Я открываю один глаз. На Скар фланелевая пижама, ее волосы собраны в короткий хвостик. Вид у нее бодрый и свежий, без намека на похмелье. На шее красуется очевидный засос. Надеюсь, она его спрячет, прежде чем показаться родителям. Скар сидит по-турецки в изножье своей кровати, на которой я, судя по всему, спала этой ночью, хотя и не помню, как там очутилась. Она протягивает мне стакан воды.
— Только не говори мне, что у вас с Джо что-то было.
— Конечно нет. — У меня жутко болит голова. Ощущение такое, что мозги разлагаются. Я пытаюсь сесть и тут же падаю обратно на подушку. Слишком резкое движение. Сейчас нельзя делать резких движений. — Я вот думаю, может быть, мне поменять билет и уехать пораньше?
Слова вырываются прежде, чем я успеваю сообразить, что говорю. Просто это действительно невыносимо: быть рядом со Скарлетт и понимать, что мы больше не мы. Наверное, так чувствуют себя люди, когда расстаются с любимыми.
— Не надо, Джи. Правда. Не надо так.
— Я не понимаю, за что ты меня ненавидишь. — Я лежу с закрытыми глазами. Так проще говорить о сложном. Слова срываются в темноту. Наверное, вчера вечером я выплакала все слезы, потому что сейчас, когда самое время заплакать, их нет. Есть только горькое и безысходное чувство потери.
— Я тебя не ненавижу. — Скар придвигается ближе ко мне и кладет руку мне на плечо. — Господи, ну и воняет от тебя!
Я смеюсь:
— Большое спасибо. Меня вчера вырвало.
— Да ладно!
— Скар…
— Я тебя не ненавижу. — Она медлит, подбирая слова. — Но это ты уехала. Не я. Ты уехала, а я осталась.
Я смотрю в окно поверх головы Скар и вижу, что деревья стоят почти голые, хотя зима еще не началась. Листья уже облетели, и ничто не защищает деревья от холода. Я зябко ежусь и подтягиваю одеяло к подбородку.
— Это несправедливо. Я не хотела уезжать. Ты сама знаешь.
— Ты ни разу даже не спросишь, как у меня дела. Ты не просто уехала. Ты… Ты меня бросила.
— Я просто думала, у тебя все по-старому. Со мной столько всего происходит, я хотела с тобой поделиться. Мы всегда с тобой делились переживаниями, — говорю я и чувствую, что моя нижняя губа начинает дрожать. Может быть, Скар права, а я — нет. Может быть, я сама во всем виновата. Со Скарлетт, с папой, с КН, в перспективе и с Дри. Может быть, даже с мамой. В каком-то вселенском смысле. Может быть, эгоисты вроде меня не заслуживают того, чтобы у них были мамы.
— Знаешь, как мне было трудно? Думаешь, мне хотелось подружиться с Диной? Когда ты уехала, у меня никого не осталось. Вообще никого, — говорит Скар. — А ты ни разу даже не спросишь… не знаю. Вообще ни о чем.
— Прости меня. Ты права. Я действительно думала только о себе.
— И мне стыдно, что я на тебя злюсь, потому что… ну… у тебя умерла мама, а потом тебе пришлось уехать и жить со злой мачехой и сводным братом. Кстати, они не такие уж плохие, если судить по твоим рассказам. Но мне тоже нужна моя близкая подруга. Всем тяжело, не только тебе одной. — Скар прижимает колени к груди, обхватывает их руками, и я вдруг понимаю, что она плачет. Плачет так горько, что вся сотрясается от рыданий.
Я обнимаю ее сзади и прижимаюсь животом к ее спине. Я не знаю, что происходит.
— Скар, не надо. Не плачь. Все будет хорошо. Поговори со мной, — прошу я, хотя понимаю, что она сейчас не в состоянии разговаривать. Слезы градом, сопли рекой. Я жду. Я могу подождать. А потом она успокоится, и я ее выслушаю.
— Адам меня бросит, — произносит она, когда я слезаю с кровати и приношу ей рулон туалетной бумаги, чтобы она вытерла лицо.
Пол шатается под ногами, но ради Скар я преодолею похмелье.
— Почему? В смысле, почему ты так думаешь? Мне показалось, он влюблен в тебя по уши, — говорю я, потому что так оно и есть. Вчера я наблюдала за ними, пока они не уединились в прачечной, и видела, как Адам на нее смотрел. Как проверял ее реакцию после каждой своей шутки. Он очень хотел ее рассмешить. Он прям весь расцветал, когда видел, что она смеется.
— Просто… Не знаю. Отчасти, наверное, из-за секса.
— Из-за секса?
Неужели она не помнит, что еще не рассказывала мне о том, что у них с Адамом что-то было? Неужели мы так отдалились, а я даже и не заметила?
— Ты же знаешь, у нас еще ничего не было. Дина уже успела попробовать. В прошлом году жутко перепугалась, что забеременела. А я… я еще не готова. Мне страшно. Я не знаю, что делать.
— В первый раз никто не знает, что делать. Это нормально.
— И я так… — Она умолкает, хватает одеяло и укрывается с головой.
Я не узнаю свою Скарлетт. Та Скарлетт, которую я знала, вообще ничего не боялась. Я всегда восхищалась ее бесстрашием. И даже немного завидовала. Потому что я так не умею.
Я стягиваю с нее одеяло и заставляю ее посмотреть мне в глаза.
— Расскажи, что случилось.
— Я влюбилась без памяти. Сама не знаю, что со мной творится. Он мне даже не нравился, я и не думала, что он может мне понравиться, а потом… Не знаю, что мне с собой делать. Постоянно думаю о нем.
