енистую почву. Армия охраняла их на Превлаке по нескольким причинам: в случае войны и осады они послужили бы пищей; их миролюбивое присутствие отвлекало внимание случайных преступников от замаскированного оружия, а выщипывая сорняки, они давали возможность свободно простреливать прилегающее к базам пространство.
На Превлаке, этом исключительно важном стратегическом укреплении на Адриатике, есть много заросших окопов и всяческих ям, оставшихся еще от Австро-Венгрии, которая держала там свои артиллерийские подразделения. Случилось так, что один неловкий, только что народившийся теленок, еще не научившийся ходить на тонких ножках, случайно свалился в одну их таких глубоких ям, выкопанных в каменистой почве, а его мать не могла помочь ему выбраться наружу. Теленок печально мычал, пока опытная пеструшка исследовала яму.
А потом она спустилась вниз по каменистому склону прямо в штаб, где как раз заседало командование базы.
Она всунула голову в открытое окно и обвела взглядом людей, склонившихся над развернутыми картами побережья. Она разглядывала их своими влажными умными коровьими глазами. Взгляд ее остановился на коменданте базы, подполковнике Стеване Чуке. Поняла ли она, что он здесь главный, или только своим коровьим инстинктом поняла, что он крестьянский сын из нищей Буковицы – навсегда останется тайной. И корова принялась мычать, не убирая голову из окна.
– Пеструшке чего-то не хватает! – поднялся из-за стола комендант Чук и вышел из штаба.
Корова резво побежала к высоте Пунта, но, сделав несколько шагов, опять остановилась и дважды промычала. Комендант в сопровождении подчиненных направился за ней.
Капитан миноносца рассказывал мне, что после этого пеструшка регулярно являлась к штабу и поджидала коменданта Чуку, чтобы мычанием отблагодарить его за оказанную помощь. При этом она, от рождения недоверчивая и почти что дикая, как и все коровы на Превлаке, позволяла ему чесать себя за ухом.
Армия оставила Превлаку. Но что же случилось с коровами?
Если пеструшка вновь заявится поблагодарить коменданта Чуку, то увидит незнакомое, по-северному бледное лицо офицера Объединенных Наций, не понимающего коровий характер, потому что он не пас их в своей военной академии…
Даже коровы понимают, кому принадлежит Превлака!
Турки
Помнится, как-то чуть не начали воевать Китай и Советский Союз.
Тогда я был в деревне Мириловичи под горой Видушей. Мы сидели на каменном гумне – единственной в окрестностях ровной площадке и крутили самокрутки. Начался жесткий разговор о границах, но никто даже и не подозревал, что человек, который два века тому назад договорился о границе между Россией и Китаем по реке Уссури, родился всего лишь километрах в двадцати отсюда, недалеко от Требинья! Это был предок Иована Дучича, граф Савва Владиславич[18], дипломат российского двора.
У этих людей нет ничего, но они знают все. Голодные, в заплатках, живущие без дорог, водопровода и электричества, они обсуждают на гумне международную политику.
– Ударят ли русские по китайцам, а Вьетнам на Кампучию?
Вдруг из мрака появляется дед Глигор ста двух лет. Он еще помнит множество герцеговинских восстаний, бунтов и три войны.
– А что турок на это скажет? – озабоченно спрашивает он.
И вот, четверть века спустя, турки опять здесь!
Опять джихад…
Курд
Уроженец Никшича схватил живого курда, но в лагерь для военнопленных его не отправил.
Он взял его в рабство.
Курд был наемником в хорватской армии.
Его звали Али.
Уроженец Никшича взял его в плен на герцеговинском поле боя в 1992 году.
До этого курд сражался в горах родного Курдистана против турок и иракцев.
Потом его наняли подавлять восстание в Трансильвании, и он воевал поблизости от проклятого замка графа Влада Дракулеску.
Ничего другого, кроме как воевать, он делать не умел…
Ему некуда было возвращаться.
Хорваты платили ему старыми, вышедшими из употребления купюрами, которые он зашивал под подкладку шинели.
В Герцеговине он чувствовал себя совсем как дома, в Курдистане, разве что баранина вкусом немного отличалась от привычной: в нее не добавляли рис и изюм.
Он жег дома без мести, убивал без ненависти, насиловал без страсти.
Когда житель Никшича, в прошлом боксер-полутяж, завалил его на землю и разоружил, курд в ожидании смерти закрыл свои глаза, темные, как воды Тигра и Евфрата.
– Аллах акбар! – процедил он сквозь стиснутые зубы.
Однако уроженец Никшича не убил его. Он пощадил его черную жизнь.
Когда у него вознамерились отобрать курда, чтобы поместить его в лагерь для военнопленных, он вытащил гранату-лимонку и сказал:
– Он мой! Я его честно пленил, и он будет служить мне. Кто его тронет – помрет на месте!
Так что ему оставили курда, вроде как в роли денщика.
Тот неслышно следовал за хозяином, совсем как тень черной кошки.
Сначала он гладил ему форму, чистил сапоги, смазывал миномет, постилал постель…
Но пуля не брала его.
Молчаливый и черный, совсем как телефон, Али выучил всего два слова нашего языка, которые в первую очередь запоминают иностранцы, посещающие нашу несчастную страну: «Нет проблем!»
Если кто-то вдруг желал отомстить ему, житель Никшича вытаскивал пистолет и говорил:
– Поймайте своего курда и творите с ним что заблагорассудится! А у этого хозяин – я!
