Последний из перечисленных уже написал стихотворение «Иван Громак», но наш главный герой, как говорилось, ещё ничего не знал о том, что он вошёл в историю…
Новый 1944 год в госпитале праздновали весьма бурно. Медработники втихаря глушили спирт, а после запускали в небо салюты из трофейных и отечественных ракетниц, а их пациенты довольствовались усиленным питанием и неограниченным количеством компота.
Рождество Христово тоже отмечали. Но не все. И в атмосфере ещё большей секретности.
Как, впрочем, и старый Новый год (Василия), и Крещение Господне…
После продолжительных зимних праздников Гершензон, совершавший традиционный утренний обход, надолго задержался у кровати Громака.
– Как ты, Ванюша? – поинтересовался он.
– Прекрасно, – отозвался ефрейтор и добавил: – В идеальной, можно сказать, форме!
– К бою готов?
– На все сто, товарищ военврач, – заверил Иван. – Вот только «Кочубея»[34] дочитаю – и вперёд в атаку!
– Увлекаешься историей? – полюбопытствовал хирург.
– Ну да… И Первенцева крепко уважаю. Как писателя, конечно.
– Хочу похвастаться, сынок: я лично с Аркадием Алексеевичем знаком…
– Ух ты! – широко распахнул глаза Громак. – Даже не верится… Завидно мне, Израиль Соломонович!
– Зависть – плохое качество, – улыбнулся Гершензон.
– Так ведь я по-белому… – серьёзно пояснил Иван.
– Это меняет дело… – И хирург пояснил: – Как спецкор «Известий», Аркадий Алексеевич приезжал к нам в госпиталь с целью написания статьи об одном геройском лётчике, но что-то у них пошло не так. Не сложилось, одним словом.
– Жаль… Как по мне, чем больше мы будем знать о наших героях, тем быстрее подойдёт конец этой проклятой войне.
Гершензон кивнул, а потом спросил:
– А тебе известно, что Первенцев – троюродный брат нашего великого поэта Владимира Владимировича Маяковского?
– Откуда?
– От верблюда! – пошутил хирург и неожиданно прочитал на память:
Я буду писать
и про то,
и про это,
но нынче
не время
любовных ляс.
Я
всю свою
звонкую силу поэта
тебе отдаю
атакующий класс.
Пролетариат —
неуклюже и узко
тому,
кому
коммунизм западня.
Для нас
это слово —
могучая музыка,
могущая
мертвых
сражаться поднять.
Немного помолчал и добавил:
– В своё время я всю поэму «Ленин» на память знал.
– Круто! – восхитился Иван и признался: – Но лично меня больше интересует другая литература. Проза… Аргументы, факты, история. Это куда важней разных сердечных воздыханий!
– Кому что, а курке – просо? – опять улыбнулся врач.
– Точно, – не сдавался Громак. – Всё это рифмование – не для моего ума. Может быть, не самого выдающегося, не шибко оригинального, но зато – точного, конкретного, не терпящего какого-либо фарисейства, двоезначности толкований или дешёвого рифмоплётства… По-моему, всё это: тьфу, чушь на постном масле. Пардон, Израиль Соломонович… Простите за выражение!
– Прощаю, – махнул рукой старый доктор, чьи уши за годы службы в госпиталях и не такое слыхали. А как иначе, скажите, реагировать нормальному русскому человеку (воину!), когда у него режут руку или ногу? – Это, Ваня, из-за твоего ограниченного словарного запаса. Будешь много читать…
– Куда уж больше? – удивился Громак.
– …Научишься выражать своё мнение и без крепких выражений. Чётко, взвешенно, аргументированно, серьёзно, – завершил свою мысль хирург. – И стихи полюбишь. Повзрослеешь немного, узнаешь, что такое настоящая любовь и…
– Ой, вряд ли… Як кажуть у нас на Украине: зарекалась свиня дерьмо есть!
Но Гершензон его словно не слышал и продолжал:
– Вот вернёшься домой – и напишешь книгу. Хорошую, правдивую, честную, одним словом – жизненную… О том, как отчаянная смелость и русская смекалка спасали нашего брата, казалось бы, в самых безвыходных ситуациях, как друг без страха и сомнений отдавал жизнь за друга, как горстки мальчишек шли на верную смерть, чтобы не пустить врага в родной дом!
Израиль Соломонович достал кусок марли с рваными краями и промокнул ставшие вдруг влажными глаза.
– У вас это лучше получится, – расчувствовался Громак и тоже чуть не пустил слезу. – Вам и карты в руки!
– У меня нет времени. Жить осталось максимум полгода, – тяжело вздохнул Израиль Соломонович. – Рак… Знаешь такую болячку?
– Слыхал краем уха… – осторожно ответил Иван.
– Ну вот… А так хочется до Победы дожить! Ладно… Хочу я, Ваня, кое-что отдать тебе, чтобы память обо мне сохранил. Правда, коммунистам и евреям таких оберегов иметь не полагается, но… – старый доктор ещё раз порылся в кармане халата и спустя мгновение повесил на шею юному солдату шнурок с крестиком.
– Не гневите Бога, Израиль Соломонович! – шутливо возмутился Иван. – Я же комсомолец…
– Ничего. – Гершензон был очень серьёзен. – Это ещё никому не помешало, поверь мне, хлопче…
– Где бы ты хотел служить, Ваня? – спросил напоследок Гершензон.