Я знаю, о чем она говорит. Точно так же я думаю об Итане — надломленном, замкнутом, недосягаемом Итане. Все время только о нем, даже когда не хочу о нем думать. Даже когда занята совершенно другими делами, не имеющими к нему ни малейшего отношения. Например, пью в компании приставучего Джо и пытаюсь представить, как бы Итан вписался в подобное окружение. Он никогда не приедет в Чикаго. Никогда не увидит подвал в доме Скар. Но он все равно был со мной. В этом подвале, в моем воображении.
Я понимаю, что это глупо, но точно так же я думаю и о КН. Не о Калебе в реальной жизни, а о КН на экране моего смартфона, О том КН, который всегда рядом со мной.
Конечно, он ненастоящий. Мы все кажемся лучше, чем на самом деле, когда у нас есть время подумать и сочинить идеальный текст. КН, которого я знаю и в которого чуточку влюблена, нельзя перенести в реальную жизнь. Это мой виртуальный друг. Брат по разуму. По сути, вымышленный персонаж. Мне хватает ума это понять.
— Скар, это же замечательно.
— Нет, это ужасно. Я себя чувствую идиоткой. Черт, это же Адам. Твой сосед Адам, который целуется хуже всех в мире. Хотя теперь он целуется классно. — Она снова пытается укрыться с головой, и я опять стаскиваю с нее одеяло.
— Не прячься. Смотри на меня. Он влюблен в тебя по уши. Правда. Он явно качается. Это заметно. С чего вдруг он начал качаться, если не ради тебя? Вчера он не отходил от тебя ни на шаг. Постоянно к тебе прикасался, глаз с тебя не сводил. И это не просто фигура речи. Он все время смотрел на тебя. — Я обнимаю ее, прижимаю к себе.
Я так счастлива за нее. Скар заслуживает хорошего парня и вообще всего самого лучшего в этой жизни. И уж точно — счастливого окончания романтической комедии о мальчишке, жившем по соседству, пусть даже он жил по соседству со мной, а не с ней. Но это уже детали.
И Скарлетт права: я уехала и за все это время ни разу не задумалась о том, что мой отъезд означал для нее. Я не интересовалась ее делами, ее новой жизнью, ее отношениями с Адамом. Я была сосредоточена на себе и только и делала, что плакалась, как мне плохо.
— Прости, что меня не было рядом. Я вела себя как эгоистка. Но теперь я с тобой, да?
— Да, — говорит она и шмыгает носом, уткнувшись мне в плечо.
— Давай рассказывай, — говорю я. — Рассказывай все.
И она начинает свой рассказ.
Потом мы спускаемся в кухню и едим фирменный суп мамы Скар: с лапшой, тофу и острым соусом. Скар утверждает, что это древнее средство от похмелья. Поскольку меня больше не тошнит, я считаю, что средство сработало.
— Адам просит меня нарисовать ему татуировки для наклеек на ноутбук, — говорит Скарлетт, и я улыбаюсь ей. Она действительно влюблена до беспамятства. О чем бы мы ни говорили, она найдет повод упомянуть в разговоре своего парня.
— Они офигенные. Тебе надо продавать их на «Этси».
— Он уже решил, что выберет, если когда-нибудь надумает набить настоящую татуировку, но я хочу нарисовать что-то со смыслом. Что-то, что символизирует его самого. Или нас. Но не знаю… Наверное, еще рано.
Мы едим суп, сосредоточенно глядя в тарелки. Я не знаю, что ей ответить. Может быть, рано. А может быть, самое время. Я в этом не разбираюсь и не хочу, чтобы мое замечание что-то испортило.
— Слушай, что там пищит? Это твой телефон? — спрашивает Скар. Пока мы сидели за столом, я насчитала как минимум десять сигналов о принятых сообщениях. Но их может быть больше.
— Ага.
— Ты не хочешь посмотреть, что тебе пишут?
Я нарочно убрала телефон в сумку. Когда я включила его утром, там уже была целая куча непрочитанных сообщений, но я побоялась их открывать. Несколько сообщений от Дри и Агнес. Я рассудила, что, если они хотят прекратить нашу дружбу, это может подождать до понедельника. И, наверное, самое страшное — одно сообщение от КН. Я до сих пор вздрагиваю при мысли о том, что написала ему тогда спьяну. Интересно, есть ли такое устройство типа трубки у полицейских, только чтобы оно подключалось к телефону и блокировало его, уловив даже самые слабые пары алкоголя? Если есть, дайте два. Если нет, я его изобрету, запатентую, подорву индустрию и стану миллиардершей.
— Не хочу.
— А вдруг там что-то срочное? — настаивает Скарлетт.
— Что там может быть срочного? Если папе вдруг надо будет со мной связаться, он знает ваш домашний номер. Я здесь для тебя. Полностью в твоем распоряжении. Вуд-Вэлли пусть идет к черту.
— Мне интересно, когда ты рассказываешь о Вуд-Вэлли. — Скар встает из-за стола и потягивается так изящно, что это наводит на мысль о серьезных занятиях йогой. — Просто мне хочется иногда поговорить и о себе тоже.
— Прости, мне очень жаль, — говорю я в сотый раз за сегодняшний день. Надеюсь, частое повторение не обесценит мои слова. Когда умерла мама, я возненавидела эту фразу: «Мне очень жаль», — потому что в моем представлении люди, которые так говорили, стремились скорее отделаться от меня с моим горем и спокойно жить дальше. Ничего не значащие слова. Красивая подарочная коробка, в которой нет никакого подарка. Нет понимания, что моя мама ушла навсегда, что ее больше нет. И не будет уже никогда.