– Мама, мама, там какой-то дядька, спрашивает, где живёт бабушка Лена! – закричал он, едва появившись в дверях.
– Какой он из себя-то? – удивилась мать.
– Высокий и худой, – обрисовал незнакомца пацан, а потом, немного помявшись, добавил: – Страшный. Я таких, сколько живу, не видел!
Мария ласково потрепала сына по головёнке:
– Что ж, пошли, Сашок… Посмотрим, что это за дядька.
Мать сына не узнала.
Видимо, уже не надеялась увидеть его живым. После стольких-то жизненных передряг. После двух похоронок. И исторического фото из Берлина – с ремнём, на пряжке которого было начертано: «Гот мит унс».
Ваня это сразу почувствовал, немного растерялся и принялся придумывать на ходу, будто бы служил с Громаком в одной части и совсем недавно видел его живым – ну, чтобы не травмировать мамкину душу, постепенно вводя её в курс дела, подготавливая к возможному появлению себя самого.
Елена Ивановна жадно слушала заезжего гостя.
Не перебивая, но часто всхлипывая.
И тут дверь дома распахнулась, и на пороге застыла её дочь. Рядом топтался явно оробевший внук. Мария, не веря глазам всплеснула руками:
– Иван! Ты?
– Маруся!
Они обнялись.
– Ванюша!.. – Елена Ивановна приподнялась над табуретом и в тот же миг сползла на пол.
Пока родственники приводили женщину в чувство, старшина развязал свой вещмешок и вывалил его содержимое на стол, после чего неспешно порезал на большие куски буханку ржаного хлеба и расколол штык-ножом огромный сплошной кусок сахара.
Санька до сих пор помнит его вкус.
«Ничего лучше в жизни я не ел!» – рассказывает он…
В тот вечер в родительском доме Громаков собралось едва ли не всё взрослое население верхних улиц[67] Новоалексеевки.
Бабушки-дедушки.
Отцы-матери.
Дети, пришедшие с войны.
И дети не пришедших с неё же бойцов.
Вдовы, несбывшиеся невесты и жёны ещё служащих.
Честно говоря, Громак никогда особо не любил рассказывать. Тем более о себе.
Но тогда говорил долго. О себе – старался покороче. Больше вспоминал о земляках, с которыми сводили его фронтовые пути-дороги. О добровольцах-комсомольцах. О Насонове, Петрове, Белоконе. Конечно же о Подгорбунском, о Шурочке Самусенко. Одним словом – о войне.
«Всё. Конец. Отвоевались! Теперь заживём!» – таков был лейтмотив всех этих историй.
2
Спустя несколько дней, когда в Новоалексеевке несколько спал ажиотаж, вызванный неожиданным «воскресением» пережившего несколько смертей бойца – выдохся он, улёгся или, как говорят в здешних местах, окончательно сошёл на нет, – старшина Громак решил в спокойной обстановке поговорить с членами своей большой семьи о наболевшем; обсудить различные варианты налаживания на родной земле новой мирной жизни.
В старой покосившейся избе собрались мама Лена, её отец – Иван Владимирович, двое дядьёв по отцовской линии – уже упоминавшиеся Никифор и Киндрат, сестра Мария с двумя малыми детьми 1942-го и 1943-го годов рождения (одного из них наш главный герой встретил по дороге к дому) и даже сосед – Николай Павлович, с которым они вместе воевали в Первой комсомольской.
А вот двух родных братьев Ивана на семейном совете не оказалось. Старший из них, 1919 года рождения, Сергей пропал без вести ещё в первые дни войны (он защищал Брестскую крепость), а младший – Николай, которому недавно стукнуло 20, уехал на заработки в Запорожье.
И мужа Маруси тоже не было.
– Супруг твой где? – нахмурился фронтовик.
О том, что сестра вышла замуж, ему никто не сообщил. Но тогда возникал логичный вопрос: откуда дети? Вот в голову и стали закрадываться различные дурные мысли, первейшая из которых: «Неужто путалась с оккупантами, пока я кровь за Родину проливал»?
– Пал смертью храбрых, – жёстко отрезала Мария, чётко давая понять, что не желает разговаривать на эту тему.
А Дед Иван больно ткнул неучтивого «дембеля» в бок:
– Повесили его фрицы… На воротах Бухенвальда…
– Извини, сестрица, – понурился солдат. – Не знал… Не хотел тебя обидеть…
О том, как погиб ни разу не виденный Иваном швагро[68], ему в тот же вечер поведал заметно постаревший дядя, которого все члены дружного семейства по-прежнему называли на украинский манер Киндратом.
Вот что он рассказал…
По окончании Полтавского пединститута Семёна Путрю направили по распределению в Новоалексеевскую школу – преподавать немецкий язык. Здесь он и встретил свою любовь. Женился.
Как вдруг… Грянула война!
Путря почти сразу же добровольно явился в военкомат.