Громак даже удивился и ответил, не задумываясь:
– Ясный перец, в родной штурмовой бригаде – первой Комсомольской… У меня там куча друзей, Израиль Соломонович!
– Их тебе не догнать, они уже далече… – покачал головой хирург.
– И ничего поделать уже нельзя? – не поверил Иван.
– Нет… – Гершензон немного подумал, а потом предложил: – А знаешь что? Тут неподалёку танковая школа открылась, я с её командиром в очень хороших отношениях. Хочешь, поговорю, чтобы выучили тебя на механика-водителя?
Громак озадаченно поскрёб в затылке. Похоже, его судьба делала очередной неожиданный кульбит. Но лучше уж выбирать самому, чем подчиняться обстоятельствам. И он решительно сказал:
– Не возражаю.
– Вот и хорошо, – кивнул Израиль Соломонович. – Илья Борисович заедет сегодня в полдень… Вот тогда я вас и познакомлю.
Товарищ доктора Гершензона оказался ладным черноусым красавцем, без устали сыпавшим анекдотами, притчами и прибаутками из еврейской жизни, которыми он отвечал на любые, казалось бы, самые неподходящие для подшучивания, вопросы.
Так было и при знакомстве с Громаком.
– Вот это иконостас! – восторженно вырвалось из уст Ивана при виде широкой груди майора Вайнбрандта, щедро усеянной орденами и медалями, среди которых на почётном месте – недавно учреждённый орден «Славы». Сколько же подвигов нужно было совершить, чтобы получить такое несметное количество правительственных наград?
– О! Именно об этом мой следующий сказ… Из одной деревни ушли на фронт двое. Иванов и Рабинович. Прошёл месяц, и еврей получил из дому письмо: «Плохо ты воюешь, родной! – пишет жена Сарочка. – Вот Иван уже „За отвагу“ получил». Задело это Абрама, пошёл он к командиру и говорит: «Как можно заработать медаль?» – «Нет ничего проще! Идёшь за линию фронта, приводишь языка, и я сразу подаю представление!» А уже под утро Рабинович притащил связанного немца и, естественно, вскоре получил свою награду… Но тут новая оказия. Следующее письмо: «Плохо ты воюешь. Заработал только одну медальку. А у Ваньки уже орден». – «Командир, как стать орденоносцем?» – «Да очень просто… Поднимаешь бойцов в атаку, уничтожаешь взвод фашистов – и готово!» Утром Абрам с криками «Ура» сметает передовые укрепления противника, перебив при этом чуть ли не всех «героев вермахта»… И вот она – вожделенная «Красная Звезда» на грудь… А Сара всё не унимается: «Плохо ты воюешь! Иван уже Герой Советского Союза!» – «Что делать, командир?» – «Да очень просто… Идёшь в тыл врага, берёшь в плен полковника вместе со знаменем его подразделения – вот и вся музыка!» – «Понял!» Ушёл Рабинович… А под вечер явился, выполнив задание!
Тут командир и не выдержал. «Как только тебе, Абрам Моисеевич, это удаётся?» – «Да очень просто… Там тоже один наш окопался. Я ему языка, он – мне; я ему взвод автоматчиков – и он; я ему полковника и знамя – в ответ то же самое!» Ты хоть что-то понял, сынок? То-то же!
Держись за евреев, хлопче… С нами не пропадёшь!
Шутил майор Вайнбрандт, вернее – отшучивался. Не любил он рассказывать о том, за что и при каких обстоятельствах получил свои боевые награды. Считал это недостойным офицера.
А бесшабашная душа ефрейтора Громака была настроена на совершенно другую линию поведения – она требовала себе в кумиры героя.
И, как это часто бывает в жизни, объект для подражания быстро нашёлся!
Им стал старший лейтенант Подгорбунский, прозванный в войсках «гением разведки». В последний день зимы високосного 1944 года он лично прибыл в школу для того, чтобы подобрать новых механиков-водителей в свою танковую разведгруппу.
Невысокий, сутуловатый, но такая сила сквозила в его карих глазах!
На кителе офицера среди прочих наград ярко выблескивала новенькая звезда «Героя Советского Союза», от которой Иван долго не мог отвести взор.
Высшую награду Страны Советов Владимир Николаевич получил в день Красной армии – за целый ряд подвигов во время освобождения крупного железнодорожного узла Казатин, что находится в Винницкой области Украины. Тогда разведгруппа, которой командовал лейтенант Подгорбунский, всего-навсего на двух Т-34 с десантом из 29 человек (!) первой ворвалась в город, уничтожив при этом множество огневых точек противника и расстреляв подошедший под погрузку эшелон. После чего сапёры подорвали выходные стрелки и таким образом заблокировали врагу пути отхода.
Да, ещё…
В результате того лихого наскока Подгорбунский лично взял в плен немецкого гауляйтера фон Хабе и доставил его в штаб командующего 1-й танковой армией Михаила Ефимовича Катукова.
Выпускников школы выстроили на плацу.
Герой прошёл вдоль строя, заглянул каждому в глаза и, сложа руки на груди, неожиданно бросил: