Наверняка КН — чья-то жестокая шутка. Может быть, это и вовсе не он, а она. Какая-нибудь зловредная девица, выбравшая себе легкую жертву. Потому что, скажем честно: я легкая жертва. Я слабая, может быть, даже жалкая. Я соврала. У меня нет черного пояса по карате. Я нисколечко не крутая. Еще месяц назад я считала себя крутой. Правда считала. Думала, я хорошо принимаю удары судьбы. Хотя иногда у меня было такое чувство, будто меня расплющивает в лепешку. Единственный повод для гордости — никто никогда не видел, как я реву. А потом мы переехали в это странное место, Вуд-Вэлли, которое вроде бы и Лос-Анджелес, и не совсем Лос-Анджелес, и я перешла в новую школу, потому что мой папа женился на состоятельной женщине, от которой пахнет миндалем, и пакет сока здесь стоит двенадцать долларов, и я даже не знаю… Теперь я вообще ничего не знаю.
Я в полной растерянности, мне плохо и одиноко. Свои старшие классы я буду вспоминать с содроганием. Как страшный сон. Мама однажды сказала, что все люди делятся на две категории: одни вспоминают старшие классы с теплотой и любовью, а другие, окончив школу, еще лет десять приходят в себя. То, что нас не убивает, делает нас сильнее, сказала она.
Но ее что-то убило, и я не стала сильнее. Так что, наверное, есть еще третья категория людей: те, кто вообще никогда не оправится от старшей школы.
Глава 2
Существуют вопросы, на которые не ответит даже всезнающий «Гугл», например: кто такой КН? Прошла неделя с тех пор, как я получила первое таинственное письмо, и я по-прежнему не имею понятия, кто его автор. Я же предпочитаю знать, что со мной происходит. И желательно знать заранее, чтобы успеть подготовиться. Остается одно: выступить в роли Шерлока Холмса.
Начнем с Дня № 1, кошмарного первого дня в новой школе. Это был совершенно поганый день, но справедливости ради замечу, что после маминой смерти хороших дней не может быть вообще. Потому что с тех пор, как она умерла, ее не стало уже навсегда. Конец связи. Полная безысходность. Время не лечит, вопреки заверениям, второпях нацарапанным в открытках с соболезнованиями от дальних родственников. Видимо, в тот первый день был какой-то момент, когда от меня исходили настолько явные жалобные сигналы «помогите мне кто-нибудь», что КН и вправду меня заметил. Какой-то момент, когда у меня на лице отразилась: Это не жизнь, а кошмар.
Но вычленить его будет очень непросто, ведь день оказался богат на конфузы — прямо кладезь неловких моментов. Есть из чего выбирать. Для начала я опоздала. По вине Тео. Тео — мой сводный брат, сын папиной новой жены — тоже учится в одиннадцатом классе в СШВВ и не видит меня в упор. Словно меня вообще не существует. Я почему-то решила, что раз мы живем в одном доме и учимся в одной школе, то будем ездить на занятия вместе. Ага, как же. Оказалось, мой братец Тео носит футболку с надписью «СОХРАНИМ ПРИРОДУ — СОХРАНИМ СЕБЯ» просто для выпендрежа, и ему не приходится забивать свою красивую голову всякими пустяками, вроде где достать денег на бензин. Его мама — директор крупной кинопродюсерской фирмы, и в их доме (да, я сейчас здесь живу, но это никоим образом не мой дом) есть своя собственная библиотека. Только в этой библиотеке не книги, а фильмы, потому что — Лос-Анджелес. В общем, мне пришлось ехать в школу самой, и я совершенно запуталась в сумасшедшем уличном движении.
Когда я наконец добралась до школы Вуд-Вэлли — проехала через устрашающие кованые ворота и отыскала место на стоянке, — секретарша направила меня к группе ребят, расположившихся на лужайке перед зданием школы. Они сидели кружком на траве, словно в каком-нибудь христианском лагере. Тут же валялись гитары в чехлах. Приди, Господь, и все такое. Да, наверное, в Лос-Анджелесе это обычное дело — уроки на улице, на невероятно зеленых сентябрьских лужайках под цветущими деревьями. Я успела спариться в своих черных джинсах, жутко распсиховалась после поездки по незнакомому городу и никак не могла успокоиться. К тому же я волновалась. Все-таки первый день в новой школе. Все остальные девчонки пришли в легких платьях на тонких бретельках, сползающих с тонких плеч.
Вот очередное отличие Лос-Анджелеса от Чикаго: здесь все девчонки худющие и полуголые.
Урок шел полным ходом, и мне было неловко стоять в сторонке, не решаясь войти в круг. Насколько я поняла, они по очереди рассказывали о том, как провели летние каникулы. Выступали по часовой стрелке. В конце концов я уселась за спинами двух высоких парней, понадеявшись, что их очередь уже прошла, а до меня, может быть, и не дойдет.
Конечно, я просчиталась.
— Всем привет, я Калеб, — сказал сидевший прямо передо мной парень таким уверенным тоном, словно не сомневался, что все уже знают, кто он такой. Мне понравился его голос: в нем звучала спокойная уверенность в себе, которой так не хватало мне. — Летом я ездил в Танзанию, и это было волшебно. Сначала мы всей семьей поднялись на Килиманджаро, и у меня ноги гудели еще неделю. А потом я отправился волонтером на строительство школы в какой-то глухой деревне. В общем, принес пользу обществу. В целом это было отличное лето, но я рад, что вернулся домой. Очень скучал по мексиканской еде.
