Рейчел явно его провоцирует. Судя по голосу, она настроена очень решительно и жаждет крови. У меня вдруг мелькает мысль, что лучше бы они занимались сексом. То, что у них происходит сейчас, кажется еще интимнее, еще оголеннее, еще больнее. Это даже хуже, чем видеть полуночные слезы Рейчел. Я не хочу приближаться к этим взрослым вещам. Мне не нужна эта боль.
Приходит еще одна мысль: наверное, так всегда и бывает, когда люди знакомятся по Интернету. Общение, вырванное из контекста. Намного проще, чем в жизни. Проще произвести благоприятное первое впечатление, ведь написать можно все, что угодно. Просто буковки на экране. Но папа с Рейчел познакомились на форуме поддержки людей, переживших смерть близких. Это был не простой сайт знакомств, где люди ищут партнеров для легких, ни к чему не обязывающих отношений. Как вообще Рейчел попала на этот форум? Она не похожа на женщину, не способную справиться со своим горем без посторонней помощи. Сильная, собранная, очень самостоятельная, она вряд ли нуждается в том, чтобы ее жалели.
При всей моей нелюбви к этой женщине я начинаю понимать, чем она привлекла папу. Несмотря на всю тяжесть вдовства, Рейчел устроила свою жизнь на пять с плюсом. Успешная, в меру красивая и богатая женщина. Но почему она вышла замуж за моего папу? Он не уродливый, даже вполне привлекательный для своего возраста и очень добрый — мама всегда говорила, что она счастливейшая из женщин, ведь ей повезло встретить папу, доброго, любящего и надежного, как скала, — но в Лос-Анджелесе таких мужчин миллион, причем у них наверняка меньше сложностей и больше денег на банковском счете. Почему она выбрала именно моего папу?
Когда мои родители ссорились, я уходила к себе в комнату, надевала наушники и врубала музыку на полную громкость. Я не подслушивала, что они говорили друг другу. Я заранее знала, что ссора затянется надолго — дня на два-три, как минимум, — и я буду для них живым переговорным устройством, потому что они не разговаривают друг с другом: Джесси, скажи отцу, чтобы он завтра забрал тебя после уроков; Джесси, скажи матери, что у нас кончилось молоко. Они редко ссорились, но если ссорились, то по-крупному. Страшно и неприятно.
«Все проходит, Джесси. Запомни. То, что сегодня воспринимается как катастрофа, завтра покажется пустяком», — однажды сказала мне мама после очередной крупной ссоры с отцом. Я не помню, из-за чего они поругались в тот раз — может быть, из-за денег, — но хорошо помню, что они не разговаривали друг с другом целых четыре дня, а потом вдруг помирились. Просто переглянулись и расхохотались. И все забылось само собой. Но я не забыла мамины слова. Потому что теперь я доподлинно знаю, что она ошибалась. Проходит не все. Нет, не все.
— Давай кое-что проясним, — говорит папа глухим тихим голосом. Он очень спокоен, слишком спокоен, как всегда, когда сердится по-настоящему. Я знаю эту холодную ярость. Самое время спасаться бегством. — Я не какой-то дремучий баклан-гомофоб, и не надо со мной разговаривать как с придурком.
— Билл!
— Ладно, проехали. Пойду прогуляюсь. Хочу подышать свежим воздухом. Где-нибудь, где нет тебя, — говорит папа, и мы с Тео срываемся с места и мчимся по коридору.
Конечно, мой папа должен был понимать, что они с Рейчел орали на всю округу, но ему лучше не знать, что мы тут сидели с попкорном в первом ряду.
— Хорошо. Уходи! — кричит Рейчел. — И можешь не возвращаться!
Мы сидим в комнате Тео. Я была здесь лишь однажды, когда сообщила ему, что меня приняли на работу, и пользуюсь случаем, чтобы как следует осмотреться. Голые стены, ни одной фотографии в рамочке на столе. Смотреть, в общем, не на что. У него, как и у Рейчел, явная склонность к минимализму.
— Как думаешь, они разведутся? — спрашивает Тео, и я с удивлением понимаю, что у меня сердце сжимается от этой мысли.
Не потому, что мне хочется здесь остаться, а потому, что нам некуда возвращаться. Наш дом в Чикаго уже давно продан. Прежняя жизнь завершилась. Если мы решим остаться в Лос-Анджелесе и переедем в какую-нибудь унылую крошечную квартирку, папа не сможет платить за мое обучение в Вуд-Вэлли. Мне придется переходить в новую школу и начинать все сначала. Прощай, моя глупая влюбленность в Итана, моя дружба с Дри и Агнес, мое непонятно что с КН. Когда Рейчел сказала папе, что он может не возвращаться, она, конечно, имела в виду, что мне тоже пора выметаться. Нас уже выгоняют? Можно идти собирать вещи?
— Не знаю.
— Так будет проще, — говорит Тео.
— Тебе, может, и проще. А мне некуда идти.
— Это не мои проблемы.
— Да, не твои. — Я встаю, чтобы уйти. Хватит с меня этой семейки.
— Извини, я не хотел тебя обидеть. А что, твой отец собирался назвать меня?.. Ладно, проехали.
— Не собирался. Он не такой.
— Да мне все равно. Хочешь дунуть? — Тео лезет в карман за папиросной бумагой.
— Нет, спасибо. Он никогда не назвал бы тебя плохим словом.
— Я уже не уверен.
