Валяюсь на диване с томом Шекспира на коленях и пишу вот в эту тетрадку. Сочиняю. Как хорошо сочинять! Про любовь, смерть и все на свете. Ведь потом можно все написанное взять и сжечь. Как это чудесно!
Только прилег с тетрадкой, задумался, погрыз карандаш, взглянул на часы, а уже без десяти два! Ты же меня ждешь! Сейчас влезу в резиновые сапоги, наброшу старый дождевик и пойду – нашей дорожкой. Сначала до угла, там, где за забором сосед разводит чайные розы, потом лесом к мосту через овраг, а оттуда уже видна крыша вашей дачи. Особенно люблю ту тропинку через наш лес. Мне так нравится, как ты всякий раз удивляешься, что я знаю названия растений. А что тут такого? Это каждый может.
Любимая моя! Подожди еще немного!
Я иду!♥
Любимый мой, родной, единственный!
Проснулась рано, лежала и думала о тебе.
Милый, это будет очень радостное письмо.
Но сначала нужно все рассказать по порядку – прежде всего про то, что, наконец, весь город завалило снегом.
Среди ночи проснулась и вспомнила, что сегодня на работу идти не надо и можно спокойно еще валяться в постели. И вот тут только почувствовала, как я устала за эти дни и недели. И годы. А за окном какое-то свечение. Выглянула – все в снегу. Легла опять, завернулась, как ты любишь, куколкой, и смотрела в дырочку на снегопад за окном. И так сладко потом снова заснула!
Рано утром проснулась по привычке – затемно, и слышу, как скребут лопаты за окном, вспомнила, что выпал снег, и опять такое счастье навалило! Снова заснула и спала уже до полудня, отсыпалась всласть.
Завтракать села перед снегопадом.
Потом просто так сидела у окна, словно перед сценой, и смотрела, как мокрые хлопья ударяются в стекло и медленно сползают.
Заварила себе крепкий чай. Никуда бежать не надо. Так хорошо!
Чай в стакане от заоконной зимы как-то особенно рдеет.
Не вытерпела, пошла погулять. Ввалилась в снегопад.
Иду и шалею от свежего чистого запаха.
День от этого запаха тоже ошалел, будто забыл роль и несет отсебятину.
И весь город какой-то одуревший.
У перекрестка во рту снежная каша, бормочет что-то.
Памятник был брюнет, а теперь альбинос.
Гадали, где живет снежный человек, а он тут, в скверике.
Ветки тяжелые, прогнулись, норовят схватить за загривок, каждой приходится кланяться.
Так здорово, что зима и снег! Особенно снег! Пришел все пересотворить.
Парк стоял ползимы пустотелый, сквозной, а теперь стал снежной дворцовой архитектурой – арки, башни, купола. Деревья так нависают над дорогой, что машины будто въезжают в снежные подворотни.
И вообще снегопад превращает все в одно целое. То каждый на свете жил сам по себе, а теперь всякая скамейка и тумба, не говоря уже о почтовом ящике, понимает полноту и единство существования, не имеющего швов.
Прохожий прячется под зонтом от снега. Один такой умный. Остальные просто отряхиваются, охлопывают себя варежками, а на плечах и шапках лепешки растут как на дрожжах.
В каждом дворе дети катают комки, лепят снежных баб.
Снег мокрый, липкий. Взяла в кулак, не удержалась, отгрызла кусочек.
Снегопад прыток, легконог, буен. Заражает собой весь город, но особенно мальчишек и собак. В школьном дворе старшеклассники сражаются в снежки, суют горстями снег друг другу в лицо, за шиворот. Шарфы валяются, шапки. Дворняга бросается с лаем за снежками, фыркает, кусает снег.
Стояла и смотрела, как собака радостно носится взад-вперед, разбрасывая слюни. Пес вдруг остановился прямо передо мной, взглянул удивленно, мол, чего ты тут стоишь, давай с нами! – потом зевнул, звонко щелкнув челюстями, и понесся дальше, сбивая снежинки хвостом и звонко лая от счастья.
Дальше шагаю, сама не понимая куда. Какая разница, если валит взахлеб?
На тротуаре оттиски подошв – елочкой.
Черные прогалины вокруг люков.
Залепило таблички с названиями улиц.
Снег летит неровно, с наклоном, и на подоконниках скапливается не равномерно, а косым углом.
И на деревья мокрый снег налипает только с одной стороны, стоят как с белыми лампасами.
Мне навстречу лезет из снеговерти какой-то куст со свекольными прутьями. Ты знаешь, как он называется.
А вот велосипедист – перечит зиме. На колеса наматывается липкий снег. Соскочил и повел за руль.
Иду мимо стройки – под навесом деревянные мостки, грязные, мокрые, приятно пружинят при ходьбе, подкидывают вверх на каждом шагу.
Парикмахерша выскочила покурить, ловит снежинки огоньком сигареты, а хлопья у нее уже в волосах. Кто-то вышел, и из двери пахнуло приторной парикмахерской смесью. Как можно целый день этим дышать?
Потом шла мимо детского сада и заглянула в окно.
Стою и смотрю, как мамы и бабушки разворачивают костюмы и одевают детей – зайчики, снежинки, лисы, медведи. Один надел маску волка и пугает всех. Девочка натягивает белый гольф и скачет на одной ножке.
В другом окне огромная нарядная елка – то вспыхнет, то погаснет. В углу засовывают подарки в мешок.
