Наконец, я хотел бы повторить ещё раз: я убеждён, что практика в отношениях – благодатная почва для пробуждения. Я рискну высказать мысль – как делали и другие – что именно в отношениях, наверное, ярче всего проявляется привязанность к себе и своему, или процесс создания «я». Помните, что Будда называл создание «я» первопричиной печали.
Может ли наше общение с партнёром, коллегами и незнакомцами вести к освобождению, как и уединённая практика внимательности к дыханию? Пожалуйста, исследуйте такую возможность. При этом, возможно, стоит помнить о простых и прекрасных словах, которые произнёс однажды мастер чань Шэн Янь: «Практику не нужно отделять от жизни, но жизнь всегда должна быть вашей практикой».
Приложение. Встреча с Кришнамурти
Зачем я включаю свои воспоминания о Джидду Кришнамурти в эту книгу, посвящённую буддийской медитации? Кришнамурти (К.) был не просто критиком организованной религии; он считал, что часто она препятствует самопознанию и ведёт к глубокому страданию.
Этот человек, подчёркнуто не причислявший себя ни к какой религии, был первым, кто обучил меня Дхарме. Когда мы познакомились сорок пять лет назад, я не понимал, стоит ли мне и дальше преподавать в колледже; его наставления помогли мне обратиться к деятельности, которая, к счастью, стала для меня делом жизни, – к изучению, практике и преподаванию медитации. В каком-то смысле он также стал и моим последним учителем. Все эти годы его непоколебимая приверженность прямому видению нашей внутренней и внешней жизни, обучению на опыте воодушевляет и вдохновляет меня.
Я начинал с его учения о неизбирательном сознавании. Тогда почему я все эти годы практиковал Дхарму Будды? Мой ответ прост. Как я уже говорил во введении, я осознал, что мне нужна поддержка. Мне нужно было многие годы посвятить буддийским учениям и практике, чтобы подлинно воплотить в жизнь словесные учения К. Я нуждался в помощи техник, форм, особой среды, в поддержке сообщества, в долгих периодах безмолвной медитации в одиночестве и с другими. Прежде всего у меня была потребность в других замечательных учителях, которые признали, что я нуждаюсь в руководстве, и щедро и терпеливо наставляли меня. Меня особенно привлекало учение Будды о том, что внимательность к дыханию ведёт к развитию спокойствия и интуитивного видения.
Все эти годы, пока я изучал Дхарму Будды, моя связь с К. и преданность ему и его учению не ослабевали. Он – мой коренной учитель. Даже с того света он продолжает оживлять мою любовь к учению Будды. На протяжении многих десятилетий мы находимся в счастливом союзе.
Не только я, но и многие буддийские учителя видят близость этих двух подходов. Говоря словами Аджана Сумедхо, современного американского мастера випассаны в линии передачи Аджана Чаа, «сознавание помогает нам принимать всё – хорошее, плохое, правильное, неправильное, удовольствие и боль: всё это сосуществует. Мы не пытаемся контролировать ум; скорее, речь идёт о „неизбирательном сознавании“, как выражается Кришнамурти. Мы осознаём и не выбираем; мы не пытаемся удержать одно или избавиться от другого»[10].
Самдонг Ринпоче, почитаемый тибетский лама, близкий к Его Святейшеству Далай-ламе, проводил много времени с К. и пришёл к выводу, что его учение по сути не отличается от буддийского, разве что Будда учил, исходя из относительной и абсолютной истины, а К. – из абсолютной (в сообществе практиков випассаны её называют Необусловленным). Сам Далай-лама трижды лично встречался с Кришнамурти. Доктор А. Т. Арияратне, всемирно известный буддист-активист, которого часто называют «шри-ланкийским Ганди», говорил мне, что он, хотя родился в буддийской культуре, не до конца понимал, о чём говорит Будда в «Сатипаттхана-сутте», пока не услышал, как ясно и глубоко объясняет медитацию К. Этот список можно продолжить.
Все учения из этой книги пропитаны влиянием К. Исследование «Калама-сутты» из первой главы – моя дань уважения К., который неустанно подчёркивал, как важно исследовать, сомневаться, учиться, а также проверять истинность учений на собственном опыте. Все буддийские учителя превозносят дух вопрошания, но со временем большинство из нас вырабатывают удобные предположения в связи с выбранным учением и практикой. К. так не поступал. Его учения постоянно разжигают пламя вопрошания, что позволяет нам сохранять честность и открытость к происходящему здесь и сейчас. Эта книга возникла благодаря этому учению, которое заставило меня спросить – и исследовать, – отвечает ли моя страсть к неизбирательному сознаванию реальным навыкам и склонностям моих учеников. Когда я понял, что это не так, я стал более энергично обучать внимательности к дыханию.
