– Ну, пошли, ребятки! – Белоконь лично похлопал по плечу каждого из первых тридцати отважных воинов из взвода Ивана Блажко, под покровом быстро тающей ночи отправлявшихся в неизвестность навстречу смертельной опасности. – Громак!
– Я!
– Вы с Зайцем по сигналу к атаке должны из своего ПТР поразить стоящие в засаде бронированные машины противника, чтобы не дать им возможности открыть огонь и таким образом прижать следующих за вами бойцов к земле! – четко и жёстко обрисовал задачу комбат.
– Есть, товарищ майор!
– Удачи вам, братцы…
– Спасибо… За мной – вперёд! – тихо прошептал лейтенант и быстро скрылся в утренних сумерках.
Где-то совсем близко послышался гул мотора, который быстро нарастал, и вскоре из тумана вынырнуло дуло самоходной артиллерийской установки.
– Патрон! – в горячке распорядился Иван.
Но было поздно…
Снаряд разорвался совсем рядом.
Николая не задело совершенно, а вот его первому номеру немного досталось – осколок, точно злая оса, безжалостно ужалил плечо.
Другой же неуправляемый кусок железа и вовсе разорвал в клочья противотанковое ружьё!
Заяц зло выругался и посмотрел на Громака:
– Как говорил товарищ Чернышевский: «Что делать?»
– Как что? Ура! – заорал ефрейтор, бросая под гусеницу самоходки гранату и одновременно скатываясь во вражеский окоп.
А там на него в упор смотрели две пары горящих фашистских глаз.
Раздумывать было некогда.
Рука сама инстинктивно схватила лежащую на бруствере сапёрную лопату и опустилась сверху вниз на солдата вермахта. Голова немца раскололась, словно перезревший арбуз.
Однако фашистский офицер, ранее, казалось, оторопевший от неожиданности, успел прийти в себя и схватил русского за горло.
Не знал он, что «Громак живучий малый»!
Правда, одной рукой управиться с таким здоровяком Ивану было непросто. И всё же ему в очередной раз удалось выйти победителем из схватки со смертью! Аккуратно (и даже, как ни странно, бережно) опустив на дно траншеи обмякшее тело врага, он вырвал из его пока ещё цепких и тёплых рук командирский планшет и нацепил себе на шею. Порядок!
Но кто-то из немцев уже успел бросить ручную гранату.
И нашего героя снова накрыло осколками. (С тех пор на его спине не было ни одного свободного от шрамов места!)
Громак уже не слышал, как кто-то из подоспевших боевых товарищей звал на помощь санитаров, и не ощущал боли, когда его грузили на носилки. Не почувствовал, как Белоконь снял с его шеи планшет, из которого на землю выпал целый ворох чёрно-белых снимков…
Не простых снимков, а в подробностях запечатлевших последние минуты жизни славной дочери героического советского народа Зои Анатольевны Космодемьянской…
Вскоре после этого матери Ивана Громака пришла первая похоронка. Но он и не думал умирать.
Дурак, что ли?
Впереди вся жизнь!
Счастливая, вольная, светлая…
15
В себя Иван пришел на нарах – в медсанбате. И сразу хватился планшета. Подозвал врача батальона Клавдию Васильевну Панкратову и стал интересоваться, куда он делся.
– Забрали в штаб бригады, – пояснила та. – В нём оказались какие-то фотографии, шибко заинтересовавшие наше командование.
– Понял, – кивнул Громак и… опять потерял сознание.
Прошло два дня…
– Иван Самойлович, бегите быстрей сюда, наш герой в чувство пришёл! – позвала медсестра.
На её крик примчал хирург Гершензон, невысокий, чем-то похожий на гриб-сморчок. Именно он несколько часов подряд извлекал куски железа из Иванового тела.
– Как ваше самочувствие, товарищ красноармеец? – участливо спросил неожиданно густым басом хирург.
– Как всегда – отлично… – еле слышно ответил Громак.
– Вы помните, как попали сюда?
– Так точно… Участвовал во взятии высоты под Смоленском, был отброшен взрывной волной… Потерял сознание… Теперь вот – лечусь…
– Свои личные данные сообщить можете?
– А то? Ефрейтор Иван Громак.
– Где служили?
– Боец второй роты третьего отдельного штурмового инженерно-сапёрного батальона первой штурмовой комсомольской инженерно-сапёрной бригады резерва Главного командования… Фамилию повторить?
– Не надо, родной… Всё совпало! Так что лежите, отдыхайте – и ни о чём не беспокойтесь… Если и дальше дела пойдут с таким же успехом – через несколько месяцев поправитесь и встанете в строй.
– Быстрее бы… А то ребята сами до Гитлера доберутся.
– Ничего. Они управятся и без вас.
– Без меня, товарищ доктор, никак нельзя! – Иван согнул руки в локтях и немного приподнял туловище.
– Лежите, прошу вас, – возмущённо пробасил доктор, но «допрос» не прекратил: – Год рождения?
– Одна тысяча девятьсот двадцать четвёртый. Тринадцатого мая.
– Место?
– Тогда моё родное село находилось в составе Запорожской области Украины, а под кем оно сейчас – шут его знает, давненько я дома не бывал…
– Выходит, мы с тобой земляки? – почему-то удивился хирург. – Ваня, родной, как тебя по отчеству?
