По их заданию ты сначала выдавил конкурентов, а потом упрочил позиции «Войтека».
Один-единственный миг — и ты стал кем-то другим.
Одна-единственная встреча с адвокатом, гонцом — и они узнали, кто ты на самом деле.
Ты звонил ей. Ты предупредил ее.
Гренс взял со стола толстый конверт, в котором больше не было трех паспортов, наушника и тайно записанного диска, и вернулся к Херманссон, неся конверт под мышкой.
— Она дважды говорила с Хоффманном по телефону, недолго. Мы не знаем, о чем они говорили, и не нашли ничего, что прояснило бы, замешана ли она как-то в этом деле. Нам вообще не в чем ее подозревать. — Гренс поднес конверт к глазам Херманссон. — Поэтому мы не можем объявить ее в розыск за пределами Швеции. Хотя она находится именно за пределами. — Он указал на штемпель. — Я уверен, что письмо отправила Софья Хоффманн. Международный аэропорт Франкфурта-на-Майне. Двести шестьдесят пять направлений, четыреста самолетов, сто пятьдесят тысяч пассажиров. Ежедневно.
Гренс двинулся к торговому автомату — ему была нужна еще бутылка йогурта, еще булочка.
— Она далеко отсюда, Херманссон. И знает это. Она знает, что мы ее не найдем. Даже пытаться не будем.
Солнце стояло высоко.
Жарко стало уже утром. Он упал на влажную простыню и промокшую от пота подушку. С каждым часом становилось еще на пару градусов жарче, а перед обедом жара и резкий солнечный свет вдруг выгнали его к высоким воротам, ведущим к тому, что исчезало из его жизни уже дважды.
Эрик Вильсон сидел за рулем арендованного автомобиля.
Прошло уже пять дней, как он вернулся в округ Глинн, штат Джорджия, на базу Федерального правоохранительного учебного центра. Пора было продолжать работу, прерванную, когда Паула позвонил насчет покупателя, получившего польскую пулю в висок.
Вильсон снова завел мотор, медленно въехал в ворота, часовой отдал честь. Еще три недели. Сотрудничество шведских и европейских полицейских с американскими коллегами — залог успешной работы с информаторами и агентами под прикрытием, у американцев в этой области и опыт, и традиции. Пока Паула не выходил на контакт, работая в Аспсосской тюрьме, можно было изучить сложные случаи внедрения агентов в банду.
Какая странная жара.
Вильсон все еще не привык к ней. Обычно он и ходил быстрее, и жару переносил легче — во всяком случае, такие воспоминания у него остались от первых приездов сюда.
Климат, что ли, изменился. Или он сам стареет.
Он с удовольствием ехал по широким прямым дорогам этой большой страны, где все подчинено автомобилю, с удовольствием прибавил скорость, выезжая на I-95. Шестьдесят километров до Джэксонвилла и границы штата, полчаса езды в это время дня.
…Его разбудил звонок.
Рассвет еще не кончился, яркий солнечный свет и крикливые птицы только что проснулись за окном.
Свен Сундквист завтракал в баре международного аэропорта Ньюарк.
Он сообщил, что через несколько часов полетит дальше.
Сундквист утверждал, что направляется на юг США, чтобы получить немедленную помощь в одном расследовании.
Вильсон спросил, что это за расследование. Они редко заговаривали друг с другом, встречаясь в коридоре следственного отдела в центре квартала Кунгсхольм; зачем бы им понадобилось беседовать, оказавшись за семьсот миль от Стокгольма? Сундквист не ответил и только настойчиво спрашивал, когда и где, пока Вильсон не предложил единственный известный ему ресторан с обеденным залом. Место, где можно посидеть, не рискуя быть увиденными, где не надо говорить не своим голосом.
Ресторан оказался приятным местечком на углу бульвара Сан-Марко и Филипс-стрит, тихим, несмотря на то что все столики были заняты, и темным, несмотря на солнце, которое лупило по крыше, по стенам, в окна. Свен огляделся. Мужчины в костюмах и при галстуках, украдкой оглядывая друг друга, приводили самые веские аргументы в пользу жаренной на гриле жирной рыбы. Переговоры под европейское вино, мобильные телефоны на краю белой скатерти. Официанты незаметно возникали у столика ровно в тот момент, когда пустела тарелка или салфетка падала на пол. Запах еды смешивался с запахом горящих стеариновых свечей и ароматом красных и желтых роз.
Свен находился в пути уже семнадцать часов. Эверт позвонил в тот момент, когда Анита потушила ночник и свернулась рядом, прижалась плечом и мягкой грудью к спине Свена, посапывая ему в шею — мысли постепенно исчезают, удержать их невозможно, как ни старайся. Потом Свен собирал чемодан, а Анита не отвечала на его вопросы, избегала его взгляда. Он ее понимал. Эверт Гренс уже давно стал частью их спальни — человек, давно существующий в своем собственном времени и потому не считающийся с временем других. У Свена не хватало духу поговорить с ним, обозначить границы, но он понимал, что Аните, чтобы выдержать, иногда приходится делать именно это.
