Лежа в бешено рвущихся в стороны тисках челюстей, ощущая кожей, мышцами, костями и нервными окончаниями каждое пилящее движение зубов в ногах и руках, Марк решил наконец поддаться своей судьбе. С безволием пришло и равнодушие. Он почти перестал прилагать усилия. Даже начал подумывать о глупости какого-либо сопротивления.
Вместе с тем, по телу начала растекаться необъяснимая легкость. Нет, даже не легкость, а такое чувство, будто Марк терял свой собственный вес. Все меньше и меньше, и вот он уже достигает считанных фунтов, унций. Боль растворялась, хотя чертовы твари все еще рвали его. Уходил и бешеный жар драки, и оглушительный стук обезумевшего сердца, отдававший пульсирующим прессом крови в его голове и груди. С ними же исчезали тревога, страх, жажда жизни. Вообще мысли о ней как о чем-то ценном, уникальном, нужном. Покой – вот что наполняло Марка все больше и больше. Нежные волны покоя качали его в эфире вселенной.
Начал пропадать слух. Оглушительные хрипы на лице и притворное смакование ручейков крови где-то внизу превращались во что-то далекое, приглушенное. Мутная, бессмысленная масса дергалась перед глазами. Прыгала и бесновалась в голодной злобе, но Марк спокойно наблюдал за этим, не смея нарушить идиллию. Он окончательно потерял чувство притяжения и стал невесомым. Казалось, он парил, едва оторвавшись от земли, будто плыл на воображаемом облачке.
Словно под действием ветерка он начал медленно-медленно отдаляться от этого места, прочь от своего бренного тела, подальше от мирских забот. Начали возникать какие-то ожидания, домыслы и давно забытые знания. Кажется, почти ничего в этом мире его больше не волновало. Все было неважно, все уплывало и растворялось вдали, куда им и дорога. Было отчаянно хорошо и спокойно на душе.
Неожиданно что-то тяжелое ударилось в грудь Марка. Удар был сильный, но не болезненный, будто в него бросили мяч, набитый песком. Чертовы твари оказались поодаль и злобно поглядывали на него, не смея шелохнуться. Марк опустил взгляд и страшно удивился увиденному. Из его тела торчал ржавый кусок железа, похожий на гарпун. Грязный и массивный. Даже слишком массивный для такой жалкой жертвы, как он. Будь он хоть на дюйм крупнее, он бы просто разорвал его пополам. От гарпуна тянулась длинная якорная цепь, уходящая в бесконечную тень. Туда, где проглядывались горные зубцы.
Не теряя времени, цепь натянулась и затем резко рванула, с враждебно настроенной силой. Марк кубарем перелетел несколько метров, вновь почувствовав свой бренный вес. Кто-то подсек свою рыбешку, издевалось подлое сознание. Цепь опустилась и снова натянулась, издавая при этом самые омерзительные скрипы и звон подпорченного временем железа. Теперь она уволакивала жалкую душонку с безумно нарастающей скоростью. Все быстрее и быстрее в черный бездонный проход далекой мрачной скалы. Вслед за Марком бешено бежали и довольно повизгивали все те же пять поганых тварей во главе со своим вожаком. Иногда кто-нибудь из них пытался цапнуть его, рвануть от него кусок, когда удавалось приблизиться. Поневоле почувствуешь себя чучелом кролика на собачьих бегах.
У нашего героя растаяли все сомнения, что этот новый поворот в его злоключениях и есть та жирная точка во всем повествовании его жизни. Уже после, ничего не исправишь, не повернешь вспять. Ледяной ужас его съежившейся души был колоссальный. Откуда он взялся? Почему он такой глубокий? Казалось, воспарявший разум в безумном отчаянии пытался сопротивляться приближению к черной дыре. Душа рвалась сама по себе в обратную сторону, будто струны натягивая жилы. Неужели этот страх был связан с особым чувством? Неужто он продиктован более глубоким уровнем сознания, уже наученным, знакомым с мрачным продолжением событий? Вот где, значит, прячется настоящий ужас, вытягивающий боль из всех сухожилий, подумал Марк.
Оставалась еще сотня-другая метров до черных ворот кромешного ада в скале, за которыми уже не будет ничего, на что стоит надеяться. Марк мысленно взмолился богу, которого он всей душой, каждой клеточкой своего организма ненавидел до последней секунды. Против кого он был готов стоять до своего ничтожного издыхания. Неужели я заслужил это, неужели не был достоин быть счастливым? Разве я не пытался, не боролся супротив зла… За что?..
И тут что-то большое, сильное и тяжелое начало разгораться за горизонтом. Оно становилось все ярче и ярче, пока не достигло ослепляющей силы и будто бы замерло в своем апогее. Собаки бросили преследование и, ускорив свой бег, молнией помчались мимо Марка. Молча, не оборачиваясь, лишь бы успеть добраться до дыры. Будто это была световая вспышка ядерного удара, а за ней гналась губительная взрывная волна. Так они и исчезли в черном проеме, казавшемся теперь еще чернее на фоне сверкающей белизны снега. Цепь же перестала тянуть и даже обвисла, оставив нашего героя лежащим на боку, с гарпуном, торчащим из грудной клетки.
