Дверь распахнулась, еще когда мы шли по дорожке. Лоренс явно ждал меня, а сразу после нашего разговора встал под душ — влажные волосы были зачесаны назад. С тех пор как мы не виделись, линия роста его волос поднялась примерно на дюйм, вокруг глаз появились новые морщинки, а у рта — нет, словно он почти не улыбался. Живот чуть округлился, зато плечи казались такими же широкими, без намека на сутулость.
Интересно, Лоренс заметил, как я принарядилась? В недрах шкафа я разыскала старое золотисто-коричневое платье с запахом. Лоренсу оно нравилось, и я была очень рада, что оно мне по-прежнему впору.
— Привет, Джинни! — проговорил Лоренс, шагнув нам навстречу.
— И тебе привет! — отозвалась я.
— А вы, должно быть, Лиза. — Лоренс смотрел прямо в полукрасивое лицо моей дочери. Буквально на секунду он накрыл ее ладонь своей — получилось вполне естественно, будто именно так пожимают руки тем, кто ходит в ходунках.
Лоренс всегда был невозмутим, но сейчас держался чересчур спокойно, словно уже знал про инсульт. Мосс-Пойнт и Иммита — практически два разных мира. Мы с Лоренсом вращаемся в разных кругах. Если он в курсе, значит, издали следил за мной и целенаправленно наводил справки.
Лиза пожирала его глазами, потом чуть подалась к нему и ответила: «Да». Не прежним «да»-звуком, а чуть неразборчивым, смазанным вариантом настоящего слова. «Да» и что-то вроде «гладиолус», два шажка вперед, казались мне макушкой самого настоящего чуда.
— Заходите! — Лоренс широко раскрыл перед нами дверь.
Гостиная оказалась большой, зато кухня размером с тамбур. Разделяла их барная стойка, на которой стоял маленький телевизор. Лоренс включил Си-эн-эн и снизил громкость до минимума. Чистобелые оштукатуренные стены он ничем не украсил. Напротив нас были две двери: одна закрытая, за другой, приоткрытой, виднелась половина ванны. Мебели он поставил совсем чуть-чуть — диван, журнальный столик и барные табуретки, все явно дешевое, такое в каталогах «Икеа» предлагают для студенческих общежитий. Из старых вещей я не заметила ничего, за исключением книг на сосновых полках. Лоренсу нравилось то же, что и мне, — детективы, чтобы были и копы, и адвокаты, и частные сыщики.
— Хотите кофе? Я как раз пью. — Лоренс прошагал мимо нас и взял со стойки кружку, простую, белую, вероятно, тоже из «Икеа».
— Ты ничего не забрал из… — Я запнулась, не зная, как выразиться. В комнате было столько мин замедленного действия, что от одного неосторожного слова все взлетело бы на воздух. — Из дома Сэнди, — наконец решилась я.
— Не забрал, — эхом повторил Лоренс. — Так проще. Ты в курсе, что мы разбежались?
— Ага, — кивнула я и показала на белую кружку: — Ты даже кружки со свиньями не взял.
— С арканзасскими свиньями-футболистами, — машинально уточнил он.
Разговор был почти как раньше, когда по утрам мы голыми лежали в постели и пили кофе, отходя от ночного бурления по простыням. Я вспыхнула всем телом.
Лоренс судорожно сглотнул: он тоже вспомнил.
— Сэнди ведь не любит футбол! — проговорила я звенящим от гнева голосом.
Если он все помнит, почему ко мне не вернулся? Если знает про Лизин инсульт, то явно в курсе, что я до сих пор не замужем. Лоренс должен был появиться у меня на пороге через тридцать секунд после расставания с женой.
Лоренс пожал плечами, в буравящих меня глазах появилась настороженность.
— Захотелось чего-то свежего. Порвать с прошлым и начать с чистого листа.
— Ясно, — отозвалась я и, не удержавшись, спросила: — И как зовут Мисс Свежесть?
Лоренс поднял брови.
— Я сказал — чего-то свежего, а не кого-то, и имел в виду квартиру. Слушай, прекрати!
— Я ничего и не начинаю, — соврала я.
Конечно же, я начинала, причем что-то гадкое.
В тот момент я видела только Лоренса: если он уже не принадлежит Сэнди, почему же моим не стал?! Я напоминала себе сжатую пружину. Хотелось ударить его, швырнуть в него чем-нибудь или разозлить так, чтобы забыл обо всем и сам на меня набросился.
Нельзя, ни в коем случае нельзя! Нужно действовать хитрее и выпытать, в чем Рик Уорфилд подозревает Лизу и узнал ли он тайну Мози.
Я поглубже вдохнула и отвернулась от Лоренса. Лиза стояла в своих ходунках и беззвучно наблюдала за нами.
— Тебе что-нибудь нужно? — спросила я, накрыв ее ладони своими.
Лиза заглянула мне в глаза и улыбнулась, подбадривая меня. Славная получилась улыбка: даже правый, инсультный уголок рта немного поднимался, а не просто кривился вслед за левым. Но тут я заметила, как сияет ее здоровый глаз — в предвкушении выходки, совсем как у настоящей Лизы. Той, которая что-то-замышляет.
Я строго подняла брови: не смей, мол, хотя что именно «не смей», понятия не имела.
— Я собирался тебе позвонить, — за моей спиной сказал Лоренс. Вывернулся. Будто и впрямь собирался.
— Ага, когда руки дойдут, — съязвила я. О деле заговорить никак не получалось. Хотелось врезать ему, как следует врезать и уйти. — Наверное, зря мы здесь.