Такси из аэропорта оказалось без кондиционера, жара была внезапной и неотступной. Свен сел в самолет в одежде, уместной для шведской весны, а приземлился в летнее пекло у побережья Флориды. Он подошел к стойке у входа в ресторан и выпил минеральной воды с каким-то химическим привкусом. Они десять лет сидели в одном коридоре, вместе работали над некоторыми делами — и все-таки Свен не знал его. Эрик Вильсон не из тех, с кем можно выпить пива — или это Свен не из тех, или же они просто слишком разные. Свен обожает жизнь в таунхаусе, с Анитой и Юнасом, Вильсон такую жизнь презирает. Теперь им предстоит пожать друг другу руки и посмотреть, кто кого переупрямит: один из них требовал информации, а другой не собирался ею делиться.
Он был высоким, гораздо выше Свена, и стал еще выше, когда встал на цыпочки, чтобы рассмотреть сидящих за столиками посетителей ресторана. С довольным видом сел за самый дальний столик в дорогом зале.
— Я немного опоздал.
— Я рад, что вы здесь.
Официант замер у стола. Каждому — по стакану минеральной воды, по два кружочка лимона.
У меня есть минута.
Когда он поймет, зачем я здесь, я за одну-единственную минуту должен убедить его остаться.
Свен отодвинул серебристый подсвечник с белой свечой и поставил на его место ноутбук. Открыл звуковой файл, щелкнул по значку, похожему на длинную черту, — пара фраз, ровно семь секунд.
— Нам надо сделать его опаснее. Он совершит тяжкое преступление. Его приговорят к долгому сроку.
Лицо Эрика Вильсона.
Лицо Эрика Вильсона ничего не выражало.
Свен попытался поймать его взгляд. Если Вильсон и удивился, услышав собственный голос, или ему стало неуютно, то в его глазах это никак не отразилось.
Пошла следующая запись, одна-единственная фраза, пять секунд.
— Вести дела из камеры он сможет, только будучи уважаемым заключенным.
— Хотите послушать еще? Понимаете… тут довольно длинно, интересное заседание. А я… у меня есть вся запись.
Когда Вильсон встал, то еще владел своим голосом — как взглядом, как чувствами, которых нельзя показывать.
— Приятно было повидаться.
Пора.
Та самая минута.
Вильсон уже направился к выходу.
Свен запустил третий звуковой файл.
— Прежде чем я выйду отсюда, я хочу, чтобы вы коротко перечислили, что именно вы мне гарантируете.
— Что, по-вашему, вы услышали?
Вильсон уже уходил, он успел пройти половину пути до дверей, поэтому Свен закричал, когда Вильсон не остановился:
— Вы сейчас слышали голос мертвеца!
Посетители в блестящих костюмах не поняли его слов. Но все они прервали свои разговоры, отложили вилки и ножи, ища взглядом человека, нарушившего их покой.
— Это голос человека, который два дня назад стоял в окне одной тюремной мастерской и держал револьвер у головы одного тюремного инспектора.
Вильсон уже дошел до барной стойки справа от выхода — и тут остановился.
— Голос человека, которого застрелили по приказу нашего коллеги Эверта Гренса.
Вильсон обернулся:
— Вы о чем?!
— Я о Пауле.
Вильсон посмотрел на Свена, раздумывая.
— Вы ведь так его называете?
Шаг вперед.
Шаг в зал.
— Сундквист, какого вы…
Свен чуть понизил голос, теперь Вильсон слушает, он никуда не уйдет.
— И я говорю о том, что его устранили. Что вы оба, вы и Гренс, участвовали в этом. Что вы соучастники узаконенного убийства.
Эверт Гренс поднялся. Пустой стаканчик — в мусорную корзину, наполовину съеденную булочку с полки за письменным столом — в два укуса.
Ему было неспокойно, времени оставалось все меньше. Гренс безостановочно бродил между осточертевшим диваном и окном с видом на внутренний двор Крунуберга.
Сейчас Свен уже должен начать дознание. Должен пойти на открытый конфликт с Вильсоном, потребовать ответов.
Гренс вздохнул.
Эрик Вильсон — главное звено.
Один из тех голосов принадлежит мертвому. С обладателями еще трех Гренс подождет, они будут слушать, но только тогда, когда он этого захочет.
Пятый голос был голосом Вильсона.
Только Вильсон может подтвердить, что совещание действительно имело место, что запись подлинная.
— У вас есть время? — Светлая косая челка и круглые очки в дверях кабинета.
Ларс Огестам сменил пижаму и халат на серый костюм и серый галстук.
— Есть?
Гренс кивнул. Огестам проследовал за мощной фигурой, прохромавшей по линолеуму, и уселся на диван для посетителей, рубчик на обивке которого давным-давно стерся. Ночь была долгой. Гренс, виски и компьютер начальника полиции лена у него на кухне. Впервые за все время знакомства они разговаривали без взаимного отвращения. Эверт Гренс даже обратился к нему по имени. Ларс. Ларс, сказал он. Именно тогда, именно там они почти симпатизировали друг другу, и Гренс хотел показать это.
Огестам откинулся на спинку дивана, опустил плечи.
Не напрягался.
Не готовился к тому, что его станут оскорблять, станут угрожать ему.