурядных, унылых занятий, как работа. Он у себя в комнате, лежит на кровати с ноутбуком на животе.
— И пока кто-то не закатил очередную истерику, говорю сразу: не в «Ральфсе». Твои друзья меня не увидят. Вы в такие места не ходите. Так что не беспокойся.
— Впервые вижу тебя в таком приподнятом настроении. Даже приятно, — говорит Тео. — И что же это за место, куда мы не ходим? Нет, погоди. Дай-ка я угадаю.
Он закрывает ноутбук и берется руками за голову, изображая тяжелый мыслительный процесс.
— «Кей-Эф-Си»?
— Нет.
— Тренировочная бейсбольная площадка?
— Нет. Но мне нравится эта игра.
— Киоск с солеными крендельками?
— Не угадал.
Дверь открыта. В комнату заглядывает Рейчел, и у меня внутри все сжимается. Как всегда, когда я вижу ее. Я понимаю, что она ни в чем не виновата, что, наверное, она совсем не такая, какой представляется мне. Но одно дело — понять, а другое — принять. Я не хочу узнать ее ближе, не хочу, чтобы эта чужая женщина, на которой мой папа зачем-то женился, вошла в мою жизнь и стала ее неотъемлемой частью.
— Что случилось? Я слышала крики радости! — говорит она. Рейчел не может с собой совладать; она смотрит на Тео, потом на меня, потом — снова на Тео и улыбается так широко, что мне видны пломбы в ее коренных зубах. Я прямо слышу, как она думает: Все-таки, может быть, все получится.
— Ничего, — отвечаю я, может быть, слишком резко. Она разом мрачнеет, и мне становится стыдно. Мне не хотелось ее обижать, но я, хоть убей, не могу поделиться с ней своей радостью. Единственной радостью с тех пор, как мы переехали в этот город.
— Ладно, ребята. Не буду вам мешать! — говорит она, как всегда, слишком громко и идет дальше по коридору. Интересно, скажет ли она папе, что я огрызнулась, и не попросит ли меня папа быть с ней помягче? Надо быть с ней помягче.
— Ладно, сдаюсь. Скажи старшему брату, — говорит Тео. Кажется, он не заметил, как я рявкнула на его маму. Или ему все равно.
— Э… а кто тут старший брат?
— Извини, погорячился. Так куда ты устроилась?
— В книжный магазин «Зри в книгу!».
— Кстати, да. Тебе очень подходит. И, к слову, я там бывал. Я, если ты не заметила, человек высокообразованный и начитанный.
— Я заметила.
И это правда. На днях Тео сдал тест по физике лучше меня, хотя я доподлинно знаю, что он не готовился накануне. Он очень умный. Похоже, за вероятным исключением сладкой парочки Твидлди и Твидлдам, в Вуд-Вэлли все умные или хотя бы целеустремленные. Здесь считается, что это круто, когда ты к чему-то стремишься. И что странно: в Чикаго я была белой вороной как раз потому, что пыталась чего-то добиться. Мол, тебе больше всех надо. Казалось бы, по закону транзитивности я должна была идеально вписаться в Вуд-Вэлли, но нет. Опять же я знаю такие понятия, как закон транзитивности, и упоминаю их к месту, так что, наверное, моя неизбывная непопулярность объясняется чем-то другим.