Более известной была его финансовая деятельность. Штиглиц стал кредитором двора и столичной аристократии, многих крупных московских и петербургских предпринимателей, оказывая услуги и частным лицам. Например, Штиглиц был банкиром влиятельнейших в николаевское царствование графа А.А. Аракчеева и князя А.Ф. Орлова, занимавшего должности начальника III Отделения и шефа жандармов, а позднее – председателя Государственного совета и председателя Комитета министров. Его друзьями числились министр финансов Е.Ф. Канкрин и министр иностранных дел К.В. Нессельроде. Путешествующие по Европе П.Я. Чаадаев и Н.В. Гоголь вели свои денежные дела через контору Штиглица, к слову, получившего в 1826 г. от Николая I баронский титул, спустя десять лет – орден Святого Владимира 3-й степени. В европейских газетах писали: «Барон Штиглиц – российский Ротшильд, без содействия которого любое крупное предприятие едва ли можно поставить на ноги. Его состояние оценивается в пределах от 40 до 50 млн руб.». Тем не менее дамы столичного высшего света не посещали балы новоиспеченного барона, сломавшего границы аристократического мира.
Что есть названные выше отдельные примеры, как не внутренняя перестройка национального хозяйства и социальной структуры общества? Такого же рода необратимые процессы происходили и в общественной жизни. Формировалась национальная культура, сразу вставшая в один ряд с европейскими, происходил процесс национального самопознания, развитие самосознания русского общества.
Под непосредственным влиянием западных идей и революций 1830 г., памяти о декабристском мятеже, в обществе формируется радикальное течение. Наряду с ним определяются общественно-политические и философские течения славянофилов и западников. Русская мысль спешила одновременно осознать себя самое, определить место России в ряду великих держав и наметить дальнейший путь ее развития. Чрезмерно общие определения упрощают интенсивный процесс внутреннего развития русского общества. А.И. Герцен писал о тех годах: «Молодежь вдалась кто в панславизм, кто в немецкую философию, кто в историю или в политическую экономию; одним словом, никто из тех русских, которые были призваны к умственной деятельности, не мог, не захотел покориться застою». А в 1851 г. российский изгнанник в Лондоне утверждал, что русский народ «нисколько не находится в застое… Напротив того, Россия – государство совершенно новое – неоконченное здание, где все еще пахнет свежей известью, где все работает и вырабатывается, где ничто еще не достигло цели, где все изменяется – часто к худшему, но все-таки изменяется». Так под оболочкой застоя А.И. Герцен точно уловил главную черту Николаевской эпохи – внутреннее созревание общества.
О том же в 1835 г. писал и А.С. Пушкин: «Москва, утратившая свой блеск аристократический, процветает в других отношениях: промышленность, сильно покровительствуемая, в ней оживилась и развилась с необыкновенною силою, купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством… Философия немецкая, которая нашла в Москве, быть может, слишком много молодых последователей, кажется, начинает уступать духу более практическому». Правда, однозначные оценки здесь невозможны. В то же время, наряду с ростом новых укладов и формированием нового сознания, ухудшалось положение старых укладов хозяйствования и усугублялись недостатки старого строя.
Властью сознательно сохранялся принцип сословного деления общества, более того, сословный принцип последовательно проводился для недопущения социальной мобильности, это ясно видно по данным социального происхождения учащихся.
Год – Дворяне, чиновники, % – Духовенство, % – Податные сословия, %
1833 – 78,9–2,1 – 19,0
1843 – 78,7–1,7 – 19,6
1853 – 79,7–2,3 – 18,0
Неколебимым оставался старый институт судебной власти как части администрации, что порождало широко распространенное самоуправство местных властей, беззаконие и произвол в судах по отношению как к низам общества, так и к дворянству. Стоит напомнить хотя бы знаменитое «дело Сухово-Кобылина», арестованного в 1850 г. по подозрению в убийстве своей любовницы и испытавшего многолетние мытарства самодержавного правосудия. Между тем в Римской империи судебные инстанции были отделены от власти еще во II в. до Р.Х.; после крушения Римской империи независимость судебных институтов установилась в странах Западной Европы к XIV в., и в частности, во Франции судебное учреждение Парижский парламент играло большую роль в общественной жизни. Россия же, отмечает Р. Пайпс, в этом отношении «напоминала древние восточные монархии, где царские чиновники, как правило, отправляли правосудие в рамках своих административных обязанностей».
В деревне шло обнищание и помещичьих и государственных крестьян, которые не могли прокормиться собственным хозяйством. К концу николаевского царствования насчитывалось 23 млн помещичьих крестьян обоего пола, из них дворовые – 1,5 млн, приписанные к частным фабрикам и заводам – 0,5 млн человек; государственных крестьян – около 19 млн обоего пола. Усилился процесс отходничества: на промыслы уходило около 1,3 млн помещичьих крестьян. Так постепенно фактически слабели узы, привязывавшие крестьянина к помещику и земле, формировался рынок наемной рабочей силы для мелкой и крупной промышленности.
