…За окном проплывали выспевающие поля, засеянные хлебом и кукурузой. Среди полей зеленые острова разбросаны — березовые колки.
Автобус мягко покачивался. Шум мотора и людской говор слились в один монотонный гул.
Мария задремала.
Снились ей платья. Много платьев. Мария примеряла их, смотрелась в зеркало. «Ну, как?» — спросила у Вовки. Платье из голубого шелка, и туфли на высоких каблуках… «Хорошо!» Но это отвечает не Вовка, а какой-то молодой красивый мужчина. И вот уж она идет с ним под руку. А люди кругом и говорят: «Хороша пара! Дай бог им счастья!..»
Вовка трясет Марию за руку:
— Мамка, город уже! Вон, гляди, телевышка.
Мария открыла глаза.
Сначала автобус пробирался по узким улочкам пригорода, и его сильно болтало из стороны в сторону, а потом он вырвался на асфальтированное шоссе, только что политое дождевальной машиной, и колеса липко шелестели; и как-то сразу свежее и легче стало дышать после долгой и пыльной дороги.
Проезжая по улицам города, Мария всегда волновалась. Она уже начала торопиться. Не терпелось куда-то бежать, где-то поспеть, что-то не пропустить.
Как только автобус остановился на автобусной станции, где было много машин и толпилось много народу, Мария нетерпеливо схватила Вовку за руку и потащила к выходу, перешагивая через мешки и сумки и проталкиваясь между людьми.
Какой-то старик проворчал:
— Куда прешь-то? Не поспеешь, что ли?
— Не поспею, — буркнула Мария, спрыгивая с подножки на землю.
Вокруг громоздились многоэтажные дома, и люди на их фоне казались гораздо меньше, и много было их, погруженных в свои хлопоты.
Рядом с автобусной станцией рынок, и Мария решила первым делом заглянуть туда. Она обошла все промтоварные киоски и ларьки, что-то высматривала, приценялась. Прошлась по овощным рядам, поинтересовалась что почем.
Все цены она переводила на старые деньги (к новым не могла привыкнуть), и каждый раз сумма казалась ей значительной.
Солнце уже начало изрядно припекать.
Выйдя с рынка, Мария взяла Вовку за руку, и они пошли к двухэтажному универмагу, что был неподалеку.
Вовка с любопытством озирался по сторонам. Давно он не был в городе, больше года, и теперь многое было ему в новинку. Последние два раза мать не брала его с собой — лишние расходы.
В этот раз он очень просился, и мать согласилась.
На огромной площади было много голубей. Малыши бегали, старались поймать их, взрослые крошили голубям хлеб. Толстый мальчуган в матросском костюмчике лениво крутил педали на трехколесном велосипеде с толстыми красными колесами. Интересно, накачанные или нет?.. Вовка хотел посмотреть, но мать сказала «нечего глядеть» и потащила его дальше. Они почти бежали по улицам и один раз даже чуть не попали под машину на перекрестке.
А потом кто-то сказал по радио:
— Гражданка с мальчиком! Вы нарушаете правила уличного движения. Улицу нужно переходить только на зеленый свет!
Вовка ничего не успевал толком разглядеть. Ему хотелось узнать, откуда это про них по радио сказали. Кругом было столько интересных вещей!
В универмаге Мария останавливалась у каждого прилавка, смотрела разные товары, спрашивала цены и возвращала обратно. Вовка знал: все, что она смотрела, ей нравилось, но она почему-то ничего не покупала.
Народу в универмаге было, как груздей в кадке, и все толкали Вовку, а один дядька даже отдавил ему ногу.
Было душно и жарко. Рубашка прилипла к спине. Пот лез в глаза и щипался. Вовке хотелось всех растолкать и выбежать на улицу, но мать не велела ему никуда от нее уходить. Он был страшно злой на всех. Ему приходилось задирать голову кверху, чтобы было легче дышать.
Мария остановилась в отделе детской одежды и стала выбирать Вовке школьную форму. Напротив Вовка увидел игрушки, и ему очень захотелось посмотреть на них.
— Мама, айда, поглядим игрушки?
— Некогда нам глядеть. Стой давай!
Но Вовке надоело стоять, и он потихоньку пробрался к отделу игрушек и стал у прилавка.
Каких только игрушек здесь не было! И заводные машины, и настоящие железные самокаты, и разные игры в коробках! У Вовки даже глаза разбежались — таких у него никогда в жизни не было.
У прилавка толпились люди. Продавщица заводила ключиком желтого утенка. Туловище у него было похоже на большую желтую грушу, из которой торчали коричневые лапы, белые крылышки и красный клюв. Когда продавщица поставила утенка на прилавок, он начал передвигать лапами, шевелить крыльями и раскрывать рот. Двигался он по кругу. Очень забавная игрушка…
Вовка спохватился и вернулся назад, туда, где мать выбирала ему школьную форму, но ее там уже не было. Вовка очень испугался. Он не знал, куда ему бежать, и заплакал. Какой-то мужчина в соломенной шляпе спросил, почему он плачет, и Вовка ответил, что потерял маму. Мужчина велел ему стоять на месте и ждать.
В это время Мария пробиралась в толпе и искала сына. Она уже жалела, что взяла его с собой. Пусть бы сидел дома, и не было никаких переживаний. Больше всего она боялась, что Вовка выйдет на улицу и попадет там под какую-нибудь машину.
