— Не за что, — говорит Рейчел и встает. — Но есть одно маленькое условие. — Я жду, что она скажет дальше. Что может быть нужно ей от меня? Чтобы я платила ей за проживание? Чтобы я помирилась с папой? — Ты должна вернуться.
Я: Я НЕ ВЕРЮ СВОЕМУ СЧАСТЬЮ! Через 2 дня я в Чикаго!
Скарлетт: Ура! Ура!
Я: Что ты сказала своим родителям? Они явно перепугались.
Скарлетт: Они завели разговор, а не устроить ли нам в подвале тренажерный зал. Я сказала: давайте пока подождем. Вдруг ты вернешься в Чикаго. И они такие: ЧТО?!
Я: Ладно. Главное, я еду домой! Я ЕДУ ДОМОЙ!
Скарлетт: Жду не дождусь. Кстати, ты не против, если Адам потусуется с нами, пока ты здесь? У нас были планы на субботу, и…
Я: Да. В смысле нет. В смысле, конечно не против.
Скарлетт: Может быть, я закачу вечеринку в честь твоего возвращения.
Я: Ты же знаешь, я не люблю шумные сборища.
Скарлетт: Это будет не шумное сборище. Просто встреча друзей.
Я: УРА!! Я еду домой!
Я: Угадай, что случилось!
КН: курица отелилась.
Я:?
КН: прошу прощения, что?
Я: Я ЕДУ ДОМОЙ. Всего на три дня, но все равно! КН:!!!! рад за тебя, но?
Я: Что «но»?
КН: ТЫ ЖЕ ВЕРНЕШЬСЯ, ДА?
Я::)
КН: смайлик можно понять как угодно, скажи: «Я вернусь».
Я: Я вернусь. Кстати, не понимаю, чего ты так разволновался. Как будто мы не сможем друг другу писать, когда я буду в Чикаго.
КН: это разные вещи, и мне нравится видеть тебя каждый день.
Я: Ты видишь меня каждый день?
КН: не пытайтесь меня подловить, мисс холме.
Я: Привет. В пятницу я не смогу. Лечу домой на выходные.
Итан: «Но когда мы вернулись из сада, где гиацинты, / Ты — с охапкой цветов, с волосами в росе, / Я — онемевший и словно лишившийся зрения, / Ни жив и ни мертв, ничего я не знал, / Глядя в сосредоточие света, в молчание».
Я: Моя любимая часть! Очень его понимаю. Когда не можешь заговорить. Не чувствуешь себя ни живым ни мертвым.
Итан: Я тоже.
Я: Может быть, если бы ты больше спал…
Итан: Ха! Ты, наверное, рада, что едешь.
Я: Да. Очень.
Итан: Хорошо. Съешь за меня большой кусок пиццы по-чикагски.
Я: Обязательно. Встретимся на той неделе?
Итан: Конечно. В понедельник после уроков?
Я: Давай в понедельник. К тому времени ты, наверное, выучишь наизусть всю «БЗ».
Итан: Уже выучил.
Станет ли наркоман тратить время на то, чтобы учить стихи? Тео наверняка ошибается. Итан не принимает наркотики. Просто страдает бессонницей. Может быть, он и надломлен, что бы это ни значило. Впрочем, кого я хочу обмануть? Я знаю, что это значит. Я тоже надломлена.
Глава 26
В столовой я не притрагиваюсь к еде. Я волнуюсь. Через несколько часов у нас с Калебом будет первое свидание, хотя это не совсем свидание, и я не уверена, что можно назвать его первым, ведь мы постоянно болтаем по мессенджеру. Вчера мы переписывались до поздней ночи, я заснула с ноутбуком на коленях, и первое, что увидела, когда проснулась, — его сообщение на экране. Три правды, написал он: (1) доброе утро. (2) вчера заснул прямо на клаве, у меня на лице отпечаталось «ывапр». (3) через 24 часа ты улетаешь, и я буду скучать.
— Я не верю, что Калеб — КН, — говорит Агнес, когда я в пятый раз отказываюсь угоститься ее картофелем фри по той причине, что опасаюсь, как бы меня не вырвало. — То есть Дри права. Он слегка странный. Но не знаю… Он не настолько стеснительный. Наоборот. Из всех парней, кого я знаю, он самый раскомплексованный. Прямой, как рельс.
— Но я сказала ему, где работаю, и он пришел в магазин в тот же день. Я видела, как он набирал сообщения в телефоне на вечеринке у Джем, как раз тогда, когда мы переписывались с КН. И каждый раз, когда я к нему обращаюсь вживую, он машет мне телефоном, типа «Я тебе напишу», и мне тут же приходит сообщение от КН. И в одном разговоре он повторил мою фразу из нашей переписки. Это он, — заключаю я.
— Точно он, — говорит Дри. — И ты молодец, что сделала первый шаг. Я бы побоялась. — Дри не смотрит на нас. Она смотрит на Лиама, который сидит за столом в самом дальнем углу, далеко от Джем. — Думаешь, они расстались?
— Без понятия. — Я пожимаю плечами. — Мне это неинтересно.
— А вдруг ты и правду разбила Джемиам!
— Джемиам?
— Джем и Лиам. Джемиам.
Я смотрю на Дри и закатываю глаза.
— Лучше поговорим о Джессалебе. Если бы у Калеба умерла сестра, я бы об этом знала, — говорит Агнес, и у меня внутри все сжимается.