Ему и в голову не приходило, как он похож на своего прадеда, который в Скадаре взял в плен своего первого турка.
Если житель Никшича не был в трактире, то Али был за его спиной, готовый в любой момент долить стакан и зажечь сигарету.
Они, как самодостаточные люди, все меньше нуждались в чужом обществе.
С наступлением сумерек житель Никшича учил курда сербскому языку.
Если он что-то не запоминал или неправильно произносил, он своей тяжелой боксерской ладонью отвешивал ему оплеуху:
– Ты что, зарабатывать на нас приехал, арап ты черный?
– Нет проблем! – бойко отвечал тот.
Иногда, помягчав сердцем, житель Никшича угощал его пивом.
Он водил его слушать песни знаменитых гусляров. За сто немецких марок они исполняли «Королевича Марко и Черного Арапина».
Все привыкли к парням белой и черной кожи…
В бою на суровых камнях жителю Никшича раздробило обе ноги.
Курд взвалил его на плечи и часами тащил его по плоскогорью к ближайшему госпиталю, после чего бесследно исчез, отправившись, очевидно, искать новую войну в какой-нибудь еще более несчастной стране.
Круглый стол
Ежевечерне в Белграде происходит множество лекций, круглых столов, дискуссий и презентаций.
Блокаду можно рассматривать и как огромный открытый университет, двери которого открыты каждому жаждущему знаний, новых знакомств и теплых слов. Здесь говорят о православии и о Первом сербском восстании, горячо дискутируют о демократии и тоталитаризме, о роли щитовидной железы, Гельдерлинке и филлоксере; разглагольствуют неприкрытые свидетели Иеговы, выступают с лекциями зэки с Голого острова[20], презентуют книги о здоровой пище и дзен-буддизме, Канте, венерических заболеваниях, проходят круглые столы, посвященные этническим чисткам.
Время от времени на какой-нибудь презентации или торжественном открытии появляется несчастный человек, который старается наколоть на зубочистку канапе и выпить рюмочку-другую, а заодно и ухватить проспект, рекламирующий обучение в Гарварде, раздобыть значок друзей посуды фирмы «Цептер» или хотя бы брелок для обнаружения артезианской воды.
Одному бедолаге какой-то индийский гуру на лекции про реинкарнацию сообщил, что у него такая аура, о которой можно только мечтать!
Поскольку народу в основном вечером некуда деться (все страшно подорожало), многие за один вечер успевают посетить две-три лекции или круглых стола, и все это у них в голове перемешивается до такой степени, что они более не могут отличать постмодернизм от лечения эпилепсии биоэнергетикой… Да еще если на ретроспективе новейших авангардных тенденций нефигуративного искусства хватанут на голодный желудок коньячку, а потом дернут крепкой ракии на презентации народных промыслов из окрестностей Валева, все у них в голове перемешается.
Однако самыми посещаемыми остаются дискуссии, на которых речь идет о войне и политике. Интеллигенты, рассуждающие на эти темы, просто не поспевают на все мероприятия, куда были приглашены. Бывает, что в течение вечера они отмечаются на пяти-шести мероприятиях, и поздним вечером появляются на круглом столе какого-нибудь белградского телеканала. То, что когда-то написали – забыто, теперь они в основном говорят.
Конечно, слаще всего, когда организаторы представят им какого-нибудь серба из «тех краев», где воюют, и они принимаются атаковать его – разве что только не передают Международному суду в Гааге как военного преступника. Впрочем, суд этот чудо невиданное: рассуждают в Гааге, а преступники сидят в лесу! Хотел бы я знать, как они их всех переловят?
Недавно случилось, что в Белград по делам занесло мэра маленького городка из Герцеговины. Он был живой легендой, о нем по селам сказки рассказывали, герой и мужичина двухметровый, невероятно храбрый, а к тому же еще и хитрый как лис из Звиерины. И вот организаторы пригласили его на открытую трибуну с участием образованнейших белградских профессоров и теоретиков – у каждого по три пары очков, такие они ученые и начитанные. Они то и дело меняют их, заглядывая в свои бумажки с тезисами!
Он, мышка серенькая – пропал совсем! Не по себе ему ни на сцене, ни в гражданской одежке, которая жмет ему и режет подмышками. Он без пистолета себя голым чувствует.
Профессура – психиатры, социологи и политэкономы – себя как рыбы в воде чувствуют; элегантно забрасывают ногу на ногу – настоящий консилиум! Обсуждают его, словно тут этого мужика и нет; он для них – знаковый архетип пейзанского горца из восточной Герцеговины, неприспособленный к урбанистическому окружению и генетически склонный к воинственным действиям, грабежу и поджигательству, словом, виолентный тип, антропологически относящийся к «Характерологии югославов» Дворниковича и открытиям Ломброзо в смысле строения черепа, с учетом антропоморфных особенностей и пропорций лобной части черепа и челюстных костей динарского праче-ловека. Герцеговинец молчит и смотрит перед собой с выражением: «Боже милостивый, куда я это попал, ночью к врагам залетел!» Пот у него на лбу горошинами выступил. В самых страшных боях побывал, а теперь ему кажется, что страшнее не бывало, и рад бы слинять отсюда, из этого зала, битком набитого юной интеллигенцией, и с экзаменационной комиссией, состоящей из знаменитых имен и титулов.