– Кинули? – поинтересовался Атасов, тоже закуривая.
– Третью неделю оплатить «забывают». Короче, Атасов, вправишь мозги кому следует. Не мне тебя учить. Ясно?
– Пятьдесят на пятьдесят? – осведомился Атасов.
Правилов кивнул:
– Неустойка наша. Деньгами, там, или товаром каким… Короче, определитесь на месте. Понял меня?
– Так точно, – отозвался Атасов.
Из Чернигова они вернулись за полночь и заночевали на Троещине, у Армейца. Его квартира оказалась ближайшей к трассе Киев-Москва, по которой они ехали. Атасов вымотался настолько, что интересами несчастного Гримо совершенно откровенно пренебрег:
– Да перебьется, типа, до утра…
– Животное, в натуре, голодное сидит, – возмутился Протасов. – И не гуляло с утра.
– Да пошло оно, типа, вместе с тобой, – отмахнулся Атасов и завалился на диван, не потрудившись скинуть туфли.
– Вот гад, в натуре, – сказал Протасов и поволок раскладушку на балкон, предпочитая летом спать на свежем воздухе.
– Лоджия вшивая, конечно, не мой зимний сад, реально, на крыше, но на сегодня – с пивом покатит, – с этими словами Протасов скрылся в лоджии, одарив Армейца уничижительным взглядом.
– К-каков н-наглец, – покачал головой Эдик, удаляясь в ванную. Он был, безусловно, самым чистоплотным из всей компании, и не мог жить без душа, а частые летние отключения горячей воды оборачивались для него настоящей трагедией.
Бандура ткнулся носом в подушку и через минуту уже спал. Снилась ему дорога.
В следующие два-три дня особых поручений от Правилова не поступало, в следствие чего друзья оказались предоставленными сами себе. Поэтому они энергично занялись сразу двумя взаимосвязанными делами. Во-первых, приступили к трате денег Виктора Ледового, честно разделенных поровну.
Атасов в два дня спустил свою долю до цента, вдрызг проигравшись в одном из казино. Протасов вложил кровные пятьсот баксов в продолжающийся ремонт класса люкс на крыше своего мифического небоскреба:
– Бассейн у меня с волнами, понял, да? Хоть на этом, блин, рассекай… как его, Эдик?!
– На се-серфинге.
– Ага, на нем. Денег, без базара, не меряно стоит, зато… – Протасов протяжно свистнул, мол, «какие, в натуре, разговоры. Эксклюзив – он и в Африке эксклюзив».
Армеец всю полученную сумму отправил пожилым родителям куда-то в область. И только Бандура сжимал свои пять сотен в кулаке, не зная, как ими распорядиться. Словно первоклассник, впервые получивший на мороженое.
– Сейчас решим, – громогласно заявил Протасов. – На то и друзья. Кореша, чтобы ты въехал. Докажи, Эдик…
Протасов пригнал Андрею совершенно раздолбанную «БМВ»-трешку, 1979-го года выпуска, на бортах и крыше которой сохранились остатки золотистой заводской краски.
– Зверь, а не тачка, – вещал Протасов, бросая Андрею ключи и пластиковый пакет с документами. – Пацаны ее «акулой» называют, ты понял, да?.. Шесть цилиндров, е-мое! Из них работают только четыре, но все равно, рвет асфальт. Тянет, блин, будь здоров. Реально. Мы ее у одного барыги забрали, неумного. Сарендовал, слышишь, зараза, по беспределу, целое крыло в детском садике на проспекте Чубаря. И компьютеры тупо собирал на нашей территории. Вообще оборзел, короче…
– И что с ним случилось? – спросил ошарашенный Бандура.
– Как что? Счетчик ему врубили за все два года, вот что! «Бимер» отдал, компьютеры отдал, еще и хату заберем. Поедет на вокзал жить.
Андрея передернуло.
– Весной не сдохнет, – согласился Атасов. – По ночам тепло и в парке, типа, на скамеечке.
Атасов привез Андрею, лишившемуся после драматического знакомства с полковником Украинским всех документов, кроме прав, целую стопку разнообразных корочек.
– Оригиналы, типа.
– Спасибо, Саша, – рассыпался в благодарностях Бандура, чувствуя себя с одними водительскими правами представителем колхозного крестьянства, у которого добрый товарищ Сталин изъял после войны паспорта, чтобы мечты о городе не отвлекали от трудов на пашне.
Армеец, загадочно улыбаясь, вручил Андрею набор из четырех ключей.
– З-зови на новоселье, Андрюша. Не фо-фонтан, конечно. Хрущевка, пе-первый этаж, убитая на фиг. На бульваре Лепсе. После алкашей. Самое ценное – б-бронедверь, та-так и то, я заказал. Вчера по-поставили. За-зато на шару.
– Давай Андрей, дуй за водкой и едем, типа, обмывать, – распорядился Атасов, заранее потирая руки.
В застроенный пятиэтажками район, разделенный на непропорциональные части бульваром Ивана Лепсе, они прибыли на золотистом подарке Протасова.
Кто этот Лепсе? Что за хрен такой? Никто, в натуре, не знает,[54] – ворчал Протасов, опять загнанный Атасовым на заднее сиденье машины.