На этих страницах прослеживается и другая нить влияния К.; речь идёт о приоритете практики в отношениях. Опять же, об этом говорит большинство буддийских школ, когда указывают на значение отношений в монашеской или мирской жизни. Однако зачастую буддийские учения мудро ищут прибежища в обетах, которые должны направлять гармоничную совместную жизнь. У К. сохраняется сущность обетов, но он расширяет эти учения так, что отношения становятся зеркалом, помогающим увидеть процесс создания «я». Когда вы напрямую видите свои отношения с жизнью во всех её проявлениях, ослабевает и даже исчезает привязанность к «я» и «моё» – то, что Будда называет источником страдания. Другими словами, К. превращает самую сложную сторону жизни в практику, которая ведёт к освобождению от печали. Такое понимание отношений как практики подробно разбирается в последней главе этой книги.
Наконец, влияние К. безошибочно прослеживается и в акценте на неразрывности жизни и практики, который я здесь делаю. И снова я говорю о подходе, которому искренне учат в большинстве буддийских общин и который в главе о повседневной жизни я рассматривал на примере учения Догэна. Но К. привил мне такое понимание задолго до того, как я познакомился с буддизмом. В своих учениях он незаметно переходил от рассуждений о природе к мыслям о людях на городских улицах, материальных предметах, динамике внутреннего мира. Это было неизбирательное сознавание в действии. Так называемая практика и так называемая жизнь — одно и то же: есть лишь множество форм жизни!
В конце нашей первой встречи Кришнамурти подчеркнул: «Обращайте внимание на то, как вы живёте на самом деле» – не на то, как, по вашему мнению, вы живёте, не на то, как, по вашему мнению, вы должны жить! С того дня это учение глубоко запечатлелось во мне. И до сих пор оно продолжает наполнять мою жизнь – когда я преподаю, практикую, общаюсь, хожу – и пишу эту книгу.
Мадлен Дрекслер
В: Я бы хотела поговорить о том, как Кришнамурти повлиял на вашу жизнь и на ваш путь учителя.
О: Для начала я хотел бы сказать, что хотя К. умер в 1986 году, он продолжает жить в моём сердце. Он стал частью моего существа. Из всех моих учителей он оказал на меня самое сильное влияние – несравненно более сильное.
В: Это связано с тем, чему он учил или как он учил?
О: Я не могу разделять – и то и другое. Его личность и содержание его учений приносили мне глубокую радость. Возможно, стоит рассказать предысторию. Я познакомился с ним в конце шестидесятых – в 1967 или 1968-м. Тогда я преподавал социальную психологию в университете Брандейса. Мой коллега, профессор Морри Шварц, – ключевая фигура книги «Вторники с Морри»[11] – стал настаивать, чтобы я встретился с К. Он говорил: «Ларри, последние пару недель я был в Нью-Йорке и слушал этого индийского джентльмена в Новой школе социальных исследований. Я не понял ни слова из того, что он говорил, но знаю, что это именно то, что ты ищешь. И он приезжает в Брандейс».
Я сказал: «Ладно, ладно, Морри». Меня ничуть не увлекло то, что он рассказывал. Он возразил: «Нет, нет, тебе правда нужно его послушать. Это то, что ты ищешь». Я сказал: «Ну, о чём же он говорил?». Он отвечал: «Понятия не имею. Но знаю, что это твоё. Правда».
Я спросил: «Хорошо, как его зовут?». «Дж. Кришнамурти». «Почему он приезжает в кампус Брандейса?» Он ответил, что встречу организовал профессор Джеймс Кли с факультета психологии. Ежегодно в Брандейс в качестве гостя факультета кинематографии приезжал выдающийся человек. Кришнамурти пригласили погостить на несколько дней; его беседы должны были снимать на камеру. До этого я о нём не слышал, но решил хотя бы прийти и послушать, что он скажет.
Примерно за неделю до приезда К. я просматривал книги в одном академическом книжном магазине для интеллектуалов на Гарвардской площади. Я спросил у владельца магазина, есть ли у него книги такого автора, как Кришнамурти. Я был совершенно уверен, что он не вошёл в его кружок глубоких мыслителей. К моему удивлению, он указал мне на единственную книгу К. – «Подумайте об этом».
Я начал листать её. И как подобная книга оказалась в этом магазине? Кришнамурти обсуждал с детьми проблемы, возникающие, когда они взрослеют и входят в жизнь. Его язык был простым, обыденным, конкретным и буквальным. Прежде я не читал книг, где так просто и глубоко обсуждались бы важнейшие проблемы, которые встают перед каждым – якобы перед детьми; при этом его слова проникали мне в самое сердце – мне, образованному преподавателю, которому было больше тридцати. Книга глубоко меня тронула. Теперь я совершенно не сомневался, что приду на его недельные учения.
И вот появляется Кришнамурти. Стоит упомянуть ещё об одном моменте; во многом из-за него эта встреча так на меня повлияла. В то время мне стало казаться, что я отхожу от научной жизни. Прежде я работал на кафедре психиатрии в Гарвардской медицинской школе и ошибочно считал, что причиной этого ощущения была кафедра. Всего через два года я ушёл оттуда и вернулся преподавать в Чикагский университет, где прошли мои счастливые студенческие годы. Однако оказалось, что и это место меня не устроило, и через год я ушёл, приняв предложение университета Брандейса.