Автор монографии о М.М. Сперанском С.А. Чибиряев считает, что Н.М. Карамзин «одним из первых заронил у Александра I сомнение в целесообразности преобразований». Едва ли такова роль Карамзина, хотя и известно, что император был недоволен его «Запискою». Представляется, что сам Александр Павлович был по духу своему ближе к Карамзину, чем к своему сподвижнику Сперанскому, который писал иначе: «Сколько бедствий, сколько крови можно было бы сберечь, если бы правители держав, точнее наблюдая движение общественного духа, сообразовывались ему в началах политических систем и не народ приспособляли бы к правлению, но правление к состоянию народа». Царь чувствовал, что планы коренных реформ уже своевременны, но еще опасны, и прежде всего – лично для него.
При этом Александр Павлович, конечно, имел в виду опыт французской революции. Он не мог не знать статью Н.М. Карамзина, опубликованную в 1802 г. в «Вестнике Европы», в которой русский путешественник писал: «Революция объяснила идеи: мы увидели, что гражданский порядок священ даже в самых местных или случайных недостатках своих; что власть его есть для народов не тиранство, а защита от тиранства; что разбивая сию благодетельную эгиду, народ делается жертвою ужасных бедствий, которые несравненно злее всех обыкновенных злоупотреблений власти; что самое турецкое правление лучше анархии, которая всегда бывает следствием государственных потрясений; что все смелые теории ума, который из кабинета хочет предписывать новые законы нравственному и политическому миру, должны остаться в книгах вместе с другими, более или менее любопытными произведениями остроумия; что учреждения древности имеют магическую силу, которая не может быть заменена никакою силою ума; что одно время и благая воля законных правительств должны исправить несовершенства гражданских обществ; и что с сею доверенностью к действию времени и к мудрости властей должны мы, частные люди, жить спокойно, повиноваться охотно и делать все возможное добро вокруг себя. То есть Французская революция, грозившая ниспровергнуть все правительства, утвердила их», – делал вывод, быть может, слишком решительный, Н.М. Карамзин.
Тем не менее есть немало оснований для характеристики Александра I как последовательного реформатора, помимо названных ранее. Для проведения коренных реформ должно было измениться общество, его сознание, дабы оно готово было принять кардинальные преобразования.
Император обращается и к этому изменению сознания людей – путем развития просвещения и образования. В 1802 г. был восстановлен Дерптский университет, в 1803 г. – Виленский, в 1804 г. основан Петербургский педагогический институт (преобразованный в 1819 г. в университет) и Казанский университет, в 1805 г. – Харьковский университет, в 1811 г. учрежден Царскосельский лицей. Принятый в 1804 г. университетский устав предусматривал автономию университетской жизни, включая выборность ректора и профессуры.
Активизировало свою деятельность Вольное экономическое общество, созданное в 1765 г. Император поддержал созданное в 1812 г. Библейское общество, ставившее своей целью возможно более широкое распространение Библии, а значит, способствовавшее росту грамотности населения. В рамках Библейского общества был начат перевод Священного Писания с церковнославянского на русский язык.
Главное же – власть создала единую в масштабах империи систему просвещения. В 1803 г. учреждено министерство народного просвещения, образовано шесть учебных округов во главе с попечителями, назначаемыми императором. По новой структуре образовательные учреждения разделялись на приходские одноклассные училища при церквах для низших слоев населения; уездные двуклассные училища для горожан, купцов и мещан; губернские четырехклассные гимназии и университеты для дворян. Обращает на себя внимание сословный характер новой системы, а также побудительная причина власти к проведению реформы образования: до 1810 г. 31 % чиновников имел «домашнее образование», 22 % – низшее и среднее. Указом 1803 г. предусматривалось, что через пять лет лица, не представившие свидетельства об окончании учебного заведения, не будут определяться в должности. Это было хорошо, но крайне недостаточно для огромной страны. В действительности одна гимназия приходилась на две губернии, одно уездное училище – на 8-10 уездных городов.
Можно предположить, что и Библейское общество имело значение большее, нежели еще один церковно-государственный инструмент управления для государя. Для его новой России нужны были новые люди, но где их взять в грубой и невежественной России? Александр готов был произвести революцию круче петровской, но такую революцию, которая сохранила бы для него лично существующий строй самодержавной власти. И он знал один опыт такой революции – европейскую Реформацию, изменившую сознание миллионов людей и встряхнувшую сонную жизнь десятков европейских государств. Пришел Лютер, дал людям Библию для самостоятельного чтения и – развитие Европы ускорилось. По воле императора в церковной жизни империи возникает «мистический туман», в котором свободно себя чувствуют проповедники всех течений и мастей, вплоть до сектантов. Но попытка создать «общечеловеческое христианство» была отвергнута Русской церковью и обществом. Александр отступил, встав на сторону православных охранителей, побудивших его запретить перевод Библии на русский язык.
