Я лично помнила Валеру как одного из борцов с радугой. Не знаю, как в других городах, у нас эта идиотская кампания велась очень активно. Главный борец потом отправился заседать в Государственную думу, но общероссийскую борьбу с радугой не развернул. Нашлись другие темы. У главного борца появилась идея уравнять в правах эмбрионов и граждан России, он хотел запретить езду на велосипеде без прав, закрыть один телеканал, еще он что-то имеет против певицы Мадонны и группы «Раммштайн»… В общем, человек с непоколебимыми нравственными принципами, которого очень волнует моральный облик СМИ и россиян, для поддержания которого он предлагал создать дружины (они именовались «дружинными отрядами») верующих людей. Странно, что еще на все человечество не замахнулся.
Валера Хромой поддерживал только борьбу с радугой. Возможно, как «конкретный пацан» из девяностых. Перебарывать себя и ходить на концерт Мадонны, чтобы проверить, не вытворяет ли она на русской земле каких-то безобразий, он не собирался. «Облико морале» из себя не изображал – а ну как СМИ раскопают что-то из прошлого, что не удалось подчистить.
Хотя, признаюсь, несмотря на всю эту вакханалию, я все равно не думаю о геях и лесбиянках, когда вижу на небе это красивое природное явление. И в этом вопросе полностью поддерживаю Петеньку.
У Валеры был роман с красивой молодой актрисой Алексой, но она вышла замуж за известного актера, потому что считала, что с карьерой он ей скорее поможет, чем Валера. Или Валера в жены не звал. Или она одновременно хотела мужа, который поможет с карьерой, и любовника, который поможет деньгами или просто обеспечит плотские удовольствия.
Собрав журналистов, Алекса рыдала перед многочисленными телекамерами. А сколько еще нас ждет ток-шоу…
Она собиралась подавать в суд на судью, отдавшего Сашеньку (так Алексея Иванова-Владимира Сыроварова звали в семье Алексы и Импотента) не его отцу. А судья-то откуда мог знать, что Импотент не его отец, если сама Алекса узнала об этом спустя столько лет?! Да и вроде тогда Алекса не очень стремилась оставить ребенка себе. Ей хотелось гулять, сниматься, как раз деньги полились рекой. У нее же были великолепные контракты. И мужчин вокруг было много. Ребенок мог помешать (и явно мешал) вести ту жизнь, которую она хотела вести.
Но теперь Алекса решила точно выяснить, она является матерью взорванного Сыроварова или не она.
Алекса отправилась в морг, где находилось тело (или то, что от него осталось) Владимира Сыроварова. Вероятно, дала взятку. Сама она говорила, что никогда не подставит хороших людей. Она хотела лично попрощаться с тем, кого считала своим старшим сыном. Тем более она предполагала, что на официальной процедуре прощания ее к гробу и близко не подпустят. Заодно она вырвала несколько волос с корнем. После посещения морга она отправилась в лабораторию, где проводят генетические анализы, заодно прихватив и несколько вырванных с корнем волос Импотента, и несколько волос Валеры Хромого. И тот, и другой радостно подставили головы.
Все желающие журналисты могли получить скан документа, выданного Алексе.
И теперь она требовала официального генетического анализа. И еще она требовала суда над Вероникой Алексеевной Ивановой (или как там ее сейчас), укравшей ее сына больше тридцати лет назад.
Про наследство пока не говорила, но я не сомневалась, что в дальнейшем она очень активно будет участвовать в дележе имущества. Сейчас нужно было изобразить возмущение, негодование и горе лишенной сына матери, догадки которой подтвердились только после смерти сына. Она больше не сможет прижать его к груди. Ей остается только плакать на его могиле. И какие имя и фамилия будут начертаны на памятнике?
В общем, Алекса рыдала на всех телеканалах и в Интернете. Новость надолго заняла первое место в рейтинге, отодвинув политические, экономические и спортивные события.
На ряде каналов появился и Импотент, поносивший «проститутку и обманщицу» последними словами. Мало того, что она его обманула, так еще и вырвала несколько волос, которых у него и так осталось мало. Какая-то фирма мгновенно предложила ему поучаствовать в экспериментальной пересадке, и он согласился, обещая информировать мужчин, для которых отсутствие волос является большой проблемой, у себя в блоге (у него и блог есть?). Я предполагала, что он заранее договорился рекламировать процедуру. Надо ковать железо, пока горячо.
Следовало ожидать «многосериальные» ток-шоу с участием Импотента, Алексы и политика Валеры Хромого, который, возможно, таким образом хотел представить себя всей стране. Валера был вдовцом, растил двух сыновей. Жена умерла от тяжелой болезни. Больше он не женился. Или только пока. Алекса сейчас тоже не в браке, имеет дочь и сына от разных отцов.
Наша с Пашкой начальница Виктория Семеновна спросила, известен ли мне нынешний адрес проживания Вероники Алексеевны, считавшейся матерью Иванова-Сыроварова, и ее нового мужа. Теоретически я могла выяснить их адрес через Кристину или Фомичиху, хотя подозревала, что они там в гостях не бывали, но решила для начала пообщаться с другой ученой дамой – сестрой Иванова-Сыроварова Ириной Геннадьевной. Она жила в том доме, рядом с которым произошло убийство, я уже встречалась с ней лично. Я подозревала, что сейчас журналистская братия кинется к Веронике Алексеевне, и мне к ней будет не прорваться. Да и мы с ней лично не знакомы. Вот после того, как с ней побеседуют представители правоохранительных органов… Хотя что ей можно предъявить за давностью лет? Все сроки вышли.