Но медики единогласно забраковали «интеллигента» – годом ранее кто-то из местных хулиганов выбил надоедливому, дотошному преподавателю из рогатки глаз. (Большинство земляков считали, что это произошло случайно, но слухи ходили разные…)
Вскоре фашисты добрались до азовских степей. «Навсегда» – так утверждали сами гитлеровцы и их холуи.
Но и в оккупации Семён не изменил своим жизненным принципам и изо всех сил боролся с коричневой чумой.
Пронюхав об этом, полицаи донесли на него в комендатуру, и Путрю товарным поездом вывезли в Германию. Нет, не на работу, как многих других украинцев. Сразу в концлагерь.
Однако и там героический учитель, часто выполнявший функции переводчика между истязателями и их жертвами, продолжал как мог вредить врагу. Не выдавал коммунистов, выгораживал допрашиваемых патриотов-соотечественников, в нужном ключе переводя их ответы.
Вскоре немцам стало известно о его делах.
В тот же день смельчака подвергли казни – причём самым жесточайшим образом. Так сказать, чтоб другим неповадно было…
Так Мария осталась вдовой, а их с Семёном сыновья стали сиротами.
А Иван Громак до конца своей жизни будет помогать племянникам, словно пытаясь загладить свою вину за то кривое слово…
…Черту под разговором в тот вечер, как обычно, подвела властная и расчётливая Елена Ивановна:
– Долго околачиваться без дела мы тебе, Ванюшка, не позволим. Ищи, сынок, работу.
– Слушаюсь, товарищ главнокомандующий! – по-военному согласился Громак, и сам прекрасно понимавший, что нужно искать путь в этой новой, мирной жизни.
– И по девкам особо шататься не дадим, – заявил кто-то из дядьёв. – Подберём тебе невесту. Знатную, красивую. – И лишь потом спросил скорее для проформы: – Надеюсь, ты не против?
– Сначала бы увидеть её надобно. А то подсунете какую-нибудь уродину, – отшутился боец.
3
22 июня 1948 года, ровно через семь лет после начала Великой Отечественной войны, Иван Громак впервые в своей жизни устроился на работу по гражданской специальности. Заготовителем. Если быть абсолютно точным – уполминзагом, то есть уполномоченным министерства заготовок в Ногайском районе Запорожской области УССР.
Вскоре он и женился.
А как же иначе? Мирно жить, не имея семьи, – как-то неправильно.
Посодействовала конечно же мама, познакомившая сына на одной из сельских вечеринок с Катюшей, – главной местной красавицей.
Вот только семейная жизнь у Громака как-то сразу не заладилась.
Почему?
Дело в том, что по долгу службы Ивану полагалось частенько бывать в командировках.
Но…
Как только он уезжал на заготовки, молодая супруга куда-то мгновенно исчезала из дома, «забив» на домашнее хозяйство, кухню и прочие бытовые проблемы.
Громак терпел-терпел, обижался, дулся… Ну а потом всё это ему надоело.
Никаких скандалов не устраивал. Просто забрал свои вещи – и ушёл.
Навсегда!
Решение далось непросто: к тому времени Екатерина уже родила ему сына Николая[69], в котором отец души не чаял.
Однако Иван чётко знал: семейные узлы лучше рубить сразу, одним махом, не дожидаясь, пока они стянут твоё горло так, что и дышать будет невозможно.
И где только он набрался такой житейской мудрости? Четверти ж века ещё на земле не прожил!
Теперь все знают, что после войны и всего того, что она неминуемо несёт с собой: смерть, ненависть, насилие, – солдату совсем непросто входить в мирную жизнь.
Людям, выжившим в жуткой схватке, как бы постоянно чего-то не хватает.
Может, бескорыстной мужской дружбы, фронтового братства, взаимовыручки, особых – честных, не ставящих во главу угла финансовую выгоду, отношений?
Вот и возникают у них нервные срывы, а то и хуже – припадки и прочие психические заболевания, вызывающие непреодолимое желание немедленно покончить с таким незавидным положением дел и сейчас же отправиться либо в петлю, либо на очередную бойню.
Отсюда ничем не спровоцированная жестокость, домашнее насилие, драки, ругань, беспорядочная пальба из огнестрельного оружия с причиной и без – после ДТП, уличной ссоры или даже косого взгляда, метание гранат в правоохранителей и соседей, с которыми не сложились отношения.
Но…
Как бы там ни было, я лично не помню случаев массового психоза и немотивированной агрессии среди ветеранов той – Великой Отечественной – войны.
Вот и Громак – даже не надавал тумаков своей неверной благоверной.
Просто молча съехал в соседнюю Инзовку…[70]
А, может быть, у тех, кто защищает свою Родину, подобный синдром вообще отсутствует напрочь, может, он априори у них и вовсе невозможен?
Как вы думаете, а?
Что-то в последнее время ваш автор всё больше убеждается в правильности именно такого вывода…
4
Судьба Валентины Талан, ставшей следующей избранницей Ивана Громака, и всей её ближайшей родни, как, впрочем, и многих других героев этого романа, достойна стать основой для отдельного произведения. С явным трагическим уклоном.