– Какого ещё Брандспойта?
– Начальника танковой школы.
– А… Вайнбрандта, – наконец-то догадался Иван. – Видел. Илья Борисович мне даже анекдот на эту тему рассказал.
– «Там тоже один наш окопался?»
– Так точно.
– Вот… Бери пример с умных людей. «Каждое шевеление на фронте должно быть документально запротоколировано и соответствующим образом поощрено». Такова се ля ви, брат! – философски заметил Подгорбунский.
– Вы… Ты тоже таким путём заработал свои награды? – продолжал путаться в субординации младший сержант Громак.
– Обижаешь… И на Брандспойта зря грешишь, он от опасности никогда не прятался. А я свои награды потом и кровью добывал, личной, так сказать отчаянной храбростью.
– Вот видишь? У нас в детдоме за иной тип поведения могли и по харе съездить, – припомнил происходившее, казалось бы, в другой жизни Громак.
– У нас тоже. Постой… Ты что же – детдомовец? – удивился Подгорбунский.
– Ну да.
– Сирота?
– Практически. Без отца рос. А мать меня прокормить никак не могла.
– Вот и со мной жизнь так же обошлась… – пояснил Владимир, после чего спросил: – Мать-то давно видел?
– Последний раз лет шесть, а то и семь назад. – Иван на секундочку замешкался, мысленно складывая нехитрые числа. – Чёрт… Вот время летит! Летом уже восемь лет стукнет.
– Беспризорничал? – Владимир пробурил юнца пронизывающим взором и принялся скручивать очередную самокрутку.
– Ага, – не отвёл взгляда тот. – На южном направлении. Ташкент, Севастополь…
– Надо же так! – хмыкнул Подгорбунский. – Меня тоже заносило в те края. Может, и встречались мы где-то ненароком, а?
– Вряд ли…
– На киче ты, случайно, не парился?
– Не успел.
– А у меня – аж тридцать шесть лет стажу. Если сплюсовать все приговоры суда. Правда, по нашему законодательству сроки не суммируются, но всё же…
– За что, если не секрет? – подозрительно покосился на старлея Громак, наперёд зная, каким окажется его ответ.
И он не замедлил последовать, подтвердив тем самым логичность, последовательность, правильность умозаключений юного – и в то же время бывалого – бойца.
– Кражи. Между прочим, в нашем детдоме «Привет красным борцам» воровать научиться было легче, чем письму и чтению…
– Я тоже пару раз попадался. То крест золотой у батюшки стырить пытался, то в карман капитана второго ранга залез, – пошёл на откровение Громак, чуть ли не в первые в своей пока ещё не самой долгой жизни.
– И что, пронесло? – полюбопытствовал новый командир.
– Как видишь… Тот мореман в конечном итоге и дал мне путёвку в жизнь. Направил, можно сказать, на праведный путь…
– А меня – танкист. Полковник. Он у нас на лагере в политических ходил, но Родину любил всей душой.
– Бывает… – не стал развивать эту тему Иван.
А командира его уже заинтересовало другое.
– Ты конечно же комсомолец? – полуутведительно-полувопросительно произнёс он.
– Естественно.
– А я партийный. Уже больше года!
– Со столькими-то судимостями? – удивился Громак.
– Ну да… Значит, доверяет мне наш народ, не видит во мне врага советской власти…
– Здорово! – воскликнул Иван.
Старший лейтенант отбросил в сторону окурок, который уже прижигал его пальцы и неожиданно подмигнул новому подчинённому:
– Выходит, подружимся, сойдёмся, ёпсель-мопсель, характерами?
– Непременно, – широко улыбнулся Громак.
– Вот и замечательно… – неожиданно Подгорбунский сменил тему разговора и спросил: – Видишь на горизонте перелесок? – Он ткнул пальцем куда-то вдаль, туда, где виднелся длинный ряд стройных белоснежных берёзок, частично разбавленных какими-то хвойными деревьями.
Иван с недоумением посмотрел на своего командира:
– Конечно, вижу.
– Там когда-то проходила граница между нашими братскими республиками: Украиной и Россией, – пояснил Владимир.
– Это ж моя ненька! – захлебнулся восторгом Громак. – В ней воздух чище, вода прозрачней, сады зеленее!
– Ну, не скажи, брат, – несогласно покачал головой собеседник. – То ли дело у нас, в Сибири-матушке… Ширь, простор, раздолье! Эх, скорее бы весна… И конец войны… Победа!
– Боюсь, до неё мы ещё не по одной паре сапог стопчем, – вздохнул младший сержант.
– Возможно. Дойдём до Берлина – и повернём назад… Домой! Тайга, Байкал – лучше мест на земле нету. Кстати, ты бывал там когда-нибудь?
– Нет. Не приходилось.
– Вот глядишь на Байкал: вроде озеро, а по площади ненамного меньше иного моря. Краёв не видать!
– Серьёзно?
– Серьёзней не бывает! А рыбы-то, рыбы… Просто немерено! Косяками ходит… На голый крючок берёт.
– Не царское это дело – удочками махать… – отмахнулся Громак. – У нас, на Азове, всё гораздо проще: поставил сеточку – и дремлешь в лодчонке. Покемарил немного, зенки разул: там поплавок ушёл под воду, за ним – другой, третий! Кайф необыкновенный! Причём даже красненькая рыбка иногда попадалась, царская: осётр, белуга. Не говоря уже о чопе.