А в последнем окне Дед Мороз застегивает Снегурочке сзади застежку на платье. Она глядится в зеркальце и красит губы. Живая, хоть и слепили из снега. И никто не удивляется.
Пошла домой.
Перебирала бумаги, задумалась. Похлопывала стопкой по губам. И так глупо получилось – порезала губу о край листа. Такой неприятный порез, очень больно.
Вечером решила пойти на концерт. Не очень люблю скандинавов, но все равно.
Не могу жить без музыки. Все наносное, ненужное слетает, как шелуха, остается только настоящее.
Но в этот раз почему-то не могла сосредоточиться, все кругом отвлекало, мешало.
В гардеробе топали ногами, отряхивались от снега, протирали залепленные очки.
Зашла в дамскую комнату, там пудрятся, мажутся, и банный шум в ушах. Так с ним и пришла в зал.
Пытаюсь войти в музыку, остаться наедине с собой, а не получается. Будто у музыки заусенцы.
Сижу и вижу облезлую позолоту ярусов, потертый бархат.
Кто-то шуршит конфетной оберткой, упал номерок. С улицы доносятся то сигналы пожарной машины, то сирена скорой помощи.
Все время кончиком языка дотрагиваюсь до пореза.
Думаю о музыке, но мысль вся в прорехах.
Почему-то вспомнилось, как на даче ты чинил велосипед и поставил его вверх колесами посреди веранды. Инструменты лежали на газете. Я случайно задела бедром педаль, и колесо стало вращаться с легким шуршанием.
Женщина впереди все первое отделение перебирала коралловые бусы на шее, а когда она в антракте встала, сиденье не удержалось и попыталось задрать ей юбку.
Я ушла со второго отделения.
Снега еще больше навалило. Прет, какой-то ненасытный.
Машины скользят сквозь снегопад бесшумно, а на площади едут по кругу – устроили себе тихую карусель.
Под каждым фонарем – роится. И видны тени от хлопьев.
И без фонарей везде светло от снега.
И улицу на перекрестке можно переходить на снежный свет.
Остановилась у витрины – детские теплые тапочки-слоники. Смотрю на них, а они уставились на меня.
Поехала домой.
Легла уже, а потом снова встала, оделась и вышла во двор.
Тихо, пусто, только снег. Дышать от него легко, вкусно.
Решила – слеплю себе девочку.
Будет у меня дочка.
Беру снег, а он ловкий, лепкий. Все получается – ручки, ножки.
Пальцы замерзнут, погрею их в карманах и снова леплю.
Щечки, носик. Ушки. Пальчики. Попка гладенькая, крепенькая. Пупок.
Чудесная получилась девочка!
Взяла ее осторожно и понесла домой.
Уложила в кровать, закутала.
Потрогала ей ноги – ледышки, стала отогревать, дышать на них, тереть, целовать.
Поставила чайник, чтобы малиной отпаивать.
Грею ей ножки и рассказываю, что есть такая страна, в которой живут люди с одной ногой, на которой они скачут быстрее двуногих, и у них настолько большая ступня, что прикрываются ею в зной от солнца, а еще там есть люди, которые живут только запахами плодов, и если отправляются в дальний путь, то берут с собой эти плоды и нюхают.
Рассказываю, тру ей пяточки и смотрю в зеркало, а в нем отражается окно, и видно, как падает снег.
Ножки согрелись, и мне показалось, что она уже заснула.
Наклонилась к ней поцеловать на ночь, а она:
– Мама, что это?
– Порезала о бумагу, ничего страшного, спи!
Укутала ее, подоткнула одеяло со всех сторон, хотела уже идти, а она опять:
– Мама!
– Ну что еще?
– А ты купишь мне те тапочки, которые слонята?
– Да, да, куплю! Спи!♠
Сашенька!
Любимая моя!
Здесь же ничего нет.
Где дремлик? Где кислица?
Нет курослепа, нет горечавки, нет осота. Ни любистика, ни канупера.
Где крушина? А ятрышник? Где короставник?
Почему нет иван-чая?
Где толокнянка? Дрок?
А птицы? Где птицы?
Где овсянка? Где желна? Где олуша?
А пеночка? Пеночка где?♥
Любимый!
Володенька мой!
С каждым днем ты мне все ближе и ближе.
День как день.
Бужу, а она брыкается. Прячется с головой под одеяло.
– Зайка, пора!
А она бурчит:
– Ничего не пора! Еще ночь. Ты мне снишься.
Ну что ты с ней будешь делать! И так во всем.
Я ложусь очень поздно, засыпаю, как только голова касается подушки, хотя мне иногда кажется, что засыпаю уже на лету. Поэтому вставать невыносимо. Но все равно ставлю себе будильник пораньше. Мне очень важно вставать так, чтобы было несколько минут для себя.
За окном – тьма. Бесконечная зима. Морозно.
Варю себе кофе и думаю про день, который только начинается. И про тебя. И про все на свете.
Бегу в душ, а по дороге бужу мою зайку. Целая церемония. Начинаю играть с ней в спящую красавицу, где она, закутанная в одеяло, – это леса и горы, по которым скачет принц в поисках своей любимой, и вот я, то есть он – прискакал и начинает целовать ее. Она довольно посапывает, явно просыпаясь, но не хочет признаваться в этом. И такая у нее душистая макушка, пока не пристали к ней другие дневные запахи!