— Ты сама говорила, что он о ней ничего не рассказывает. — Дри пребывает в режиме многозадачности: беседует с нами и наблюдает за Лиамом. Меня беспокоит, что она слишком уж очевидно пожирает его глазами. Но Лиам сидит, уткнувшись в свою тарелку, и не замечает, что происходит вокруг. Будем надеяться, Джем тоже ничего не заметит. — А слухи ходили.
— Да, я слышала, она резала себе руки, и у нее было серьезное расстройство пищевого поведения, так что… кто его знает. Но я всегда думала, что родители отправили ее в психиатрическую лечебницу где-то на Восточном побережье, хотя она вроде бы не пыталась покончить с собой. Так, чисто для профилактики, — говорит Агнес будничным тоном, словно мы обсуждаем героя литературного произведения, а не настоящего живого человека. Возможно, уже не живого. Но все равно настоящего.
Удивительно, с какой легкостью мы говорим о проблемах других людей: Резала себе руки. Серьезное расстройство пищевого поведения. Неужели мы вправду такие черствые и бездушные? Я уже жалею, что упомянула его сестру. Теперь я чувствую себя предательницей. Калеб поделился со мной своим горем, а я разболтала его секрет. Хорошо, что мне хватило ума промолчать о его маме.
— Может быть, он говорил метафорически? Типа ощущение такое, что сестра умерла, — говорит Дри, но я качаю головой. Калеб не прибегал ни к каким метафорам. Все было сказано четко и определенно. — Или, может быть, он сказал, что она умерла, просто чтобы тебя поддержать… ну… с твоей мамой…
Я беру картофель фри из тарелки Агнес и начинаю его обкусывать, медленно и задумчиво. Я спрошу у Калеба сегодня, если мне хватит смелости. Я никогда никому не желала смерти, но если он выдумал мертвую сестру, это будет совсем не весело. Нет, Калеб действительно потерял близкого человека. Я сама состою в этом клубе переживших утрату близких, и мне кажется, я могу отличить настоящую скорбь от поддельной. Он тоже считает дни с того дня.
Такое не выдумать просто из головы.
В классе литературы Джем садится на место, не глядя на меня, но выражая презрение всем своим видом. Я вижу ее прямую спину, ее собранные в хвост волосы, ее гордый точеный профиль. Ее классическая красота столь совершенна, что не смотреть на нее невозможно. Почти невозможно. Я ненавижу себя за подобные мысли, но мне хочется быть такой же красивой, как Джем. Хочется очаровывать и покорять, не прилагая к тому никаких усилий. Хочется, чтобы у меня тоже было такое лицо и фигура, стройная, идеальных пропорций — воплощенная мечта всех мужчин.
Интересно, Итан тоже на нее смотрит? Смог ли он устоять? Или нет? Может быть, по ночам он мечтает о Джем, как я мечтаю о нем?
Я пытаюсь не думать о нем. Я пытаюсь схитрить, заменить Итана на Калеба, но ничего не выходит. Я могу целый вечер переписываться с Калебом, но перед тем, как заснуть, думаю об Итане, а потом он мне снится. В этих снах он не замкнутый и не рассеянный. Его руки стремятся ко мне, он не сводит с меня пылких глаз. В этих снах я не боюсь близости, не боюсь секса. Я вообще ничего не боюсь. В этих снах я не чувствую себя страшненькой и не сравниваю себя с Джем. В этих снах я красивая, смелая, сильная.
Утром я просыпаюсь взволнованная и смущенная, но жестокая реальность тут же вступает в свои права. Я иду умываться и вижу в зеркале прыщи, красные пятна и по-детски пухлые щеки.
— Мисс Холмс? — обращается ко мне миссис Поллак, и я даже не знаю, в который раз.
— Э… да?
— Вы ответите на вопрос?
Я знала, что она спрашивает не по списку, а по тому, кто где сидит. Даже отметила про себя, что я буду следующей, но все равно потерялась в мыслях. Я смотрю на миссис Поллак: она очень красивая. Наверняка была первой красавицей в школе, как наша Джем. Я уверена, у нее никогда не было ни единого прыщика.
— Извините, я… — Весь класс смотрит на меня, Джем с Кристель хихикают. Я чувствую, что краснею. На правом виске собирается капелька пота. Я вытираю ее, пока она не стекла вниз. Делаю глубокий вдох, стараясь унять сердцебиение. В Чикаго я была самой сильной по литературе в своем классе. — Я отвлеклась…
— В той сцене, когда Раскольников возвращается домой, где его ждут мать и сестра. Он ведет себя, как обычно, хотя внутри у него все кипит, — перебивает меня Итан, и хотя я совершенно не представляю, о чем он говорит, миссис Поллак остается довольна его ответом и идет обратно к доске, чтобы что-то на ней написать.
— Вот именно, — говорит она, быстро взглянув на меня. Этот взгляд застает меня врасплох. В нем нет раздражения. Нет жалости. Это что-то совсем другое. Сочувствие.
— Спасибо, — говорю я Итану после урока, когда мы выходим из класса. — Ты меня спас.
— Всегда рад помочь, Клубенчик.
— Надеюсь, я своим участием не испорчу оценку за наш проект. — Я тереблю ремешок сумки, которая вдруг кажется очень тяжелой и больно врезается мне в плечо. — Особенно когда чуть ли не насильно заставила тебя работать в паре.
— Я не волнуюсь, и ты не волнуйся. — Он улыбается, и я заставляю себя посмотреть ему прямо в глаза, окунуться в эту невероятную синеву.