Андрей управлял иномаркой осторожно, приноравливаясь к коробке передач и непривычно мягким педалям с очень коротким ходом. Третья передача хрустела, и упорно не желала включаться, позади из-под днища шли глухие «бухи» и «бабахи», – то ли глушительдоживал последние дни, то ли срабатывали ограничители пружин. На Андрея, приученного отцом заботиться о родной «тройке», как о верном боевом коне, состояние машины действовало удручающе. Задние колеса стояли криво, как ноги кавалериста, заставляя задуматься о неизбежной замене всей задней подвески. Атасова и Армейца легковушка еще как-то выдержала бы, а вот когда на сидение втиснулась исполинская туша Протасова…
«Пружины новые поставлю, амортизаторы, втулки», – начал прикидывать Андрей.
– Ничего, ничего, – прервал его мысли Протасов. – Мозгами соображай, дерево. Подкопишь лаве – возьмешь нормальную тачку. Как у меня. Не хрен тебе делать – под точилом лазить.
– А мне нравится с машинами возиться, – робко признался Бандура.
– Ой, не могу! Ух и неумный же ты парень, в натуре. Ну просто мрак…
Квартира на бульваре Лепсе оказалась раздолбаной сверх всякой возможности. Мрак и запустение царили в ней, как на руинах Карфагена после третьей Пуннической войны.[55]
– Захочешь, с отбойным молотком таких результатов не добьешься, – пробормотал Андрей. – Ну и бардак.
Армеец был прав на все сто – единственной ценной вещью в квартире была новенькая, зашитая дермантином бронедверь с глазком и блестящими турецкими замками.
– Руины Сталинграда, мать твою, – сказал Атасов, перешагивая груду старого тряпья в коридоре, – А это, часом, не труп?
Андрей сглотнул слюну. Половину плитки в санузле (старого, советского кабанчика), кто-то выдрал с «кишками». Возможно время, но не исключено, что у него были помощники. Осклизлую зеленую ванную дополнял унитаз, лишенный бачка и крышки. Унитаз распространял устойчивое зловоние заброшенного резервуара с фекалиями.
– Горшок в стиле ретро, – радостно сообщил Протасов. – Жуть, блин.
Часть паркета в комнате отсутствовала, часть, похоже, что горела. Двери тоже сохраняли следы пожара. Две висели на честном слове, одна просто стояла, прислоненная к стене в коридоре. В другой стене, между комнатой и кухней, зияла здоровенная дыра, проделанная либо снарядом, либо чудовищными крысами, либо каким-то потомком узника замка «Иф». Из мебели в квартире присутствовали только сбитый из досок стол и убогая кровать, на которой, судя по виду и запаху, коротал ночи больной анурезом. – «Здесь он и умер, заеденный насмерть клопами», – решил Бандура. Мутные от грязи окна были заткнуты по щелям почерневшей от старости ватой. Зато выходили в цветущий сад.
Я, типа, смотрю, – скривился Атасов, – что Трумэн[56] в 45-м три атомные бомбы сбросил. Две на Хиросиму и Нагасаки, третью – сюда какого-то хрена.
– Д-да ладно, Саша, – отмахнулся Армеец. – Зато на шару.
– Как это? – поразился Андрей, который полагал, что шара канула в прошлое вместе с квартирами в совминовских домах и закрытыми распределителями для сотрудников райкомов партии и выше.
– Ой, дурак, в натуре! – заржал Протасов.
– Есть тут а-агентство, Андрюша. По продаже не-недвижимости. Под нами работают.
– Голимые посредники, – вмешался Протасов. – А главные «удары» у них – когда лохов с квартирами опрокидывают.
– Как это? – не понял Андрей. – Какие «удары»? Как это – опрокидывают?
– Под «у-ударами» по-подразумеваются бо-большие барыши. Сразу.
– Откуда барыши? – окончательно запутался Андрей.
– Святая простота, – встрял Атасов. – Находят они, типа, одинокого бухаря и поят водкой – хоть залейся. Доводят в три месяца до белой горячки, глядишь и хата освободилась. Нотариус у них на процентах сидит, за деньги заверит, типа, что и Гагарин в космос не летал…
– Смотря сколько денег… – глубокомысленно изрек Протасов.
Или бабулю какую, которой квартира на Кресте[57] отломилась при Косиоре[58] еще в 37-м, к примеру, в землянку на окраине перемещают. Поближе, типа, к природе.
– А внуки?
– Внуки, Андрюша, могут спиться, обколоться, умереть от естественных причин и несчастных случаев. Бабушку Олега Правилова, никто бы и пальцем не тронул. Как ты понимаешь…
– Жалко бабку-то, – искренне ужаснулся Бандура.
– Жизнь, типа, такая, – философски заметил Атасов.
– Всех жалеть – жалелка сломается. Слышишь, Бандура – жалко у пчелки, в натуре.
– П-пускай их всех с-соцстрах жалеет. Ему за-за это деньги платят, – поставил точку Армеец.
Андрею стало не по себе. Холодом повеяло замогильным.
– Ничего, не вешай нос, братела, – подбодрил его Протасов, у которого побелевшее лицо Андрея проассоциировалось с убогим состоянием квартиры. – Пообживешься, блин, поработаешь с нами. Ум появится – подымешься до нашего уровня. Реально. Будет у тебя свой этот, как его, вечно, блин, из башки выскакивает… «плей бой», в натуре.