Почему я всегда все порчу? Мое первое побуждение — схватить телефон и написать КН, рассказать, как все плохо, как все изменилось, и дом стал как будто уже и не дом, но потом я вспоминаю, что было вчера. Он даже не захотел выпить кофе в моем скромном обществе.
— Ничего. Забей. — Скар занимается своей пиццей. Посыпает ее тертым сыром, красным перцем, солью. Но не откусывает ни кусочка.
— Скар. — В моем голосе слышится мольба: «Давай начнем все сначала. У меня нет сил ссориться». Нет, сил мне хватит. Не хватит смелости. Мне страшно представить, как мы будем орать друг на друга, бить по самым больным местам, выдавать злые фразы, которые ты никогда не услышишь от тех, кто тебя по-настоящему любит. Типа того, что Скарлетт сейчас не сказала вслух, но явно подразумевала: Ты думаешь только о себе. Я боюсь, что мы просто не сможем остаться друзьями после такого обмена любезностями.
— Давай не будем об этом, ладно? — Скар снова кусает лимон, и капля горького сока течет у нее по подбородку. Я протягиваю ей салфетку.
— Хорошо.
Я доедаю второй кусок пиццы, а она так и не прикасается к своей порции. Два куска пиццы летят в мусорку вместе с бумажной тарелкой.
Скарлетт сидит на диванчике рядом с Адамом, закинув ноги ему на колени. Брат Дины, Джо — первокурсник в местном муниципальном техническом колледже и такая же неприятная личность, как и его сестрица, — притащил ящик пива, возможно, в качестве платы за вход в подвал в доме родителей Скар. Дина раздает всем по банке, хотя пиво теплое. Тоби, лучший друг Адама, тоже здесь. Мы с ним знакомы с детского сада, но, насколько я помню, ни разу не разговаривали друг с другом.
Никто вроде бы не изменился, но все выглядят как-то иначе. У Адама заметно меньше прыщей — Скар была права, — и он уже не такой по-мальчишески нескладный, как раньше, когда был похож на разваренную макаронину. Теперь мысль о том, что у него есть девушка, не вызывает истерического смеха. И что он может нравиться Скарлетт. Вполне вероятно, что он занимается с гантелями, которые заказал через Интернет, дома в подвале — точной копии подвала в моем старом доме. Низкие потолки, немаркий линолеум на полу. Идеально место для стеснительных мальчиков, решивших слегка подкачаться. Дина тоже кажется старше. Может быть, потому что не горбится и ее сколиоз не так сильно бросается в глаза. Она что-то шепчет на ухо Скар, и они вместе смеются. Мне хочется крикнуть: Я уже поняла. Вы теперь лучшие подруги.
— Как там в Лос-Анджелесе? — спрашивает Адам, и все оборачиваются ко мне. Еще три секунды назад я чувствовала себя здесь лишней, а теперь ощущаю центром внимания. И я этому вовсе не рада. Боюсь, если я начну рассказывать о Лос-Анджелесе, Скар разозлится на меня еще больше, тем более что вопрос задал ее… парень? Друг с эротическим бонусом?
— Ну, знаешь… — Я отпиваю пиво. — Солнечно.
— Скар говорит, ты там живешь вроде как во дворце, — говорит Тоби и чокается со мной банкой пива, как будто переезд в Лос-Анджелес — мое личное достижение, вроде поступления в колледж, о котором мечтаешь.
— Не совсем во дворце. В смысле, это хороший дом, но чужой. Я скучаю по Чикаго. — Я пытаюсь поймать взгляд Скарлетт.
Она не смотрит в мою сторону. Обнимается с Адамом, ей сейчас не до меня. Я думаю о доме Рейчел — об огромных, во всю стену, окнах, которые прямо умоляют тебя посмотреть на мир снаружи, — и уныло оглядываю мрачный подвал. Вспоминаю, что мы под землей.
— Она говорила, ты ходишь в какую-то жутко пафосную частную школу, где все детишки богатые — страшное дело, и за ними толпами таскаются папарацци.
Меня удивляет голос Тоби: он звучит низко, раскатисто. Мне он представлялся другим. В его голосе я различаю чикагский акцент. До этой минуты я даже не думала, что в Чикаго есть свой акцент. Неужели именно так меня слышат в Вуд-Вэлли? Эти рычащие «р», эти отрывистые согласные?
— Не знаю. Люди там точно другие.
Неужели все это время Скар думала, будто я хвасталась, когда рассказывала о своей новой «роскошной» жизни? Мы с ней всегда говорили на одном языке. Она должна понимать, что мне не нужны никакие дворцы и пафосные школы. Я бы с радостью обменяла их вот на этот самый подвал, может быть, без теплого пива, Дины, Адама и всей этой странной компании, — просто чтобы мы с ней вдвоем ели попкорн и смотрели по телику наши любимые сериалы. Люди, которые считают, что в Вуд-Вэлли круто и интересно, просто не понимают, как там одиноко. Меня совершенно не впечатляют высокие живые изгороди и японская мраморная говядина.
Я пытаюсь представить, как мои новые друзья ощутили бы себя в Чикаго. Смогли бы они вписаться в мою прежнюю жизнь, как я пытаюсь вписаться в их мир? Несмотря на посиделки в дорогих кофейнях, репетиторов для поступления в колледж и тот факт, что никто из них ни разу в жизни не заходил в секонд-хенд, я легко представляю себе, как Дри с Агнес вполне по-свойски схватили бы по баночке «Шлица» и принялись обсуждать, стоит ли Скар снова отрастить волосы. Калеб тоже пришелся бы здесь к месту, потому что он вообще старается не выделяться. Нигде. Да, они все сумели бы приспособиться.
Итан — единственный человек, которого я не могу мысленно перенести к нам сюда. Может быть, потому, что мне вообще трудно представить Итана где бы то ни было, кроме его тайных укрытий. Мне кажется, мы с ним во многом похожи: он тоже знает, что происходящее у него в голове отличается от того, что существует в головах остальных. И никто этого не поймет. Даже самые близкие люди.
Он тоже знает, что об этом нельзя много думать. Потому что становится страшно. Страшно осознавать правду: как неизбывно мы одиноки.
Я напилась. Во рту кислый, противный привкус от теплого пива. Меня мутит. Скар с Адамом уединились в прачечной. Дверь закрыта. Судя по звукам, доносящимся изнутри, они там занимаются сексом. Возможно, не в первый раз. Может быть, она рассказала об этом Дине во всех подробностях, раз уж они теперь лучшие подруги, и та надавала ей ценных советов: что, где, куда и как получить максимум удовольствия. Я сама совершенно не представляю, как все происходит. То немногое порно, которое я видела в Интернете, мало что прояснило. Больше смутило. Может быть, Скарлетт потому и не хочет больше со мной дружить. Потому, что я не способна дать ей ценные рекомендации. И потому что я употребляю выражения типа «ценные рекомендации», когда напьюсь.
Если подумать, мне и самой не особенно хочется с собой дружить.
Дина с Тоби целуются в уголке на диване, о котором я так мечтала неделю назад, когда мысль о том, чтобы сбежать в Чикаго и поселиться в подвале у Скарлетт, казалась надежным решением всех проблем. Джо, пока меня не было, набил себе татуировку — наушники, болтающиеся на шее, — самая идиотская татуировка из всех возможных, поскольку технологии не стоят на месте, и уже очень скоро эти наушники можно будет приравнять к телефону с дисковым набором. Он пытается со мной общаться, придвигаясь все ближе и ближе с каждым вопросом. Разумеется, это тупые вопросы вроде: Ты видела Брэда и Анджелину? А можно забраться на буквы надписи «Голливуд»? Как я понимаю, он очень рассчитывает на то, что сейчас мы сольемся в страстном поцелуе. Методом исключения. Я должна выбрать его, исходя из нехитрого соображения, что он единственный, кто остался незанятым.
Я достаю телефон. Не могу удержаться. Пишу сообщение КН.
Я: Не спишь?
КН: всегда к вашим услугам, как Чикаго?
Я: Честно? Паршиво.
КН:?
Я: Просто я… Во-первых, я напилась, да еще этот придурок ко мне привязался. Не знаю, как его отшить.
КН: серьезно? с тобой все в порядке? мне вызвать полицию?
Я: НЕТ! Не в том смысле. Нет. Он нормальный, просто очень нудный. Скар на меня злится, и я не понимаю за что. Они с Диной теперь типа лучшие подруги. И мне так…
КН: одиноко.
Я: Да, одиноко.
КН: я с тобой.
Я: Нет, ты не со мной. Не по-настоящему.
КН: я с тобой, всегда.
Я: Тебя нет, даже когда я рядом.
КН: ты всегда впадаешь в экзистенциализм, когда напиваешься?
Я: Ты даже не захотел выпить со мной кофе. Это был всего лишь кофе.
Я все же расплакалась, и именно мои слезы — а не то, что я сижу, уткнувшись в смартфон, и не обращаю внимания на своего ухажера, разве что периодически стряхиваю его руку со своей коленки, — наконец заставляют Джо понять, что со мной ловить нечего. Он отодвигается от меня, достает телефон и утешается электронными играми. Мне слышно, как его аппарат периодически попискивает. Хорошо, что я плачу беззвучно. Больше никто этого не замечает. Все заняты своими делами. Им явно не до меня.
КН: ты о чем?
Я: ТЫ ЗНАЕШЬ О ЧЕМ.
КН: на самом деле не знаю.
Я: ПРЕКРАТИ ПРИТВОРЯТЬСЯ, ЧТО Я НЕ ЗНАЮ, КТО ТЫ ТАКОЙ.
КН: погоди, Джесси, я не понимаю, ты знаешь, кто я? в прошлый раз мне показалось, что ты догадалась, но потом я подумал: исключено, я собирался тебе сказать, но…
Я: Это был всего лишь кофе. Неужели я такая уродина, что со мной нельзя… Ладно, забей.
КН: я не понимаю, о чем ты говоришь, честное слово, давай ты протрезвеешь, и мы поговорим, все пошло совершенно не так, как я думал…
Я: Да. Я тоже не думала, что будет так.
Я выключаю телефон. Бегу вверх по лестнице в маленькую ванную на втором этаже. Едва успеваю склониться над унитазом, как меня рвет пиццей из «ДеЛучи» и шестью банками пива. Я не испытываю ни малейшего ностальгического облегчения, глядя на шторку для душа с изображением карты мира (мы со Скар выбирали ее вместе), и даже на мыльницу в виде кота в колпаке, которая здесь стоит, сколько я себя помню. Я сажусь на старенький синий коврик у ванны и пытаюсь удержаться на месте, пока мир вокруг меня кружится со страшной силой.
Глава 28
— Просыпайся, соня, — говорит Скарлетт.