– Но о самой проблеме вы ничего не знали?
– Она говорила о неких трудностях морального свойства. У нее тоже возникли разногласия с начальством, и начальство оказывало давление. Мы никогда не узнаем, чем бы все это кончилось. Но когда мы виделись в последний раз, она как будто стала спокойнее. Даже на некотором подъеме. Я решила, что она, быть может, нашла другую работу.
– Я всего этого не знала.
– Она ни с кем об этом не говорила, насколько мне известно. И потом, вы не часто виделись… Но она тебя очень любила. Узнавала все о твоей жизни, рассказывала мне о тебе.
– Меня это не удивляет. Я вела себя так же.
Брижит проводила Эму до ворот и сказала на прощание:
– Появляйся, когда захочешь, мы всегда будем тебе рады. Но ты не обязана приходить. Не хочу на тебя давить.
Эма вошла в метро и только после этого отерла слезы.
Плейлист:
Файст – My Moon, My Man (ремикс Boys Noize)
Of Montreal – The Past Is a Grotesque Animal
dEUS – The Ideal Crash
Глава 8Пижама и водка
Вернувшись домой, Эма налила крепчайший кофе в большую немытую кружку и уселась, скрестив ноги, перед компьютером. Пора попробовать разобраться. Обведя глазами пустую гостиную, залитую солнцем, она подумала, что странно быть одной дома в разгар рабочего дня. Она неподвижно сидела перед компьютером, задыхаясь от жары, и даже вспотела. От обжигающего кофе легче не становилось. Эма встала, открыла окно, и через несколько секунд десяток мух уже кружился в центре комнаты. Она решила, что такая компания ее устраивает. Однако вскоре на фоне их назойливого жужжания дневная тишина стала еще заметнее. Царившее вокруг безмолвие приобрело пугающий оттенок, и Эма включила музыку. Она выбрала на Deezer старый альбом Тома Уэйтса, рассчитывая, что он заполнит пустоту гостиной.
Эма создала новый файл и начала излагать информацию, относящуюся к смерти Шарлотты, стараясь быть максимально объективной. Несмотря на решимость стать (снова) нормальной, она не могла делать вид, будто Брижит ей ничего не сказала. Упоминание проблемы, с которой Шарлотта столкнулась на работе, как нельзя лучше стыковалось с тем, что Эме уже было известно. К тому же она не только знала, как проверить эту историю, но еще и располагала свободным временем, да и терять ей было почти нечего. Небольшое заключительное расследование не могло привести к серьезным последствиям. И на этот раз она возьмется за дело по-другому. На случай, если вдруг она действительно сумасшедшая (гипотеза, которую она по-прежнему не отметала окончательно из соображений интеллектуальной честности), ни к чему впутывать Стерв и Фреда в свой параноидальный бред. По крайней мере, пока она не наткнется на что-то новое.
Оставался Блестер. Поскольку с ним Эма видится постоянно, трудно будет исхитриться скрыть от него свои планы. С другой стороны, после всех неприятностей, которые на нее свалились, и клятвенных обещаний больше никогда и ни за что не связываться с жизнью или смертью Шарлотты, она с трудом представляла себе, как объявить ему, что ей надо еще что-то по мелочи проверить. И даже презирая себя за будущее вранье, она все же предпочитала такое решение неминуемой проповеди на тему ее врожденной склонности вечно вляпываться в какое-нибудь дерьмо.
Она была полна решимости как можно быстрее все выяснить и, занявшись для начала поисками в собственном шкафу, тут же облилась потом. Майка прилипла к спине, заставив ее вздрогнуть от раздражения. Немыслимое везение – она не надевала после похорон пиджак, в котором тогда была, благодаря чему ей сразу удалось найти визитку с текстом “Фабрис Солнье. Консультант. McKenture” в том самом кармане, куда она ее сунула. На мгновение она застыла в нерешительности, сгибая и разгибая карточку. Ну да, придется поужинать с типом, очевидная цель которого – ее трахнуть, и это, конечно, геморрой. Однако Блестер вовсе не обязан об этом знать. Она уже сделала достаточно уступок в попытках быть послушной и всем довольной, так что заслужила право на минимум личной свободы. Эма была настолько уверена, что другого выхода нет, а цель оправдывает средства, что ей ни на секунду не пришло в голову, что она сейчас впервые нарушает основополагающую аксиому Стерв: не стыдиться своих поступков, не прибегать к лицемерию, свойственному традиционным парам. По ее разумению, решение задачи лежало на поверхности: она хочет больше узнать о Шарлоттиной работе, значит, нужно обратиться к кому-то из ее коллег. Если исходить из этого постулата, как ни крути, придется пойти на компромисс с принципами Стерв (ничего не скрывать от своего бойфренда из-за того, что боишься его реакции). Впоследствии она, однако, скажет себе: хуже всего, что я сделала это, даже не осознав собственного отступничества.