Марк начал приходить в себя. И вместе с тем, еще явственнее ощущать тяжесть своего тела и пилящую боль во всех израненных конечностях. Всеохватный ужас же сменился на душераздирающее любопытство. Черт возьми, думал он, что происходит? Я еще живой? Нужно обязательно узнать, любой ценой увидеть, что это за странный свет остановил мою погибель.
Забыв про свой обрубок, он пытался приподняться и поглядеть на источник своего спасения. Но силы давно покинули его тело. Попытки оторвать от земли массивный гарпун оказались тщетными.
Но Марк не сдавался. Рывками, через боль, опираясь головой в промерзшую землю, он повернулся лицом к очагу событий. Но увидел лишь яркий теплый свет, который растворял в себе что-то еще, чему трудно было дать описание, в ослепляющей белизне.
Марк приложил пережеванную кисть уцелевшей руки к глазам и сквозь щель между пальцев различил какую-то мощную фигуру. Фигура что-то произнесла сильным спокойным голосом, сотрясающим землю и эхом ушедшим в черный проем. Но что именно, Марк разобрать не смог. Сам язык был вроде и знакомым и не знакомым одновременно. Что-то он вроде уже слышал раньше, но давно позабыл.
Было и недовольство, и разочарование в речах. Подобное, наверное, слышишь от своего строгого отца, когда ты не оправдал сразу всех его надежд. Фигура постояла еще несколько секунд, затем резко развернулась и ушла в свет. Затем и свет исчез во тьме.
***
Марк очнулся в своем номере, залитый ледяным потом и давящей болью в груди. Сердце ломило так, будто оно перекачивало ртуть вместо крови, сжимаясь на своем последнем издыхании. Холодно, очень холодно, и боже, опять этот глупый монах! Что, черт возьми, он здесь делает? Наверное, это тоже сон, решил Марк и невольно провалился в забытье.
***
В следующий раз Марк пробудился к полудню, когда солнце проникло в щель между занавесками и принялось самым наглым образом досаждать своим пребыванием. Едва разлепив глаза, он заподозрил некую новизну в обстановке. Что-то было этим днем не так, вопреки обычному порядку. И внутренние ощущения вторили этим подозрениям.
Марк пытался вспомнить вчерашний день, но едва ворочающиеся мысли казались сегодня неподъемными. Еще хуже было с головой, которая отзывалась болью на каждое еле заметное движение. Ценой невероятных усилий Марк полностью разлепил глаза, оторвал тело от кровати и наконец оглянулся.
Вы даже представить себе не можете, насколько это необычно обнаружить себя на больничной кровати, потеряв связь с прошлыми событиями. Хотя Марк уже не первый раз переживал похожие приключения, но привычку к подобным подаркам судьбы он так и не заимел. Сейчас он с любопытством разглядывал окружавшую его унылую отделку провинциального госпиталя. Но хуже всего оказалось обнаружить монаха, сидящего в кресле у изголовья кровати и выпятившегося на него своим омерзительно сочувственным взглядом. Все-таки мне не приснилось – первое, что мелькнуло в голове Марка.
– Ну что, живой? – спросил монах.
– Холод собачий, – ответил Марк, заметив, что его трясет.
– Каждый день, когда ты просыпаешься, ты рождаешься вновь!
– Пошел бы ты, – ответил ему Марк, хотя и грубо, но не выражая и доли враждебности. – Какого черта вообще ты здесь делаешь, позволь спросить?
– Ты хорошо помнишь недавний вечер двое суток назад? – спокойно спросил монах в ответ.
– Я что, здесь уже двое суток? – удивился Марк.
– И половину дня!
– Черт возьми. Должно быть, я тогда здорово перебрал. Даже думать больно, – ответил Марк, сделав попытку вспомнить предшествующие события. И уже начиная заворачиваться в одеяло от пронизывающего холода, он с неподдельным удивлением обнаружил, что запястья плотно перебинтованы и отдают резкой болью, стоит лишь шевельнуть ими.
– Что это за ерунда с моими руками? Твоя работа?
– Изначально ты сам постарался. Я лишь помог тебе сегодня проснуться.
– О черт, нет! Лучше бы я умер, так голова болит, – сетовал в ответ Марк, быстро потеряв интерес к своим рукам. Все равно никуда они не денутся.
– Я принес кое-что поесть и… некоторые снадобья, – протянул монах. – Ты потерял много крови, потому будет полезным, если я пригляжу за тобой.
– Лучше бы ты меня оставил одного. Я не привык, когда за мной следят. Тем более во время сна. Никуда я не денусь.
– Конечно, я могу тебя оставить. Но лишь на время и если ты примешь лекарства.
– Все что угодно, только, пожалуйста…
***
Немного позже Марк силился вспомнить, как тот злополучный вечер заставил его стать пациентом замшелой китайской больницы.
Наспех склеенные клочки воспоминаний поначалу его обрадовали. Даже что-то теплое появилось в заледеневшей груди. Ведь здесь он пересек ту самую черту, до которой уже не мечтал добраться. Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки, и скоро все придет к логическому завершению. Пусть первые итоги оказались не самыми желанным, но сейчас он хоть в чем-то был уверен. По крайней мере, в большей степени, чем раньше.
Жаль, конечно, что с первого раза у него ничего не вышло. Но начало положено. Нужно всего лишь прийти в себя, набраться сил и наконец довести дело до развязки.