Он ответил не сразу.
— Не тайна ли это? — спросила Кейт.
— Нет. Я пытаюсь найти слова для объяснения, чтобы не выглядеть в ваших глазах смешным.
— Я уже говорила, что вы не относитесь к людям, которые в какой-либо ситуации могут выглядеть смешными.
— Хорошо, посмотрим, выдержит ли ваше доброжелательное мнение такое испытание. Я мечтал говорить с вами. Да, но не о покупках, распоряжениях или счетах, а о том, о чем думали вы. Разумеется, откуда было мне знать ваши мысли. Много раз мне удавалось слышать, как вы разговаривали с пани графиней или с домашними. Я знал, что эти темы вам неинтересны. Может быть, только с ксендзом вы обсуждали интересующие вас вопросы.
— Это правда, — согласилась Кейт с улыбкой. — Вы были хорошим наблюдателем.
— Единственным указателем для меня явилась ваша литература. Почти всегда я знал, что вы читаете. Отвлекаясь по каким-нибудь делам, вы часто оставляли книгу на видном месте. Спустя несколько дней я просил ее, говоря, что много о ней слышал, и вы тогда рассказывали о ней в нескольких фразах. Проглотив книгу, я сгорал от желания высказать вам свое мнение, но у меня не хватало смелости. Таким образом, я беседовал с вами только мысленно, и никогда — словами. Я изучал каждую и представлял, как вы ее воспринимаете, какие выводы сделали, и мне казалось, что мы обмениваемся суждениями.
— Но почему вам хотелось поговорить именно со мной? — задала провокационный вопрос Кейт.
— Прежде всего потому, — после минутного колебания ответил Роджер, — что среди тех, с кем я общался в Прудах, вы были единственной, у кого я мог чему-нибудь научиться. Вы казались мне более глубокой и интеллигентной в сравнении с другими. Но в подобных диалогах была одна большая преграда: чаще всего вы читали книги на английском языке, и это приводило меня в отчаяние. В детские годы, когда для компании Гого меня допускали на его уроки, я нахватался верхов французского и немецкого языков, а об английском не имел никакого представления. Тогда я решил выучить этот язык.
— Каким образом? — заинтересовалась Кейт.
— Я купил в Познани учебник-самоучитель.
— И с его помощью можно было овладеть языком?
— О, да. Спустя пять месяцев я уже бегло читал тексты, правда, пользуясь словарем, а через год я заглядывал в него довольно редко и писал совершенно свободно.
— Это и в самом деле поразительно, — заметила Кейт.
— Вы помните, как вы удивились, когда я попросил почитать Шекспира в оригинале?
— Да, но вы объяснили мне, что хотите посмотреть гравюры.
— Я прочитал Шекспира и понял почти все. Зато в моем английском был один трагичный пробел: когда вы разговаривали с кем-нибудь по-английски, я не понимал ничего.
— Ах, вот оно что!
— В моем самоучителе не было произношения английских букв и слов. Это забавно, правда? Когда год назад я впервые приехал в Англию, обслуживающий персонал в гостинице и продавцы в магазинах принимали меня за немого или чудака, потому что вместо того, чтобы говорить, я все писал на бумаге и просил дать мне письменный ответ. Но говорить все-таки я научился за довольно короткий срок.
Он замолчал и через минуту добавил:
— Видите, какова суть моей благодарности.
Она была сильно взволнована и не ответила, потому что не могла найти что-нибудь традиционное, ничего не значащее, а показать свое волнение ей не хотелось.
В поместье уже знали о случившемся и встречали как счастливо спасшихся. Рассказ об этом происшествии занял мало времени. Интерес всех сконцентрировался вокруг предстоящего отъезда пани Матильды. Тетушки Бетси и Клося вели непримиримый спор при упаковке сундуков. Все обсуждали, кому пани Матильда доверит управление домом. В комнатах завязывались интриги, слышался шепот и ссоры. Предполагали даже, что Кейт специально приехала, и только ее заявление за ужином о том, что она возвращается в Варшаву, положило конец спорам на эту тему.
В состоянии здоровья пани Матильды ничего не изменилось, и с согласия врачей перед сном она смогла провести несколько минут с сыном и Кейт. Она была настроена более оптимистично, чем утром, и, желая им спокойной ночи, сказала:
— Если Вена поможет, то мне бы хотелось на реабилитацию поехать на Капри. Не была я там очень давно. На острове зимы почти нет, а весна удивительно красивая!
Когда Роджер и Кейт спустились вниз, там уже никого не было. Домочадцы разошлись по своим комнатам, слуги закончили уборку. В камине весело и призывно горел огонь, и стояла приготовленная бутылка старого бургундского вина, а на подносе — приборы для подогрева.
Кейт, занятая мыслями о тетушке, машинально села в кресло у камина, и только тогда осознала, что все приготовленное она приняла как нечто совершенно естественное, что задуманное Роджером не стало для нее неожиданностью, хотя он не говорил ей об этом. Он распорядился, точно был уверен, что Кейт примет это как что-то само собой разумеющееся, как свое желание.
Она усмехнулась.
— Это должно стать традицией? — спросила она.
— Дай Бог, — ответил он спокойно.
«Какой он милый», — подумала Кейт.