К ее удивлению, вышеуказанный Фабрис сразу ответил. Он, конечно, был очень-очень рад, хоть и удивлен, что она объявилась. И конечно же для него огромное удовольствие поужинать в такой очаровательной компании. Когда Эма сообщала Блестеру, что они не смогут увидеться, так как она собралась посидеть с подружкой в кафе, и когда выключала телефон у входа, она все-таки догадывалась, что не совсем в ладах с совестью.
Эма сидела в ресторане с приглушенным светом и мягкими диванами, который он, по всей видимости, счел верхом шика, и старалась сдерживать активные поползновения Фабриса. Она заметила, что его манеры резко изменились. Этот придурок смотрел на нее едва ли не сверху вниз. Демонстрировал уверенность в себе, свою неотразимость или, точнее, неотразимость своего банковского счета. От него разило высохшей заплесневелой спермой. Неупотребленной и непригодной к употреблению. Тот факт, что позвонила Эма, должен был означать для его непомерно раздутого эго, что она выступает в роли просительницы. То есть занимает слабую позицию. Она едва ли не слышала его мысли: “Вот еще одна, неспособная устоять против притягательной силы власти”. И то, что весь ужин она расспрашивает его о работе (Эма начала с ничего не значащих вопросов про обстановку в компании, намереваясь постепенно перейти к тому, что интересовало ее на самом деле), только утверждало Фабриса в его представлениях. К сожалению, за пикантными овощами в хрустящем тесте и морепродуктами, поданными в качестве закусок, он лишь сказал ей, что у него очень трудная работа – читай: слишком сложная для такой курицы, как Эма. Когда же им принесли бургеры в икорном соусе, он в очередной раз ушел от ответов, причем сделал это таким загадочным и многозначительным тоном, как если бы речь шла о государственной тайне, которую он, естественно, не имеет права разгласить. Наполеон с шоколадным кремом снабдил Эму предлогом для перевода разговора на Шарлотту.
– Знаешь, она пекла потрясающие торты, и, кстати, коль уж мы о ней заговорили, какой она была на работе?
В первый момент он сумел сформулировать, лишь что их работа слишком сложна для женщин. Давление, ответственность и все такое. И потом, она забирает уйму времени, требует жертв, а женщины по природе своей скорее не карьеристки. В общем, не удивительно, что она покончила с собой: для такой работы нужны широкие плечи. А тут уж что ни говори… О’кей, они работали в разных командах, но он видел, что она, бедняжка, выкладывалась по полной. Эма начала нервно рыться в сумке, пытаясь найти пластинку никоретте, чтобы успокоиться. Ладно, придется признать, что у Шарлотты несколько раз возникали проблемы по службе. В ее группе атмосфера постепенно сгущалась. Она позволила себе поставить под сомнение некоторые методы и даже обвинить руководство в отсутствии четко поставленных целей. Невероятно, да? Дольше Эма сдерживаться не могла:
– Но разве желание превратить французское государство в предприятие не выглядит абсурдным?
Фабрис покачал головой:
– Государство тоже имеет право контролировать управление. Под каждую задачу находятся адекватные решения.
– Решения, учитывающие только цифры. Государство занимается социальными проблемами, а они не сводятся к цифрам.
– Почему бы и нет? Существует объективная реальность. Например, даже государство придет к банкротству, если будет тратить больше денег, чем у него есть. Впрочем, именно по этой причине министр бюджета, потрясающий мужик, супер, с этим ты не будешь спорить, пришел в правительство из частного сектора. Более того, от нас – раньше он был одним из наших компаньонов.
Эма едва не подавилась. Министр бюджета, о котором она не задумываясь сказала бы, что он отнюдь не супер и не потрясающий мужик, и к тому же еще и главный докладчик ОРПГФ, одарил, получается, свою бывшую контору самым сладким из имеющихся кусков французского рынка аудита.
– Вот-вот. Тебя не шокирует тот факт, что он отдал вам реформу социальной политики?
– Нет. Мы входим в четверку лучших аудиторских компаний в мире. И три остальные тоже работают на государство. Нелепо было бы отказываться от наших услуг только из-за того, что он с был с нами связан. Знаешь, мы не монстры. Пора уже перестать утверждать, будто все зло от бизнеса. Бизнес зарабатывает деньги, которые затем позволяют улучшить качество жизни всего населения. Вот, взгляни, простой пример: наш McKenture – спонсор Лувра. Мы даже основали специальный фонд, объединение предприятий – меценатов Лувра.
На этот раз Эма замолчала надолго. Только что этот кретин выдал ей информацию, за которой она охотилась уже несколько недель. Аудиторская фирма, теоретически эталон объективности, выдвигает предложения, как поступить с музеями, одновременно имея долю в этих самых музеях. В данном случае речь идет, как минимум, о серьезном конфликте интересов. Или кое о чем похуже. Именно такие вещи должны были шокировать Шарлотту. Она, конечно, была либералкой, но при этом верила в принципы, которые, по ее мнению, позволяют системе функционировать правильно. Эма не врубилась с самого начала: Шарлотта вовсе не собиралась изобличать ОРПГФ, то есть саму политику, – ее она одобряла. Но она вскрыла очень серьезный конфликт интересов.