– Успеем. Обмоем ещё. Когда Берлин возьмём, – обычно строгий Михаил Ефимович улыбнулся краешком губ и обвёл взглядом просторное помещение с высоким, чисто выбеленным, потолком, как бы наслаждаясь качеством недавно законченного ремонта. – А сейчас… Представь-ка мне лучше своих товарищей. Кроме товарища Жукова, конечно; мы с Юрием Александровичем с первых дней войны знакомы.
– Землячка… Шурочка… – начал Подгорбунский, но Катуков, с улыбкой глядя на девушку, прервал его:
– Давай дальше. Эту красотулю представлять не надо. Её весь фронт знает!
– Подполковник Военно-воздушных сил Сергеев. Ранен. Идёт на поправку. Скоро встанет в строй.
– Очень приятно… – промямлил с соседней койки «летун».
Осколок попал ему в лицо и что-то повредил, так что даже короткие слова давались теперь подполковнику с большим трудом.
– Громак Иван Григорьевич, механик-водитель, – неспешно продолжал Подгорбунский.
– Ах, вот ты, значит, каков, герой-комсомолец? – Катуков с интересом посмотрел на Ивана. – Можешь пришивать новые сержантские погоны.
– Служу…
– Отставить! И место для медали готовь – вчера мы подали списки, представленных к правительственным наградам; ты тоже в их числе!
– Слу…
– И опять отставить! – генерал-полковник повернулся к Подгорбунскому. – Ничего не скажешь: славного бойца ты в учебке подобрал, Владимир Николаевич. Так сказать, себе под стать!
– Он ещё под Смоленском отличился – двух фрицев голыми руками завалил. Причём – непростых, из той дивизии, мерзавцы которой казнили Зою Космодемьянскую, – пояснил Владимир.
– Постой, постой… Уж не тот ли ты Громак, которому Твардовский стихотворение посвятил? – оживился военкор.
– Никак нет. Однофамилец, наверное, – возразил Иван, ничего не знавший о том, что уже попал в славную когорту литературных персонажей. – Где я, а где Александр Трифонович…
– Что, нравится его творчество? – поинтересовался Катуков.
– Ещё бы! «Василий Тёркин» – лучшее из того, что мне приходилось читать об этой войне. По крайней мере, в стихах, – убеждённо ответил Громак.
– А читал много?
– Стараюсь… – солидно ответил Иван и пояснил: – Конечно, когда свободная минута выпадает.
– Что-нибудь по памяти воспроизвести можешь?
– Конечно, – даже обиделся Громак:
Теркин – кто же он такой?
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный.
Впрочем, парень хоть куда.
Парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе…
– Молодец! – похвалил Михаил Ефимович. – А я так думаю: пока в нашей армии есть такие парни, как Тёркин, – она непобедима.
– Точно! – согласился с командующим однофамилец самого известного советского полководца.
– Ладно… Вернёмся к нашим делам… – Катуков снова посмотрел на Подгорбунского: – Больше ты, Володя, в разведку ни ногой!
– Это почему же? – встрепенулся капитан.
– Не переживай: скучно не будет, – успокоил его командарм. – Я тебе новое место службы подыскал. Командиром танковой роты Восьмого отдельного мотоциклетного батальона. Пойдёшь?
– Нет!
– Это не просьба, это приказ, товарищ капитан. – В голосе Катукова появился металл.
– Чего тогда спрашиваете? – пробурчал Подгорбунский. – Приказ есть приказ…
– Молодец, – командующий армией встал с табуретки. – Готовься. Но не сейчас – чуть позже. Войдём в Польшу – тогда.
– А я, товарищ генерал-полковник, куда? – неожиданно подал голос Громак. – Нам с товарищем капитаном порознь никак нельзя… Родственные, как ни крути, души!
– Да? – Катуков посмотрел на Ивана, который даже побледнел от волнения, и уголки его губ дрогнули. – Ты отныне будешь закреплён за товарищем Подгорбунским, как земля за колхозом. Так, кажется, говорят у вас на Украине?
– Так точно! – вытянулся по стойке «смирно» Громак.
– Оставайся в госпитале. Считай, что я откомандировал тебя сюда для выполнения особой миссии по охране нашего героя. Соответствующие документы сегодня же привезёт мой помощник.
– Слушаюсь!
– Ну а выздоровеет капитан, вернётесь в расположение – не забудь доложить!
– Есть!
– И ещё… Долго не залеживайся, Владимир. Без тебя и твоих орлов мы как без рук!
Катуков ушёл, вслед за ним удалились очаровательная Александра Самусенко и журналисты. Громко шаркая в узком коридоре обутыми в тяжёлые сапоги ногами, за командующим последовали сопровождавшие его.
– Что ж, пришла пора представить вас друг другу, – заметно повеселел Владимир. – Это моя ненаглядная Анюта и её подруга Маша… Мария, стало быть… А это – Ваня, мой механик-водитель, геройский, как вы уже, наверное, поняли, парень.
Девчонки дружно кивнули.
– Очень приятно! – волнуясь, еле выдавил Громак.
– К тому же сержант Громак – большой любитель исторических приключений, научной фантастики и мемуарной литературы, – продолжал нахваливать своего подчинённого Подгорбунский. – А ещё – лучший раколов во всей Красной армии!