Мария растерянно металась по всему универмагу. От страшных мыслей у нее холодело в груди. И когда она наконец набрела на Вовку, ревущего, с грязным лицом, по которому были размазаны слезы, у нее опустились руки.
— Ну!.. паршивец, — беззлобно сказала она и подтолкнула его вперед.
Они вышли на улицу. Под мышкой Мария держала сверток: после долгого рассматривания она все-таки выбрала Вовке школьный костюм.
— Чтобы ни на шаг от меня не отставал! — сказала она сердитым голосом. — Избегалась вся, пока нашла. Сроду больше не возьму с собой. Будешь дома сидеть.
Вовка шел рядом, опустив голову, и молчал.
Много еще магазинов они обошли, и Вовка не понимал, зачем это. Уж лучше бы в кино сходить, чем вот так толкаться. Он захотел есть и сказал об этом матери.
— Погоди просить, — сказала Мария. — Неужто проголодался уже? А ведь я говорила дома, чтоб ел как следует.
— Ну вон хоть пирожков купи, — просил Вовка, когда они проходили по скверику мимо лотошницы, бойко выкрикивавшей: «Пирожки горяченькие! Шесть копеечек штучка. Свеженькие, горяченькие пирожки!»
— Что в них толку, — сказала Мария. — Пустые они. Ни сыт, ни голоден не будешь. Уж лучше в столовку пойдем.
Вовка устал. Ноги гудели. Посидеть бы на скамейке, но мать все куда-то торопилась и все говорила «потерпи».
В столовую, которая попалась им на пути, они все же заглянули, но там было много народу, и Мария ждать не стала. Они заходили в кафе, но там было все дорого, и они опять пошли дальше.
Вовка уже еле волочил ноги. Его ничего больше не интересовало: ни голуби, ни легковые машины, с шелестом проносившиеся рядом, ни игрушки в витринах магазинов. Ему даже есть перехотелось. Только бы упасть где-нибудь в траву и лежать, ни о чем не думая. Все виденное за день — люди, хлопающие двери, кожаные сумки и чемоданы, высокие полки с обувью и тюки материи — все кружилось перед глазами, сливаясь в длинную пеструю ленту, которой не было конца.
— Мама, — сказал Вовка слабым голосом, — я устал. У меня голова болит.
Мария испуганно поглядела на сына, на его бледное, осунувшееся лицо.
— Что с тобой, сынок? Ты, верно, есть хочешь? Сейчас я тебя накормлю.
Она повела его в первое попавшееся кафе. Цены там были тоже не дешевые, но она никуда дальше не пошла. Заказала себе и Вовке по полпорции борща, по котлете. Вовке она еще взяла компот. Но Вовка ел без всякого желания: похлебал борща, поковырял вилкой котлету и даже компот не выпил весь. Мария торопливо доела все, что осталось, и они вышли на улицу.
— Может, тебе мороженки хочется, сынок?
Вовка отрицательно помотал головой. Его мутило.
— Ну, тогда давай посидим, отдохнем маленько на вольном воздухе, — сказала Мария, глядя на желтое лицо сына, на котором блестели капельки пота.
Они сели на скамейку в садике напротив кафе. В тени деревьев было совсем не жарко. Сквозь зелень были видны серебрящиеся струи фонтана. По аллеям степенно прогуливались пожилые люди и молодые мамаши, толкая впереди себя детские коляски.
Сколько раз приезжала Мария, но почему-то никогда не замечала всей этой красоты. И где-то здесь жила Валентина. Мария помнила ее адрес, но пойти, повидаться с подругой не решалась, то боясь показаться жалкой, то совестясь за старый обман, а то и просто не желая идти в гости без гостинца, денег на который ей всегда не хватало…
Мария посмотрела на Вовку, и ей показалось, что его лицо стало еще бледней. Он сидел с закрытыми глазами, и его руки неподвижно лежали на коленях.
Мария тревожно спросила:
— Вовочка… сынок… что с тобой? Заболел, никак?.. Да, что же это, господи? Может, тебе водички?…
Она растерянно посмотрела по сторонам, как бы прося совета и помощи. Мария вытащила из-за рукава платья носовой платок, вытерла Вовке лицо и побежала за водой. Купила стакан газированной воды с сиропом и побежала назад.
— А стаканчик-то, стаканчик-то куда? — кричала продавщица. Но Мария не слышала.
Вовка отпил пару глотков. Мария отнесла стакан.
— Не положено посуду уносить, — наставительно сказала газировщица.
— Сыну моему худо, — виновато ответила Мария.
Она вернулась к Вовке, снова вытерла его бледное потное лицо платком и села рядом, обняв его руками.
Вовка уронил голову ей на колени, поднял ноги на скамейку и закрыл глаза. Ему не хотелось шевелиться. Стало легко и дремотно. Он лежал вверх лицом и сквозь закрытые веки ощущал бесконечную синь неба, и солнце с мягкими лучами, пробивающимися сквозь зелень, и белых голубей — большую стаю голубей, парящую в вышине над домами. Вот так бы всегда лежать на коленях у матери и никуда не ходить.
Мария не двигалась с места. Она сидела с застывшим лицом, по которому текли слезы, и про себя говорила: «Господи, что же это я?.. Ох!.. Дура я, дура!.. Вот он, должно быть, сон-то — красные шары — к болезни…»