— Я знаю своего папу. Он собирался сказать «павлин». Что ты расфуфыренный, как павлин. А что, скажешь, нет? — говорю я и сама понимаю, что, кажется, перешла все границы дозволенного. Я смотрю Тео прямо в глаза, чтобы он понял, что я не хотела его обидеть. Просто пыталась быть честной.
— Я чуть ли не с первого класса знал, что я гей. В какой-то момент я подумал: а зачем это скрывать? Наоборот, надо распушить перья и дать людям то, что им хочется. И пусть никто не уйдет обиженным. — Тео затягивается, выдыхает дым и хихикает. — Никто не спасется от моего ослепительного великолепия.
— Как нам повезло, — говорю я, но с улыбкой. На самом деле он не такой уж плохой. Мне нравится его отношение к жизни. Нравится его пылкий, игривый энтузиазм — противоядие от непробиваемого подросткового цинизма большинства старшеклассников в СШВВ. Тео не злой, хотя тщательно это скрывает, и по-своему искренний.
— Кстати, кому ты все время строчишь сообщения? — интересуется он, и у меня снова мелькает мысль, что, может быть, Тео и есть КН. Может быть, он хотел мне помочь, не раскрывая себя, чтобы не усугублять и без того сложную ситуацию в нашей новой семье. Может быть, я неправильно все поняла, и КН не пытается со мной заигрывать. Может быть, это нормальная манера общения Тео. Надеюсь, что нет.
— Не твое дело, — говорю я, может быть, чересчур резко, но его это не задевает.
— Раз ты не куришь, тогда, может быть, заешь стресс? У меня где-то была аварийная шоколадка. На случай крайней необходимости. — Он роется в ящике стола и достает гигантский батончик «Годивы».
— Не откажусь.
— Ты не знаешь, твой отец подписал брачный контракт? — спрашивает Тео, и я снова его ненавижу.
Глава 16
КН: три правды: (1) я сегодня завтракал вафлями в твою честь. (2) я уже знаю, чем хочу заниматься в жизни. хочу подорвать индустрию безалкогольных напитков, в смысле, что у нас есть? вода, кофе, чай, соки, сладкая газировка и несколько странных гибридов. МЫ СПОСОБНЫ НА БОЛЬШЕЕ. (3) раньше мне часто снилась сестра, я просыпался в холодном поту, и это было ужасно, но теперь она мне не снится вообще, оказалось, что это еще страшнее.
Я: (1) Мне тоже больше не снится мама, но я иногда забываю, что ее нет. Например, думаю: «О, ей понравится эта история. Приду домой — расскажу». А потом вспоминаю, что мамы нет и рассказывать некому. Вот что страшнее всего. (2) У нас на завтрак были не вафли, а какие-то странные мюсли из цельных зерен пшеницы. Мачеха сдвинулась на здоровом питании и приобщает всех нас. (3) В первый раз слышу, как слово «подорвать» употребляется по отношению к производству. Ты уверен, что тебе 16?
КН: на самом деле 17. и теперь у меня есть идея на миллиард долларов: сок из цельных зерен пшеницы!
Я: Сразу на миллиард?! Идея на МИЛЛИОН тебя не устроит?
После уроков я сразу мчусь на работу. Не потому, что не хочу ехать домой. Не только поэтому. А вдруг мои вещи уже упакованы в спортивные сумки — Глория сложит все бережно и аккуратно, чтобы одежда не мялась, а флаконы с шампунем будут плотно закрыты в пакетах с замочками — и эксперимент под названием «вечный союз папы с Рейчел» завершился досрочно? Всем спасибо, все свободны. И что теперь будет со мной?
Утром я завтракала на кухне в гордом одиночестве. Тео забежал на минутку взять сок, посмотрел на меня, повел бровью и молча пожал плечами. Он явно знает не больше, чем я. Через пару минут пришла Рейчел, как всегда, громкая и возбужденная — ураган нервной энергии и риторических вопросов, обращенных в пространство.
— Кофе! Где кофе? — громогласно вопрошала она, хотя кофе был там, где всегда. В кофеварке, которую с утра пораньше включила Глория. Или не Глория, а автоматический таймер, хотя я бы поставила на Глорию.
Эта женщина обладает волшебным умением выполнять всю работу по дому так, чтобы никто не видел ее за работой, а видел лишь результат. Она словно добрый дух дома, на котором держится все. Если нам придется отсюда съехать, больше всего я буду скучать по Глории. Она называет меня Йесси, кладет под подушку мою пижаму, когда перестилает постель, и заставляет меня есть шоколадные ириски, обогащенные кальцием.
— И ключи. Где ключи? В сумке. Черт, а где сумка?
Папа не пришел завтракать. Он бесследно исчез.
Так же, как исчезают все вещи Рейчел. На секунду я впадаю в панику. А вдруг он вернулся в Чикаго без меня? Когда с тобой происходит самое страшное, что только можно вообразить, тебя уже не удивляет, что произойти может все что угодно — даже то, что раньше казалось немыслимым. Но нет, папа меня никогда не бросит. Конечно, я никогда не думала, что он будет мне врать насчет своих командировок и вернется с «фармацевтической конференции» с новой женой, но все равно… За исключением этих последних месяцев он всегда был хорошим отцом.
— Очки? Где мои солнцезащитные очки? — нахмурилась Рейчел, и я вдруг поняла, что она тоже слегка не в себе после вчерашней ссоры, потому что принялась шарить рукой по пустой кухонной стойке, словно очки могли появиться из ниоткуда. Обычно солнцезащитные очки не упоминаются в ее рассеянных утренних монологах.