– Точно? – недоверчиво посмотрела на Ивана Маша.
– Точнее не бывает, – подтвердил капитан. – За полчаса самый большой в хозчасти казанок набил членистоногими до краёв. Причём изловил их голыми руками!
– Я так тоже умею, – фыркнула девушка.
– Да ну? – не поверил Громак.
– А что в этом особенного? – пожала плечами Маша и пояснила: – Дело в том, что через мой родной Бердичев течёт речка Гнилопять[50]. Там такие, как у нас говорят, клешняки водятся – мама не горюй! Десять штук поймал, бросил на весы – опачки! Целый килограмм. А, может быть, и больше.
– Клешняки… Точно! Мы в детстве тоже так раков называли, – пробасил Иван. – Как, ты говоришь, ту реку кличут?
– Гнилопять.
– Какое-то странное название… – удивился Громак.
– Ничего подобного – обычное, наше самое что ни есть родное!
– Ну, не скажи! Гнилопять…
– Говорят, когда река была судоходной, на ней промышляли бурлаки, чьи ноги, естественно, длительное время должны были находиться в воде, из-за чего постоянно гнили пятки. Вот и вся музыка!
– Хорошее объяснение, – похвалил Иван, не отводя взгляда от роскошной русой косы девушки.
– Древнерусские топонимы всегда отличаются необычностью, яркостью, красотой и редкостной оригинальностью, – назидательно сказала Маша. – Вот, например, Житомир, наш областной центр. «Жито», то есть рожь, – и мир. Классно, правда?
– Вообще-то города у нас на Украине есть разные. Херсон, например… – пробурчал Громак, совершенно не пытаясь подыграть своей землячке-украиночке. – И реки тоже. Вот по нашему району, к примеру, бежит Сосикулак…[51] Как растолковать столь странное названьице?
– Не знаю… – пожала плечами юная любительница топонимики. – Пока не знаю. Вот закончится война, выучусь и буду заниматься изучением происхождения различных географических терминов. Всю жизнь мечтала об этом!
– Я с тобой, можно? – неожиданно для себя спросил Иван.
Новая знакомая серьёзно посмотрела на него, но ответила весьма уклончиво:
– Живы будем – посмотрим…
Сержант Маляренко – Маша – была полной противоположностью Анечке Беляковой. Худышка худышкой. Но её глаза – синие, как небо, как гладь бездонного лесного озера, не могли оставить равнодушным никого из окружающих.
Вот только время, минувшее с момента их знакомства шло, а Громак всё не появлялся.
Оказывается, он лишь в точности исполнял приказ командарма. Сказано ведь: «Как земля за колхозом!»
Значит, быть всё время рядом с капитаном. Так что у Маши тоже не было выбора: и она находилась при Подгорбунском.
Первой не выдержала Анюта.
– Покиньте наконец нас хоть ненадолго, молодые люди! – нараспев протянула она и с мольбой уставилась в глаза подруги.
– Пошли! – понятливо распорядилась Мария и, схватив Ивана за руку, поволокла его в коридор.
Следом за ними еле поспевал подполковник Сергеев: пока он передвигался исключительно при помощи костылей и ещё не научился как следует орудовать ими.
Оставшись наконец-то наедине со своим возлюбленным, Белякова прильнула к нему и нежно пропела-прошептала на ушко:
– Я тебя люблю!
– Анютка, родная… – Подгорбунский попробовал приподняться, но тут же услышал строгое:
– Лежи и не шевелись, герой!
– Слушаюсь! – Капитан прижал к губам руку Беляковой, а потом пояснил: – Ты же знаешь, что долго шляться по госпиталям – не в моих правилах…
– Знаю, – улыбнулась девушка.
– Обещаю: как только меня выпишут – сразу оформим наши отношения, – серьёзно продолжил Владимир.
Хотя они давно уже обо всём договорились, Анюта к этой мысли ещё не привыкла и залилась румянцем.
– Ну, всё… Мне пора идти!
– Громака назад заверни… – попросил капитан. – А то смотрит на Машку, словно приворожённый. Глаз оторвать не может!
– Тебе-то что до этого? – удивилась Белякова.
– Как что? Как это что? Ещё влюбится чего доброго, начнёт стихи писать, ёпсель-мопсель, вздыхать, цветочки дарить… А кто мой танк водить будет? – засмеялся капитан.
31
25 апреля 1944 года приказом наркома обороны № 0016 «за умелое выполнение боевых задач по разгрому немецко-фашистских захватчиков, проявленные при этом мужество и героизм, стойкость и отвагу» 1-й танковой армии было присвоено наименование гвардейской.
И в этот же день Владимир Подгорбунский праздновал свой двадцать восьмой день рождения. Правда, чувствовал себя он неважно и об этом событии попросту забыл; даже тогда, когда в палату чуть ли не в полном составе нагрянула его разведгруппа, Володя ещё ни о чём не догадывался.
Бойцы тем временем выстроились в ряд вдоль стенки и стали дружно скандировать:
– Поздравляем! Поздравляем!
«Стоп… Откуда они, черти, пронюхали про нашу с Аней помолвку?» – удивился раненый офицер, но виду не подал.