Когда он закончил, я зааплодировала — он поднимался на Килиманджаро и строил школу, конечно, он заслужил аплодисменты, — но перестала, как только сообразила, что, кроме меня, больше никто не хлопал. Калеб был в простой серой футболке и стильных дизайнерских джинсах. Симпатичный, очень симпатичный. Не красивый, как бог, но весьма привлекательный. Как раз такой, как мне нравится. Именно с таким парнем я когда-нибудь буду встречаться. Может быть, вероятно. Ладно, если по правде, то нет. Для меня он все-таки слишком шикарный. Но мечтать никто не запрещает.
Следующим заговорил длинноволосый парень, сидевший рядом с Калебом. Он тоже был симпатичный, не хуже Калеба.
Хм… Может, все не так плохо, и мне здесь понравится. В отличие от реальной, у меня очень насыщенная придуманная жизнь.
— Как вам известно, я Лиам. В июле я проходил стажировку в «Гугле», в Сан-Франциско. Было круто. Стоило съездить ради одной их столовки. А в августе я путешествовал дикарем по Индии.
Тоже очень красивый голос. Мелодичный, певучий.
— Дикарем, значит. Ну-ну, — сказал Калеб, парень с Килиманджаро в серой футболке, и все остальные, включая учителя, рассмеялись. Все, кроме меня, потому что я, как всегда, тормознула. Меня поразило, что школьника взяли на стажировку в «Гугле», и я поняла, что можно уже распрощаться с мечтой поступить в колледж — при таких конкурентах мне точно ничего не светит. И да, я украдкой рассматривала их обоих, пытаясь понять, что эти двое собой представляют. Калеб, несмотря на восхождение на Килиманджаро, явно был из мажоров, а Лиам — этакий крутой хипстер. Интересная парочка.
— Ладно, не дикарем. Родители отпустили меня при условии, что я буду селиться в приличных отелях, потому что там антисанитария, дизентерия и все дела. Но я все равно получил представление об индийской культуре и собрал материал для вступительного сочинения, для чего, собственно, все это и затевалось, — сказал Лиам, и когда он закончил, мне уже хватило ума не захлопать в ладоши.
— А вы? Как вас зовут? — спросил учитель, как потом выяснилось, тот самый мистер Шаклмен, о котором меня предупреждал КН: физрук, любящий поглазеть на красивые задницы старшеклассниц. — Я вас не помню по прошлому году.
Не знаю, зачем ему было обращать на меня внимание всего класса, но ничего, как-нибудь переживем, уговаривала я себя. Обычное дело на первом уроке в начале учебного года: «Как я провел лето». Совершенно не повод рукам трястись, а сердцу бешено биться, словно на ранней стадии инфаркта. Я знаю симптомы. Я видела документалки о первой помощи. Все уставились на меня, включая Калеба и Лиама. Эти двое смотрели то ли с удивлением, то ли с сомнением. Или, может быть, с интересом. Я так и не поняла.
— Э… привет. Я Джесси. Новенькая в этой школе. Этим летом у меня не произошло ничего интересного. То есть… мы переехали сюда из Чикаго, а до этого я работала… э… в «Смузи-Кинге» в торговом центре.
Все повели себя прилично, никто не рассмеялся вслух, но я все поняла по их взглядам. Они выражали откровенную жалость. Они строили школы, ездили за границу и стажировались в компаниях с миллиардным оборотом. А я все каникулы провела за прилавком, смешивая фруктовые коктейли с кукурузным сиропом.
Уже задним числом я поняла, что надо было соврать и сказать, что я работала волонтером в приюте для сирот-инвалидов на Мадагаскаре. Никто бы и не заподозрил обман. И аплодировать тоже не стал бы, как я понимаю.
— Погодите. Я не вижу вас в списке, — произнес мистер Шаклмен. — Вы в выпускном классе?
— Э… нет. — Я почувствовала, как у меня по виску течет тонкая струйка пота. Быстро прикинула в уме, как лучше сделать: стереть пот или оставить как есть? Что привлечет больше внимания к тому прискорбному факту, что мои поры сочатся избыточной жидкостью? Я стерла пот.
— Не тот класс, — сказал мистер Шаклмен. — Я вроде бы не похож на миссис Маррей, правда?
Теперь все рассмеялись, хотя шутка была так себе. Двадцать пять лиц опять повернулись ко мне, двадцать пять пар глаз оценивающе прищурились.
— Ваш класс там. — Мистер Шаклмен указал на главное здание, и мне пришлось встать и уйти, и весь класс (включая учителя и обоих парней мечты, Калеба и Лиама) смотрел на мою удалявшуюся задницу.
И только потом, разыскав свой класс и повторив рассказ «Что я делала этим летом» перед другими ребятами — второй раз выдавив из себя «Смузи-Кинг» в присутствии новой, но не менее потрясенной аудитории, — я поняла, что к моим джинсам на заднице прилип изрядный пучок травы.
Итак, сколько людей ощутили мое отчаяние в тот первый день? По примерным подсчетам, пол сотни. Причем я считаю по минимуму, чтобы и вправду не впасть в отчаяние.
На самом деле КН может быть кем угодно.