Я повернулась к Лизе объявить, что мы уходим, а она… Она закатила глаза и медленно сползала с ходунков.
— Лиза! — крикнула я и бросилась к ней, чтобы поддержать. В следующий миг Лоренс стоял рядом. Вместе мы усадили ее на диван с сосновыми подлокотниками. — Малыш, ты как, ничего? — спросила я, злясь на себя и Лизу за то, что перегибаем палку, и на Лоренса — за все, даже за то, что дышит. Самым отвратительным казалось то, что Лиза чуть не потеряла сознание, а я чуть не умерла от страха, но даже в такой момент не подавила крамольную мысль: вот бы придвинуться к Лоренсу немного ближе (он как раз Лизу на диван укладывал) и вдохнуть его запах!
— Сейчас воды принесу, — пообещал Лоренс и скрылся на кухне.
Я нащупала у Лизы пульс и, почувствовав ровные мерные удары, немного успокоилась. А когда подняла глаза, моя дочь улыбалась, здоровый глаз озорно блестел. Едва по полу заскрипели шаги Лоренса, она закатила глаза и улыбка исчезла.
Я пожала ей здоровую руку, но Лиза хмыкнула и улеглась поудобнее. У меня аж челюсть отвисла: она прикидывалась.
— Как она? — спросил Лоренс. Он держал в руках стакан воды.
— Просто… устала, — ответила я.
Что задумала Лиза, я толком не представляла. Она понимает, зачем мы сюда приехали и что цель еще не достигнута? Или просто упивается напряжением, бурлящим в воздухе, и драмой, которая развертывается у нее на глазах?
Лоренс поставил стакан на журнальный столик, взял плед со спинки дивана и стал укрывать им Лизу. Я переступала с ноги на ногу, мечтая сбежать, а он подложил ей под голову диванную подушку. Еще немного — и убегу за барную стойку. Лоренс приподнял Лизе ноги, словно делал это всю жизнь, устроил ее поудобнее и подоткнул одеяло. И минуты не прошло, а Лизу заботливо укутали. Казалось, она сладко спит, только я-то знала, в чем дело, и даже видела, как она улыбается — слабо, но ямочка на здоровой щеке проявилась.
— Дурацкая мысль! — пробормотала я, не до конца уверенная, чью мысль имею в виду — свою приехать сюда или непонятно-дьявольскую Лизину.
Лоренс выпрямился и повернулся ко мне. В его карих, как у овчарки, глазах читалась грусть. Я смотрела на него и не знала, что сказать. Я злилась, Лиза ломала комедию, но ни то ни другое не помешало заметить, как бережно он обращался с моей больной дочерью. С самого первого дня решение Лоренса-отца я одобряла целиком и полностью, но не понимала решение, которое он принял сейчас, когда сыновья выросли и уехали в колледж, а его брак распался. Теперь я поняла, что вклинивать вопросы «по существу» в обычный разговор не получится, потому как не получится обычного разговора. Я не могла просто болтать с Лоренсом, не могла спросить, как его мама, как мальчишки. Абсолютно любая тема вызывала желание шарахнуть Лоренса по голове белой кружкой из «Икеа», а его доброта по отношению к Лизе тоже к пустой болтовне не располагала.
Мы так и стояли, глядя друг на друга, будто сами себя загнали в тупик. Как из него выбраться, я не знала, поэтому спросила в лоб:
— Что Рик Уорфилд думает о костях с моего двора?
— Ты ради этого ко мне приехала? — спросил Лоренс, вперив в меня непроницаемый взгляд.
— Да, — ответила я, пытаясь быть сильной, но нижняя губа предательски дрожала. Взгляд Лоренса скользнул к моему рту — он все видел. — Только ради этого, — излишне громко и резко добавила я.
Лиза раздраженно заворчала, словно мои вопли мешали ей спать. Лоренс не спускал с нее глаз, пока она не успокоилась, а потом миролюбиво предложил:
— Пойдем в другую комнату, там и поговорим.
Лоренс направился к закрытой двери, я следом.
Лоренс аккуратно закрыл дверь гостиной и зашагал по коридору к двум спальням. Где-то негромко пело радио.
— О текущем расследовании особо распространяться нельзя, — предупредил Лоренс. — Джинни, ты лучше сама вопросы задавай. На какие смогу, отвечу.
— Боюсь, Уорфилд в чем-то подозревает Лизу только потому, что кости нашлись у нас во дворе. Разумеется, она ни при чем, но рассказать не может.
Лоренс открыл дверь в конце коридора, и, когда мы вошли, сказал:
— Я бы из-за этого не переживал. Следствие движется в другом направлении, совершенно в другом.
Лоренс сказал именно то, на что я надеялась, но я будто онемела. Он привел меня в спальню, такую маленькую, что, переступив порог, мы автоматически оказались у кровати. И здесь стены были белые, неукрашенные, шкаф и тумбочка — та же хлипкая дешевка из «Икеа», а вот кровать… Я сразу ее узнала, это старая двуспальная кровать Лоренса из вишневого дерева! И постельное белье я узнала — сливочно-желтое с клюквенно-красными полосками, от частой стирки тонкое и мягкое. Кровать была незаправлена, простыни сбились в комок и источали слабый аромат, который я слишком хорошо помнила, — запах стирального порошка и теплый древесный аромат чистого спящего Лоренса.
Лоренс был немногословен, но сумел меня успокоить. Мы так и стояли у кровати, на которой полсотни раз занимались любовью. Я даже сглотнуть не могла. Он был по-прежнему он, я это знала — и знала эту кровать.