– Чоп… Что это ещё за ёпсель-мопсель? Никогда не слыхал, – признался старший лейтенант.
– Так у нас называют судака. Котлеты из него – пальчики оближешь… – даже причмокнул Иван.
– Наш народ больше рыбные пельмени предпочитает. Навалял, бросил в ледник – и ешь всю зиму!
– А ты откуда родом? – спросил Громак.
– Из Читы… Хоть и призывался с Иваново. Знаешь такой город?
– Слыхал. Ткацкая столица. Девчат там, говорят, – видимо-невидимо. Сила силенная, как говорят у нас на Украине.
– Да – немерено, – согласился, улыбнувшись, Подгорбунский. – Природа, между прочим, там тоже ничего. И рыбалка какая-никакая есть. Речка всё же знатная: Уводь – приток Клязьмы! Но до красоты таёжных потоков ей, конечно, далековато. Эх… Вот закончится война и рванём вместе за Урал, порыбачим, поохотимся… Отдохнём так, что мало не покажется!
– За Урал – так за Урал. А сейчас мы куда направляемся? Если это не военная тайна, конечно.
– Особого секрета нет, – ответил Подгорбунский. – На запад Украины. Наши орлы рванули так, что без скоростной техники за ними не угнаться. Вот-вот на границу выйдут!
– Ты им телеграммку, что ли, пошли, – хихикнул Громак. – Предупреди, чтоб последний и решительный штурм без нас не начинали.
– До последнего ещё далековато… Успеем!
– Как знать? – засомневался Иван. – Не дай бог, вздёрнут бесноватого без нашей помощи, что потом внукам скажем? Провтыкали! Прошлёпали! Только кто тогда уважать нас будет, а?
Старший лейтенант хлопнул его по плечу:
– Согласен. Так что жмём по полной, Ваня. Чтоб успеть к Победе!
21
Через несколько дней Подгорбунский и Громак наконец-то догнали уходящие на запад войска.
А там, в родной части, Володю уже ждал сюрприз.
Четвёртая по счёту звёздочка на плечи некогда хулигана и преступника, а теперь одного из самых успешных советских офицеров.
Капитан, это вам не ёпсель-мопсель, если выражаться слогом самого виновника торжества!
Откуда Подгорбунский подцепил это выражение, стало ясно из песни, которую разведчики исполнили сразу после дружеской попойки, венчавшей ритуал присвоения очередного воинского звания их командиру с обязательным окунанием звёздочек в самый популярный русский спиртной напиток и выплёвыванием их прямёхенько на новенький погон.
Младший состав подразделения при этом не присутствовал, а вот в «концерте художественной самодеятельности» участие, естественно, принимал.
Причём – с удовольствием.
Вот наступила осень, ёпсель-мопсель,
Пришла осенняя пора.
Всех хлопцев в армию забрали: пьяниц, разгильдяев,
Пришла и очередь моя, главаря!
Пришла повестка на бумаге с-под селёдки:
Явись скорей в военкомат!
Мамаша в обморок упала с печи на пол,
Сестра сметану разлила.
А я, парнишка лет шестнадцать, двадцать, тридцать,
может, больше,
Поеду на Херманский фронт!
Поеду просто так, для интереса —
Чтоб посмотреть, что и как там.
Летят над полем бомбовозы, бомбовозы,
Летят над полем… Пролетели…
Бежит по полю санитарка, звать Тамарка,
С большою клизмою в руках.
А я, парнишка лет шестнадцать, двадцать, тридцать,
может, больше,
Лежу с оторванной ногой,
И притворяюсь, будто больно,
Будто больно, очень больно…[37]
22
В двадцатых числах марта 1944 года части Первой танковой армии генерала Катукова вышли к Днестру.
Эх, форсировать бы речку с ходу!
Да как?
Тылы ещё не подошли; сапёров тоже и близко не видать…
А что если?
Михаил Ефимович подозвал командира разведчиков, и они вдвоём пошли вниз по течению.
После блестящей операции по освобождению города Казятина легендарный полководец предпочитал не приказывать Владимиру, а по-человечески просить его об услуге, а то и об одолжении – неслыханный случай в истории Красной армии.
Вот, например, как он сам описывает своё общение с героем в послевоенных мемуарах:
«Встретились с ним на берегу Днестра. Коротко объяснил я, в чем суть дела, и по-дружески, не в порядке приказа, а именно по-дружески, попросил:
– Будь добр, товарищ Подгорбунский, уведи у немцев понтонный парк. Сослужи службу, век будем помнить. – И, шутя, добавил: – Учти, работа сдельная, за нами не пропадет.
Вижу, у Подгорбунского глаза загорелись. Знаю: необыкновенные дела для него любых радостей дороже.
Козырнул он: „Будет исполнено“. – И ушел к своим разведчикам»[38].
В тот же вечер Иван и ещё один закалённый в боях механик-водитель получили приказ командира взвода выступить вместе с ним в ночную разведку – всего лишь двумя боевыми машинами (те, по замыслу, были нужны для того, чтобы взять на буксир вражеские понтоны).