КН: правильно, пускай зверюшка в кои-то веки спокойно покакает.
Я:?
КН: самый дорогой в мире сорт кофе производят из зерен, вынутых из экскрементов животных… как их… щас…
КН: мусанги. не путать с мустангами.
Я: Не смешно.
КН: это всего лишь кофе, расслабься.
Я: Ага.
КН: извини, я забыл, как ты бесишься, когда тебе говорят «расслабься».
Я: Я не бешусь.
КН: бесишься прямо сейчас, я слышу, как твой виртуальный голос дрожит от ярости.
Я: Если тебе говорят «расслабься», говорящий предполагает, что ты напрягся. Я не напрягаюсь.
КН: упс. теперь уже я напрягаюсь из-за своего «расслабься». я и не думал, что ты напрягаешься, ты забываешь, что я из Калифорнии, у нас тут много дурацких словечек.
Я: Намасте.
КН: о, я смотрю, ты уже наловчилась, кстати, прекращай мне писать и беги в класс, а то опоздаешь на литературу.
— Сучка, — произносит Джем, делая вид, что чихает, когда я вхожу в класс.
КН прав. Я опоздала. Все уже сидят на своих местах и наблюдают, как я иду к своей парте, пока Джем осыпает меня оскорблениями.
— Шлюха, — снова якобы чихает она, и мне не очень понятно, зачем она затевает эту маскировку. Мы все хорошо ее слышим, даже, я уверена, миссис Поллак. — Жирная корова.
Сделай вид, что ты в наушниках с громкой музыкой. Сделай вид, что ты не видишь, как они на тебя смотрят: Кристель, Дри и даже Тео. Нет, не поднимай глаза, не смотри на Итана, который все же успел вернуться на литературу. Не смотри, как он следит за тобой взглядом, в котором читается жалость. Нет ничего хуже жалости.
Почти на месте. Осталось только пройти мимо Джем. Я смогу.
Но я не смогла. Следующее, что я помню: я бьюсь носом о парту и лежу на полу, растянувшись на животе. Моя голова — в дюйме от ног Итана.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
Я не отвечаю, потому что не знаю. Я лежу на полу, лицо горит болью — это намного больнее, чем в тот раз, когда Лиам приложил меня по лбу футляром с гитарой, — и весь класс смотрит на меня. Джем и Кристель смеются в открытую — гогочут, как диснеевские ведьмы, — а я боюсь встать на ноги. Боюсь открыть глаза. Может быть, у меня из носа идет кровь. Может быть, я лежу в луже собственной крови у ног Итана. Да еще задницей кверху. Не лучший видок. И особенно перед Итаном.
Слава богу, мне больно. Боль помогает не чувствовать унижения. Джем поставила мне подножку. Да, конечно. Какая же я идиотка. Грохнулась посреди класса, и поделом.
Итан садится на корточки и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Я делаю глубокий вдох. Чем быстрее я встану, тем быстрее все закончится. Я делаю вид, что не замечаю руки Итана, — я не знаю, что может быть хуже, чем испачкать его кровью в первый раз, когда мы прикоснемся друг к другу, — и опираюсь руками о пол. Медленно приподнимаюсь, встаю, держась за парту, и, как жирная корова, тяжело плюхаюсь задницей на стул. Не изящно ни разу.
— У меня есть кровь? — шепотом спрашиваю я у Дри.
Она качает головой, и, глядя на ее потрясенное лицо, я понимаю, что все очень плохо. Даже хуже, чем мне представлялось.
— Вам не надо в медпункт? — спрашивает миссис Поллак, но почти шепотом, как будто не хочет привлекать ко мне лишнего внимания.
— Нет, — говорю я, хотя отдала бы полжизни за пакетик со льдом и таблетку адвила. Просто мне сейчас страшно представить, как я снова встану, пройду мимо Джем, выйду в коридор и услышу смех, как только за мной закроется дверь. Спасибо, не надо.
— Хорошо, возвращаемся к «Преступлению и наказанию», — говорит миссис Поллак, переключая внимание класса.
Я чувствую, что у меня за спиной сидит Итан, но не могу оглянуться, не могу его поблагодарить. Я боюсь, что у меня распух нос. Я боюсь, что заплачу.
Я сижу, глядя в парту. Как будто если я никого не вижу, то и меня тоже никто не видит. Не на что тут смотреть. Я вспоминаю, как КН написал, что хотел бы быть хамелеоном и сливаться со своим окружением. Каким-то чудом мне удалось продержаться до конца урока. Кто-то вырезал на парте: Аксель любит Фиг Ньютоне. Честное слово. Кто-то не пожалел времени, чтобы вырезать на деревянной столешнице признание в любви к печенью с инжиром. Хотя, может быть, здесь когда-то училась девочка по имени Фиг Ньютоне. Кстати, вполне вероятно, если учесть, что у нас учатся три Ганнибала, четыре Ромео и две Ивы. Как только звенит звонок, я хватаю сумку и бегу к двери, даже не дожидаясь Дри.
— Джесси, можно вас на минутку? — говорит миссис Поллак, когда я уже собираюсь выйти.
— Сейчас? — Я хочу скорее убежать отсюда, подальше от этих людей. Найти спокойное, тихое место, где можно поплакать в одиночестве. Желательно приложив к носу пакет со льдом. Я пытаюсь сосредоточиться на истории любви Акселя к Фиг — мысленно я уже сочинила длинную трагическую историю, — но в голове крутятся слова Джем: Сучка. Шлюха. Жирная корова. Как слова привязавшейся песни. Если их смикшевать, будет неплохо. Может, при случае подкину идею «О-граду».
— Да, если не возражаете.
Я возражаю. Еще как возражаю, но не знаю, как высказать это вслух. Миссис Поллак указывает на стул рядом с учительским столом. Я сажусь и жду, когда все выйдут из класса. Тео. Кристель. Джем. Дри. Итан медлит — кажется, хочет что-то сказать. Мне? Миссис Поллак? Но потом он легонько бьет книгой по спинке моего стула и тоже выходит. Мы с миссис Поллак остаемся вдвоем. Она с беспокойством смотрит на меня. А я мечтаю лишь об одном: поскорее пережить ближайшие пять минут и не расплакаться. Господи, я тебя очень прошу, молюсь я, хотя вообще-то не верю в бога. Дай мне силы не разреветься, я и так опозорилась как не знаю кто.
Я смотрю на плакат с портретом Шекспира и цитатой внизу: «Быть или не быть, вот в чем вопрос». Нет, вопрос не в этом. «Быть или не быть» от нас не зависит.
— Я ничего не сделала, — говорю я и только потом понимаю, что меня никто ни в чем не обвиняет.
Миссис Поллак совсем на меня не сердится. Я — очевидная жертва. Но лучше ярость, чем слезы. Ярость не так унизительна. Ярость больше подходит к той волне наплевательского отношения к мнению окружающих, которая, как утверждает Агнес, исходит от моей скромной персоны.
Миссис Поллак отодвигает свой стул и садится на него верхом, лицом к спинке. Она тоже хочет казаться крутой и беспечной. Как будто она не учительница, а моя одноклассница.
— Я просто хотела спросить, как у тебя дела. Может, есть что-то такое, о чем бы ты хотела поговорить? — произносит она.
— Нет. — Я вытираю нос тыльной стороной ладони. Глаза уже щиплет от слез, но они еще не пролились. Не пролились, но на грани. Если я когда-нибудь сяду писать мемуары, так их и назову: На грани. — Я споткнулась. Такое случается.
— Не всем легко дается переход в новую школу.
— У меня все хорошо.
— Мне неприятно это говорить, но в твоем возрасте именно девочки бывают особенно жестокими.
— У меня все хорошо.
— Я не знаю, что делать. Я, конечно, могла бы поговорить с директором. На этот счет у нас строгие правила. Мы проводим политику нетерпимости к издевательствам в школе.
— У меня все хорошо.
— Но что-то мне подсказывает, что этим я только все испорчу. Отец Джем — один из крупнейших спонсоров школы, и…
— Нет, правда. У меня все хорошо.
Она выжидающе смотрит на меня. Чего она от меня ждет?
Сучка. Шлюха. Жирная корова.
— Ты не давала ей повода так тебя обзывать? Я просто хочу разобраться. — Она кладет подбородок на руки, лежащие на спинке стула. Типа мы просто болтаем. По-дружески.
— Вы спрашиваете меня, не заслужила ли я, чтобы Джем обозвала меня сучкой, шлюхой и жирной коровой? Вы серьезно? Вы вообще понимаете, о чем спрашиваете? — Я забыла, что от этой женщины зависит одна шестая часть моих баллов для подготовительных тестов в колледж, что, если я с ней рассорюсь, я могу в будущем лишиться стипендии. Мне надо быть милой, белой и пушистой, но, как оказалось, ярость не только желательнее, но и проще. Естественное состояние организма.
— Я не имела в виду… прошу прощения, я просто пытаюсь понять… — Миссис Поллак сидит со страдальческим видом, как будто это она еле сдерживает слезы. Как будто это она грохнулась на глазах у всего класса и ударилась носом о парту.
— Мой ответ — нет. В этой школе ко мне никто не прикасался, никто из парней. На самом деле, не только в школе, но и вообще… в том смысле, в каком меня можно было бы назвать шлюхой и сучкой. Что касается «жирной коровы», это чисто субъективно. — Если бы я не была так расстроена, я бы порадовалась, что в кои-то веки сразу нашла правильные слова и сказала именно то, что хотела сказать. Но мне не хочется радоваться. Мне хочется убежать без оглядки. — Вам показать заключение гинеколога? Это можно устроить.
— Нет, ты не так поняла. Я не имела в виду…
— У вас все? — перебиваю я.
Да пошла она к черту. Высший балл в Вуд-Вэлли мне в любом случае не светит. О стипендии в колледже можно забыть. Зато как минимум одна тайна раскрыта: Джем может делать и говорить что угодно, потому что ее папа, по сути, содержит всю школьную администрацию. Налоговые махинации себя окупают.
— Я просто пытаюсь помочь, — говорит миссис Поллак. — Я не хочу сделать хуже…
Но я не слышу окончания фразы, потому что уже выбегаю из класса.
Глава 22
Я иду, склонив голову. Тридцать шагов до машины. Джесси, ты сможешь. Двадцать шагов. У меня дрожат руки, но я держу их в карманах, и никто не видит. Я шагаю к машине. Никто не смотрит, говорю я себе. Никто на тебя не смотрит. Кому ты нужна? Пятнадцать шагов. Почти дошла. Сейчас я сяду в машину, заведу двигатель и поеду. И буду ехать без остановки, пока на приборной панели не замигает огонек, сигнализирующий, что бензин на исходе. Я помчусь на восток, по автостраде в Чикаго. И успею приехать к Скарлетт как раз к тому времени, когда ее мама поставит на стол домашний кимчи-гиге.