Внешний фактор
«Все его царствование отличалось непостоянством и изменчивостью, – писал Н.Ф. Дубровин. – То устраивали, то расстраивали. Одна система администрации сменялась другою. Сегодня были философами, завтра ханжами… Во время министерства Кочубея и его души Сперанского все были приверженцами конституции; во время фавора кн. Голицына все были ханжами. Во время милости Аракчеева все были льстивы». В этой справедливой отчасти характеристике современника не принимаются в расчет тогдашние объективные обстоятельства, как внутренние, так и внешние, замедлявшие или поворачивавшие вспять реализацию планов царственного реформатора.
Раз за разом перед императором вставала стена неприятия и непонимания очевидно насущных и необходимых преобразований, стена, созданная как большинством его социальной опоры – аристократии, бюрократии, дворянства, так и широких народных масс, также не готовых к немедленной реализации западной модели буржуазного общества. Он искренне пытался ее пробить, но не сумел, а разрушать не решился.
В то же время нельзя забывать о значении внешнего фактора. Россия находилась в центре системы международных отношений, созданной после поражения Наполеона. Европейское влияние, весьма разнообразное, было велико. Великобритания оставалась одновременно и основным торговым партнером империи, и ее стратегическим соперником на Востоке. Франция, хотя и ослабленная наполеоновскими походами, сохраняла свое значение образца европейской культуры. Среди германских государств особую роль играли доверительные отношения с Пруссией, что позволяло российскому императору увереннее говорить с императором Австрии. Созданный русской армией и русской дипломатией европейский баланс сил позволял сдерживать враждебность Османской империи и переключить силы государства на внутреннее развитие.
Созданный Александром в 1815 г. Священный Союз трех европейских монархов оказался завершением его политических исканий во внешней и внутренней политике.
Первоначальным импульсом к созданию такого союза стало пришедшее к императору осенью 1812 г. новое, христианское мировоззрение. В ходе зарубежных походов русской армии Александр I встречался с представителями секты моравских братьев, немецким мистиком И.Г. Юнгом-Штиллингом, с английскими квакерами. Такие встречи не только укрепляли обретенное миропонимание императора, но и воодушевляли его, «спасителя Европы», к созданию «истинно христианских отношений между монархами и их подданными», а также соединению сил монархов для отпора их общему врагу: духу отрицания, неверия и революции. Такого рода сочетание либерализма и консерватизма и было положено в основу Священного Союза.
14 (26) сентября 1815 г. был заключен Священный Союз между монархами России, Австрии и Пруссии. Позднее к ним присоединились французский король и другие монархи Европы, кроме папы римского, турецкого султана и английского короля. Согласно решениям конгрессов Союза были подавлены революции в Италии в 1820 и 1821 гг. и в Испании в 1823 г. На Балканах Александр втайне поддерживал политику И. Каподистрии, выступавшего за освобождение греков от тирании Османской империи, но не решился на открытый конфликт с турками, на поддержку революции против легитимного режима султана.
Выбирая между либеральным курсом поддержки освободительных движений славянских народов в Османской империи и верностью консервативным принципам монархической солидарности, император избрал второе, «курс Меттерниха», сохранение стабильности и существующего порядка не только в Европе, но и, конечно, в России. «Реформа системы» оказалась окончательно отсрочена.
Дельцы «железного века»
Отечественная война 1812 г. и Заграничные походы русской армии привели не только к гибели около 2 млн человек, но и к огромным потерям: около 1 млрд рублей и собственно военным расходам в 200 млн рублей. Проявления кризиса национального масштаба видны не только в сфере финансов, все больше количество крестьянских бунтов и стихийных волнений рабочих мануфактур.
Бывший министр полиции А.Д. Балашов, назначенный в 1813 г. генерал-губернатором центральной части России – Воронежской, Орловской, Рязанской, Тамбовской и Тульской, – сообщал императору: «В селениях власть помещика неограниченна… Недоимок миллионы. Полиция ничтожна. Дел в присутственных местах кучи без счету, решают их по выбору и произволу. Судилище и судьи вне уважения, подозреваются в мздоимстве… Лучшие дворяне от выборов уклоняются… Хозяйственной части нет и признаку. Главные, коренные доходы основаны на винной продаже…» Теперь уже не абстрактные идеи свободы и благоденствия, а печальные плоды войны толкали к реформа