Роджер стал подогревать вино. В медной кастрюльке с длинной ручкой он смешал немного гвоздики с корицей и сахаром, залил вином и, раздвинув слой горячих углей, поставил на раскаленные кирпичи.
Он стоял на коленях перед камином, и отблески огня на лице сделали его еще многозначительнее, сосредоточеннее, загадочнее и мужественнее.
— Средневековый алхимик с тигелем или волшебник, заваривающий травы.
— Определенно не ядовитые, — ответил он, не поворачиваясь к ней. — Волшебники б Средневековье варили разное.
И после паузы добавил:
— Меня увлек и научил этому мой недавний «гувернер». Это, пожалуй, единственный напиток, который мне нравится.
— Вы, однако, большой эгоист, — заметила Кейт.
— Я? — удивился он.
— Конечно. Вы даже не поинтересовались, как к нему отношусь я. Что это? Я должна пить то, что нравится вам?
Повернувшись к ней, он рассмеялся тепло и искренне.
— Это было бы замечательно, — сказал он, — но, к сожалению, это не так. Я знаю, что вам понравилось вино, которое мы пили вчера. Вы с таким удовольствием выпили два бокала до дна.
— Ах, так вы считали? — выразила она негодование.
— Радовался, что вам нравится.
— Я немного замерзла вчера.
— Э, нет, вы вообще сластена.
— Я — сластена? — воскликнула она таким тоном, точно встретилась с самой большой несправедливостью.
Он рассмеялся и кивнул головой.
— Еще какая!
— Я не ожидала такого от вас. Вы столько говорили о моих мнимых духовных ценностях и вдруг — сладострастие!
— Одно не мешает другому. Ненасытность не очень привлекательная черта, зато стремление съесть лакомый кусочек наполнено шармом.
— Вы не сможете подсластить мне горькую пилюлю, — она сделала возмущенное лицо.
— Желание вкусно поесть бывает, как бы это сказать, аппетитным. Я всегда с истинным удовольствием присматривался к вам за столом. Когда подают блюда, которые вы особенно любите, вы так увлечены едой, так… ошеломлены вкусовыми ощущениями, что вам стоит гигантских усилий, чтобы принять участие в общей беседе.
— Вы ужасный клеветник и посмеиваетесь надо мной, — сказала, краснея, но уже весело Кейт.
— Но это же восхитительно!
— Что за коварство! Сейчас я поняла: вы специально на обед и на ужин распорядились подать то, что я больше всего люблю, чтобы устроить для себя зрелище, наблюдая за мной.
— Ах, так вы заметили?
— Да, и сейчас знаю, как это воспринимать. А к вашему вину я не прикоснусь.
— Точно?
— Я должна вас как-то наказать.
Он покачал головой.
— Это наказание было бы слишком тяжким… для вас. Вы чувствуете, какой дивный запах?
Кейт пошевелила ноздрями. Действительно, клубящийся над кастрюлькой пар наполнил воздух волшебным ароматом.
Они оба рассмеялись, а Кейт сказала:
— Вы и в самом деле опасно наблюдательны, и мне следует вас остерегаться.
— Нет, не нужно. Все равно ничего плохого я в вас не найду.
— Почему? Вы считаете меня женщиной без недостатков?
— Нет, но лишь потому, что и недостатки можно любить. Недостатки — такая же характерная черта данной личности, как и достоинства. Одно и другое, взятые вместе, составляют индивидуальность. Я не верю в существование на земле ангелов и чертей. Божественные и дьявольские черты перемешаны в каждом человеке, и все зависит от пропорций: один коктейль будет вкусным, а другой — отвратительным. Не знаю, сумел ли я понятно объяснить.
— Я поняла вас.
— Вот и вы без своих недостатков оказались бы кем-то совсем иным, чего мне бы вовсе не хотелось.
Кейт задумалась.
— Интересный подход.
— Возьмем, к примеру, какую-нибудь личность из истории или еще лучше из литературы, хотя бы Заглобу. Вы согласитесь, что этот образ весьма симпатичен. А сейчас проанализируем его. И что же находим? Он — пьяница, трус, враль, авантюрист, прихлебатель, плут, смутьян, словом, что-то малопривлекательное! Казалось бы, ничто не спасет его от нашего осуждения и презрения. Но в то же время автор добавил ему и, заметьте, не преувеличив, несколько, тщательно выбранных достоинств. И вот мы уже в восторге от пана Заглобы. Да мы бы не позволили ему отказаться хоть бы от одного недостатка. Не потерял ли бы он для нас свою ценность, если бы перестал пить, хвастаться, смутьянить или если бы стал таким героическим, как Жанна д'Арк?
— Я соглашусь с вами, если речь идет о литературных персонажах или даже исторических личностях, но весьма сомневаюсь, удастся ли это приспособить к живым, с кем нам приходится встречаться часто.
— В этом я совершенно уверен.
— Мне бы хотелось вас о чем-то спросить: недавно меня уверяли, что в моем характере заложена жестокость. Это высказывание, а скорее упрек не дает мне покоя. Интересно, сможете ли вы со своими наблюдательскими способностями подтвердить это мнение?
Тынецкий закусил губы и, наливая вино в бокалы, начал говорить.