– Григорьевич.
– Давно на фронте?
– С первого дня.
– Значит, с шестнадцати лет воюешь?
– Так точно…
– Как же это так тебя угораздило, сынок?
– По доброй воле. – Громак облизал пересохшие губы. – Если не мы, кто сломает хребет фашистской гидре?
– Логично, – улыбнулся Гершензон.
– Так что вы, товарищ доктор, больше ерундой не занимайтесь и лишних вопросов не задавайте. Лечите меня как положено, быстро и качественно. Ясно?
– Так точно, товарищ ефрейтор, – широко улыбнулся хирург. – Так точно!
Гершензон хоть и был подполковником медицинской службы, возражать Ивану не стал.
И в самом деле, кто, как не эти мальчишки, уже остановил лютого врага и теперь, не давая передышки, гонит его на запад?
Пока они есть, пока живы – необъятная Страна Советов может спать спокойно!
16
24 октября 1943 года в газете «Правда» был опубликован очерк Петра Лидова о судьбе Зои Космодемьянской. Назывался он «Пять немецких фотографий».
«Проклятие и смерть гитлеровским палачам!
Фотографические снимки, которые помещены здесь, найдены у офицера германской армии, убитого советским бойцом под деревней Потапово, близ Смоленска. На них запечатлены минуты убийства Зои Анатольевны Космодемьянской („Тани“). Немцы её убили в полдень 29 ноября 1941 года.
Это имя широко известно среди свободолюбивых народов мира. В нём особенно ярко отразились черты героического молодого поколения советского народа, поколения, воспитанного великим Сталиным. Вряд ли в Советской стране есть теперь человек, который не хранит в своей памяти мученический образ Зои. И у всякого, кто взглянет на эти снимки, всплывут перед глазами зима 1941 года, первый снег, облетевшие леса Подмосковья и враг у ворот Москвы – сердца родины.
Два года прошло с тех пор. Путь, пройденный Зоей от классной скамьи до эшафота в Петрищеве, постепенно восстанавливался по дням и часам, стали известны новые, неоспоримые обстоятельства, связанные с её подвигом и гибелью. Лучезарный образ Героя Советского Союза Зои Анатольевны Космодемьянской рисуется нам теперь ещё более кристальным и героическим, ещё более поэтическим и возвышенным. Образ Зои Космодемьянской останется в народной памяти, как один из самых пленительных и любимых образов героев Великой Отечественной войны, ибо в нём воплощено всё лучшее, что отличает советское юношество.
Публикуемые сегодня в „Правде“ пять немецких снимков, показывающих различные моменты подлого убийства Зои Космодемьянской – документ исключительного значения. Они полностью подтверждают обстоятельства фашистского злодеяния, описанные в нашей печати ещё в январе-феврале 1942 года и отображенные в известной картине художников Кукрыниксы „Таня“. Гитлеровский прохвост, с садистским наслаждением снимавший все детали убийства Зои, запечатлел омерзительный, звериный облик банды немецко-фашистских палачей…
Никто, кроме немцев, не мог сделать подобных снимков.
Пусть же весь цивилизованный мир, увидев эти снимки, ещё больше возненавидит проклятых гитлеровских выродков, этот чудовищный позор человечества!
Раннее утро зимнего дня. Улица в Петрищеве пуста. Солдаты ещё только обходят дворы, сгоняя жителей к месту убийства русской девушки. Истерзанную пытками юную героиню, забывшуюся на зорьке, ещё только подняли с лавки, и петрищевская колхозница Прасковья Кулик осторожно натягивает чулки на её вздувшиеся и посиневшие ноги. А лейтенант с „кодаком“ уже тут как тут и деловито запечатлевает на плёнке только что поставленную виселицу. Этот снимок, очевидно, был им задуман, как наглядное пособие для строителей гнусного гитлеровского „нового порядка“, которым предстояло ещё немало потрудиться в области пыток и убийств.
И вот её выводят. На шею повешена доска с надписью „Поджигатель“. Она переступает с трудом. Каждый шаг причиняет ей страдания. Кулаки её сжаты. Её лицо нельзя описать словами. Когда художник напишет ей такою, какой она шла на смерть, и картину выставят в галерее, на неё будут глядеть часами, не отрывая глаз от этого лица, исполненного величия духа. Она не замечала ни толпы дикарей в зелёных мундирах, ни идущих по бокам её палачей с плотоядно поджатыми губами, ни пятящегося задом подлеца с „кодаком“. Где была она в эту минуту? Обнимала ли мысленно любимую мать? Рапортовала ли своему командиру? Или прощалась со Сталиным в Кремле?
Её подводят к виселице и надевают на неё сумку и противогаз, как доказательство её виновности. Гитлеровцы тесным кольцом, окружают место, где сейчас должно произойти убийство. Сколько мерзких, тупых и зверских рож глядит изо всех этих наушников, подшлемников, шарфов! Вот этот дегенерат, не он ли водил Зою босиком по снегу? Не этот ли долговязый павиан провел пилой по её спине? И не это ли усатое мурло поднесло лампу к её подбородку? Впрочем, не всё ли равно? Они все виновны, и для всех них придет грозный час возмездия.