— Ну тебя! — отмахнулся Роджер. — В следующий раз засунь себе в штаны что-нибудь полезное, пиццу например. Мози, сосредоточься! — Он поднял два пальца, словно в знак мира, и показал сперва на мои глаза, потом на свои. — Нужно восстановить маршрут твоей мамы, это единственный способ выяснить, кто ты и откуда.
— Дохлый номер, Роджер!
Голос у меня был тот еще, резкий. Я забрала у него рамку и спрятала в рюкзак.
— Лиза же два с половиной года, блин, где-то моталась! — добавила я.
Роджер покачал головой:
— Это верно, но тебя она забрала вскоре после побега, когда ты была совсем крохой. Ведь к возвращению домой вы стали не разлей вода.
Я пожала плечами, но как-то по-идиотски: плечи дернуло вверх и тут же отпустило. Я только перестала быть собой и даже дух не перевела, а Роджеру уже неймется превратить меня в кого-то еще.
— Дело было пятнадцать лет назад. Е-мейл в ту пору только-только изобрели. Вряд ли Лиза вела блог, пользовалась джи-пи-эс и каждые пятнадцать минут скидывала с айфона в Твиттер свои точные координаты. Она же круги нарезала автостопом, доблестно упоротая наркотиками пятидесяти фасонов. Если бы мы искали по-настоящему, надо было бы проехать по ее маршруту. Думаешь, твоей маме такое понравится? Мы с тобой умчались бы из города на «вольво», ты — Шерлок, я — вау-Ватсон. Ночевали бы у дороги, запивали бы чипсы колой из банок с логотипом заправочных станций и в итоге разыскали бы мою настоящую мать, типа, в Айове, где она печет печенье и день-деньской рыдает по мне.
Роджер густо покраснел, отвел взгляд и буркнул:
— Можно было бы наврать про выездную школьную экскурсию или…
Тут он осекся, а я вдруг почувствовала себя змеей подколодной. С самого первого дня Роджер старательно держал дистанцию: я, дескать, мальчик, ты девочка, никаких обнимашек, никаких тисканий. Сейчас я будто влезла к нему в голову и поняла тайные мотивы. Игру в сыщиков он затеял не из желания выяснить, кто я и откуда, а чтобы мы оказались наедине, например, в дороге, и смогли поделиться всеми секретами — и спальным мешком. А я… я только что все испохабила.
— Нет, оно вообще-то здорово, — жалко пролепетала я.
— Забей на это! — Роджер попытался выжать крутизну, но той и след простыл.
В тот жуткий непонятный момент мне чудилось, что я что-то поломала как следует. Роджер прятал глаза, и я почувствовала себя так же, как в маминой комнате, когда напоролась на вибратор. Нет, в миллион раз хуже.
У меня дыхание перехватило, а тут еще Роджер начал подниматься. Я знала: если отпущу его, мы останемся друзьями, но маленькая команда «мы вдвоем против целого мира» исчезнет. Такого я бы не вынесла, поэтому схватила Роджера за руку. Бедняга замер, как обычно при моем прикосновении.
— Я обыскала Лизину комнату, — негромко, но быстро начала я, отдернув руку. — Я вредничаю и выставляю тебя Детективом Дебилом, но это я, Роджер, я дебильная. Ну, то есть, я вот призываю тебя все это бросить, долдоню, что знать ничего не желаю, а сама сегодня утром проникла к Лизе в комнату и прошерстила ее вещи.
Роджер, снова вжившись в привычную для себя роль коммандера Спока, запустил руки в карманы, наклонился ко мне и спросил:
— Что ты нашла?
— Ничего, — чересчур поспешно проговорила я и покачала головой, чувствуя, как заливаюсь краской. Ведь нашла я что-то совершенно не в тему — мешок с извращенскими игрушками. Возможно, однажды я поделюсь этим с Роджером, но только не сейчас. Не сейчас, когда его тайна яркими пятнами горит на щеках.
— Не-а, ты что-то нашла.
Я вытащила из заднего кармана фотографию Зайки:
— Вот. Самая интимная вещь Лизиной комнаты. По-твоему, это не странно?
— М-м-м, — глубокомысленно промычал Роджер.
— В той комнате Лиза живет почти с рождения, а мне не попалось ни одной памятки, ни одного сувенира, даже из детства. По-моему, я знаю о ней все. Молчуньей Лизу не назовешь, но ее истории — голимые нравоучения. «Наркотики — смерть», «Придерживай штаны», «Прогуливание вызывает рак» и так далее. Ничего… ну, личного.
Роджер вскинул брови и хитро улыбнулся.
— Пошли! — Он поднялся и быстро зашагал прочь, оставив свои вещи в темной комнатке.
Роджер чуть не бежал мимо стеллажей, я следом. В отделе нехудожественной литературы он затормозил и уселся на пол между двумя высокими полками.
Роджер водил пальцем по корешкам книг одного размера, но разных цветов. Довольно тонкие, они стояли длинным рядом. Роджер вытащил две соседние и показал мне. Это же альбомы выпускников пятнадцати— и шестнадцатилетней давности! В те годы моя мама еще училась здесь, в школе Перл-ривер.
— Я вот что думаю, — начал Роджер, — у твоей мамы наверняка были школьные друзья-подруги. Эсэмэс тогда еще не придумали, так, может, она с дороги посылала им письма или, скажем, открытки. Может, какой-нибудь местной девчонке все про тебя рассказывала.