Однако представление об «экономическом кризисе крепостного строя» нуждается в уточнении. Еще в 1898 г. П.Б. Струве смог доказать, что накануне своей отмены крепостничество достигло высшей точки экономической эффективности, а позднейшие исследования советских историков подтвердили это мнение. Объяснение тому – в повышении эффективности части помещичьих хозяйств, вызванном усилиями освобожденных от обязательной государственной службы дворян по более современному ведению дел. Но большая часть помещичьих хозяйств велась попросту, дворяне по старинке устанавливали размер барщины и оброка по своему усмотрению, стремясь выжать как можно больше из труда своих крепостных. Кризис помещичьего хозяйства был виден в росте помещичьей задолженности, составившей к концу царствования 425 млн рублей. Показательно, что в 1833 г. помещики заложили в кредитных учреждениях 43,2 % ревизских душ, а в 1859 г. уже 66 %.
Между тем рядом росли и развивались очаги нового хозяйственного уклада. В 1836 г. был издан первый закон об акционерных товариществах, по которому разрешалось создавать новые компании с именными акциями. Тем не менее отечественные дельцы еще долго использовали более привычные формы семейных многоотраслевых предприятий.
Савва Мамонтов, выкупившись на волю, в 1825 г. основал мануфактуру с 240 ручными станками в Москве, в 1830 г. в городе Богородске – небольшую фабричку, которая со временем стала Богородицко-Глуховской мануфактурой; в 1838 г. возникает первоклассная Никольская механическая ткацкая фабрика. Младший сын основателя династии Тимофей Саввич с 1850 г. являлся единственным руководителем огромного текстильного производства под названием «Товарный дом Саввы Морозова сын и К°».
Михаил Рябушинский также направлял все нараставшее богатство на дальнейшее развитие дела. От торговли холщовым товаром в арендованных лавках он перешел к торговле бумажными и шерстяными тканями в пяти собственных лавках. В 1846 г. заводит свою фабрику в Москве, в 1854 г. – новую фабрику близ Малоярославца, причем 200 станков для нее привозят из Манчестера. Ко времени кончины Михаила Яковлевича его капитал превысил 2 млн рублей.
О непонимании властью роли первых русских предпринимателей свидетельствуют меры Николая I по притеснению старообрядцев (раскольников). Объявлено было, что с 1 января 1855 г. старообрядцы лишаются права записи в купечество, что неминуемо вело к выполнению рекрутчины с ее 25-летним сроком службы. Рябушинские переписались в московское мещанство, но, узнав, что новом городе Ейске на берегу Азовского моря есть льготы для его скорейшего заселения, поспешили за 1400 верст от Москвы и записались в купечество города Ейск. Лишь с началом нового царствования, в эпоху Великих реформ семья была вновь причислена в московское купечество.
В социально-политической жизни наступило бюрократическое самовластье при падении роли Сената (как высшей судебной инстанции), при казнокрадстве и взяточничестве чиновников. Ужесточаются законы по охране старого строя: в 1836 г. подтверждено исключительное право дворян на владение крепостными, в 1845 г. ограничиваются возможности получения дворянского звания повышением классных чинов, в 1842 г. пересмотрен закон о свободных хлебопашцах (земля остается в собственности помещика), в 1845 г. издан закон о майорате, запрещающий деление помещичьих земель при наследовании. Но вопреки надеждам власти продолжается обеднение дворянства: в 1833–1850 гг. из 127 тысяч дворянских семей 24 тысячи разорились, лишившись земли и крепостных.
Власть и общество пришли к порогу реформы системы, но никак не решались переступить порог.
Старое и новое
А между тем жизнь потихоньку менялась. Министр финансов граф Егор Францевич Канкрин в 1839–1843 гг. провел денежную реформу, которая укрепила русский рубль и финансовую систему страны. Кроме того, Канкрин поощрял развитие национальной промышленности.
Большое развитие в стране получила хлопчатобумажная промышленность, поставленная под защиту государства покровительственными тарифами. В 1840-х гг. быстро росло количество фабрик и мелких кустарных мастерских. Например, только в Шуйском уезде Владимирской губернии на фабриках было 1200 станков, а в крестьянских избах – до 20 тысяч, всего же в губернии – 18 тысяч станков на фабриках и 80 тысяч в деревнях. Дело объясняется не только предприимчивостью мужиков, но и прямой заинтересованностью помещиков в получении большего оброка (денежных податей) от своих крепостных. Фабриканты негодовали на такую конкуренцию, но поделать ничего не могли.