Хотя мне было интересно, что же произошло на самом деле. Как ребенок Алексы оказался в семье ученых Ивановых?
Сестре Ирине на момент исчезновения-появления брата должно было быть девять лет. Сыну Алексы пять. А сыну Вероники Алексеевны – четыре. Год разницы. Ирина Геннадьевна старше брата на пять лет. Если бы у нее вдруг оказался другой брат, она не смогла бы этого не заметить! В девять-то лет. И где дети проводили лето? Вроде у Ивановых имелся дом в Новгородской области. Вероника Алексеевна поехала туда с сыном, но без дочери? Навряд ли.
Я решила, что не буду гадать, а задам интересующие меня вопросы Ирине Геннадьевне. Хотя она вполне может отказаться отвечать.
Я позвонила Кристине, спросила, дома ли Ирина Геннадьевна, а получив положительный ответ, попросила предупредить охрану на въезде в их поселок, что скоро буду.
– Ты не рвешь когти к Веронике Алексеевне? – удивилась Кристина.
– Там и без меня налетят коршуны. Я хочу поговорить с сестрой Алексея.
– Думаешь, она больше знает? Она же ребенком была, когда…
– Когда что?
– Не знаю! Честно. Я вообще не понимаю, как Лешкины родители могли подменить ребенка. Они… не такие. Приезжай.
Мы с Пашкой тронулись по уже знакомому маршруту.
Прямо перед нами в дом прибыла младшая из сестер Фомичевых Алина, чемпионка то ли мира, то ли Олимпийских игр, то ли и того, и другого по синхронному плаванию, и ее возлюбленный Коля, боец ММА. После пары минут общения с этими двумя у меня появилось твердое убеждение: когда Господь раздавал мозги, эти двое были на тренировке, причем она под водой, а Коля лежал в нокауте. Но они удивительно подходили друг другу и понимали друг друга с полуслова. Возможно, потому, что они и общались полусловами.
Мы расцеловались с Кристиной, и она кивнула наверх.
– Иди, тебя там ждут, – сообщила она. – Хотят посоветоваться. А я с сестрой пообщаюсь. Мы давно не виделись.
В комнатах Ирины Геннадьевны и ее супруга мы застали не только сестру Иванова-Сыроварова (или как его теперь правильно называть?), но и его мать (или не мать) Веронику Алексеевну и ее второго мужа, который сказал, чтобы его звали «просто Сергей». Вероника Алексеевна была во всем черном, глаза покраснели и опухли. По ней было сразу же видно: у женщины горе.
– Вы успели сбежать? – спросила я.
Они кивнули.
– Мы с вами хотим посоветоваться, – заговорил Сергей. – Просто по-человечески. Интервью под камеру давать не будем. Может, когда-нибудь, но не сейчас. Что вы посоветуете?
– Алексей был вашим сыном? – спросила я у Вероники Алексеевны.
– Я всегда считала, что да.
Но я знала, что генетическая экспертиза – серьезный аргумент. Современная наука позволяет определить мать и отца (если есть биологический материал) с почти стопроцентной точностью. И пусть Алекса действовала на свой страх и риск, лаборатория-то проводила исследования как обычно.
– Если бы подмена произошла в роддоме, вы могли этого не заметить, но одному ребенку было четыре года, а второму пять! Нельзя в таком возрасте не заметить, что ребенок не ваш!
– Можно, – ответила Ирина Геннадьевна.
Я повернулась к ней. У меня самой нет детей, но я считала, что это невозможно!
– Мои родители занимались наукой и были несколько оторваны от обычной жизни, – сказала она.
Вероника Алексеевна закивала.
– Хозяйством и нами с братом занималась бабушка. В период, о котором идет речь, мама и папа стали ездить за границу и читать лекции там, потом мы вообще уехали. По идее, подмена – если была – произошла в девяносто первом году.
– Это был ужасный период для ученых. Развал советской науки.
Мне пояснили, что ученые из России массово бежали дважды – в 1920-е годы, а потом в самом конце 1980-х и начале 1990-х. Железный занавес рухнул, упростилась процедура выезда – стало меньше формальностей и больше разрешений. Фактически массовая «утечка мозгов» началась в 1988 году. По официальным данным, в 1990 году Россию покинули 453 тысячи человек (не только ученых). Сколько покинули за все девяностые, не скажет никто. Уезжали на работу, к родственникам, на историческую родину. Статистика учитывала только тех, кто уезжал навсегда, а тех, кто уезжал работать по контракту и потом решал остаться, не учитывала. Хотя по некоторым данным, за все девяностые от нас уехали сорок пять тысяч ученых.
Западные страны быстро оценили потенциал России как поставщика научных кадров. Ученые бежали из России по нескольким причинам – низкие зарплаты, отсутствие научной базы, нехватка аппаратуры и оборудования, падение престижа научной работы, невозможность постоянных контактов с коллегами из-за рубежа. Интернета еще не было.