Я во все глаза смотрела на Роджера. Оно, конечно, порядком притянуто за уши, но мне не хотелось его расстраивать, он ведь искренне верил, что мы команда, вместе разгадываем трудную загадку, а неприятного эпизода в комнате для диафильмов просто-напросто не было.
Пальцы нащупали фотографию Зайки. Мама в жизни ничего не хранила, даже не держала на тумбочке наши со Боссом портреты. Никаких сувениров о двух с половиной годах бродяжничества. Никаких «официальных» знакомств бойфрендов с семьей. Собак-приемышей она выхаживала и тут же отдавала.
Единственной, кого она сохранила и оставила, была я.
Не верилось, что план Роджера, то есть копание в школьных годах моей матери, поможет выяснить, кто я такая. Вряд ли, хоть целый триллион лет копайся. Только меня интересовало не это, а совсем другое — что за человек Лиза.
Я шлепнулась на попу рядом с Роджером.
— Значит, по этому ежегоднику мы найдем ее школьных друзей и поговорим с ними.
— Ага! — радостно улыбнулся Роджер. — И обыщем их дома!
Последнюю фразу я проигнорировала и схватила альбом за год, когда Лиза была десятиклассницей. Роджер взял другой.
— Она в каких-нибудь клубах состояла?
Я хмыкнула:
— Только в тех, где принимают поддельные удостоверения личности. Представляешь мою маму членом школьного актива? — спросила я, просматривая страницы альбома.
— Честно говоря, нет. С другой стороны, прости, конечно, но ведь она была кипяток.
— Фи, не в тему!
— Еще как в тему. Если в том году альбом готовил парень, значит, фоток твоей мамы должно быть немерено. Не знаешь, с кем она дружила?
— Знаю только одну, и то потому, что она главная героиня Лизиных историй на тему «Сразу говори „нет“». Я пролистнула несколько страниц до подборки «Друзья навеки» — там были фотографии девушек парами. На первой же фотке попалась Лиза с безумными длинными-предлинными кудрями. Она обнимала за плечи мерзотно пригранжеванную блондинку с лисьим лицом, всю размалеванную голубой подводкой. Я показала фотку Роджеру:
— Узнаешь блондинку?
Роджер покачал головой.
— Мелисса Ричардсон. — До Роджера, похоже, еще не дошло. — Старшая дочь Клэр Ричардсон и нашего Тренера Ползучего.
— Ни фига себе! — Глаза Роджера чуть не вылезли из орбит. — Та, которая пережрала экстази и перепутала сестру с котлетой? Я слышал, она поджарила малышку! — Роджер сделал вид, что дрожит от ужаса.
— А я слышала, что Мелисса пережрала ЛСД, а сестренку утопила.
— Так или иначе, твоя мать дружила с Иммитской Бестией. Круто, а?
— А толку-то. Лиза рассказывала, что Мелисса бросила ее в десятом классе. Мол, кому нужна беременная подруга, которая больше не ходит по вечеринкам? Лиза решила, что подружкам наркошам доверять не стоит, но, по-моему, эта Мелисса — просто типичная Ричардсон.
— Это же как спор о яйце и курице, — нахмурился Роджер. — То есть Мелисса Ричардсон поджарила сестренку, потому что ее родители — моральные уроды, или они стали уродами, потому что она поджарила их ребенка?
— Ребенка она утопила. Как бы то ни было, даже если Лиза посылала Мелиссе открытки, когда бродяжничала, то явно не на адрес Ричардсонов.
— Не-е, сестренку она поджарила, — стоял на своем Роджер, разглядывая фотку. — Кажется, эти подружки не разлей вода. Вдруг они помирились?
— Сомневаюсь, но правду нам не узнать. Когда Мелисса утопила сестренку, ее обвинили в пятистах миллионах преступлений. Клэр Ричардсон и Ползучий внесли за нее залог и увезли домой, но на суд Мелисса так и не явилась. Либо сбежала, либо родители отправили ее в швейцарский реабилитационный центр, потому как Ричардсоны нищебродские места — типа тюрем — не любят. Сейчас все делают вид, что у Клэр и Тренера только сыновья, а дочерей вообще не было.
— Зуб даю, Мелиссин хлам заботливые предки до сих пор на чердаке прячут, — задумчиво проговорил Роджер.
— Решил вломиться к Ричардсонам? — фыркнула я. — Дурачина, в два счета же из школы выкинут!
Роджер листал альбом за Лизин выпускной год.
— Так с кем общалась твоя мать после того, как Мелисса ее бросила?
— Откуда мне знать? А с кем твоя мама общалась в десятом классе? Если ее подружки не стали известными детоутопительницами, ты однозначно ни одной не назовешь!
— Это точно, — кивнул Роджер, а потом вдруг замер и негромко присвистнул.
— В чем дело? — спросила я.
Роджер смотрел на страницу чуть ли не полминуты. Наконец он развернул альбом, чтобы показать фотографии мне. Подборка с Осеннего бала. Я быстро подсчитала, что мама к этому моменту уже была беременна, но не сильно. Она стояла спиной к спине с пышноволосой девушкой, сутулой, жилистой, но довольно симпатичной.
— Черт меня дери, неужели это… Утинг?
Роджер ткнул в конец страницы, где перечислили имена всех сфотографированных, палец заскользил по строчке, остановился, и Роджер прочел:
— Лиза Слоукэм, Новин Утинг.
— Буэ! На какой планете можно вообще дружить с Утингами? — изумилась я. — Они же все шизанутые полудикари.
В глазах Роджера загорелся странный, до подозрительного странный огонек.