Восторг всей России по поводу чудесного спасения государя оказался чрезвычайно велик. Страницы газет были заполнены приветственными адресами от дворянских и купеческих собраний, от министерств, университетов, земств, учебных заведений, крестьянских общин, даже от частных лиц – все радовались спасению Царя-Освободителя. Посольства всех стран выразили свои поздравления. Конгресс Северо-Американских Соединенных Штатов в начале мая 1866 г. принял специальное обращение: «Конгресс шлет свои поздравления Его Императорскому Величеству и Русской нации и поздравляет 20 миллионов освобожденных от крепостной зависимости по случаю чудесного избавления от опасности Государя, высоким помыслам и сердечной доброте которого обязаны они благодеяниями дарованной им свободы». В Петербурге шумно чествовали Осипа Комисарова, который будто бы толкнул руку Каракозова в роковой миг, из-за чего тот и промахнулся… Хотя кто мог это точно знать?
Митрополит Филарет, разделяя радость по поводу спасения государя, тем не менее в письме к Александру II задавался вопросом: «Справедливо изволите рассуждать, что событие 4 апреля попущено на нас за оскудение веры и за расслабление нравов. Но по милости Божией, это еще не наказание. Провидение через событие сказало нам: «Вы достойны страшного наказания, и оно было на един волос от вас; возбудитесь исправлением и милосердием, исправьтесь». Послушаемся ли мы? Тяжек заботливый вопрос».
Сам же Александр Николаевич не обманывался давно небывалым единением общества. В рескрипте на имя князя П.П. Гагарина от 13 мая он писал: «…признаю я моею обязанностью охранять русский народ от тех зародышей вредных лжеучений, которые со временем могли бы поколебать общественное благоустройство, если бы развитию их не было поставлено преград… Провидению угодно было раскрыть перед глазами России, каких последствий надлежит ожидать от стремлений и умствований, дерзновенно посягающих на все для нея искони священное, на религиозные верования, на основы семейной жизни, на право собственности, на покорность закону и на уважение к установленным властям. Мое внимание уже обращено на воспитание юношества. Мною даны указания, чтобы оно было направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и соблюдения коренных начал общественного порядка… Я имею твердую надежду, что видам моим по этому важному предмету будет оказано ревностное содействие в кругу домашнего воспитания…»
Он осознал опасность и назвал ее. Он призвал общество и народ сплотиться вокруг коренных начал русской жизни и вокруг идеи преобразований… Но как было не задуматься о судьбе реформ. С разных сторон доносились до государя голоса, призывавшие повременить, приостановить или прекратить движение по пути коренных преобразований. Государя упрекали в мягкости и требовали проявить твердость в отпоре дерзким врагам престола и Отечества.
Были приняты необходимые меры. Начальник III Отделения и шеф жандармов князь В.А. Долгоруков подал в отставку. Либерал А.В. Головнин был заменен на посту министра народного просвещения графом Д.А. Толстым, настроенным яро консервативно. Гуманнейший князь А.А. Суворов оставил пост петербургского генерал-губернатора. Решением правительства было прекращено издание двух наиболее радикальных журналов так называемого передового направления – «Современника» и «Русского слова». В эти дни противники эмансипации и ревностные охранители осмелели и подняли головы.
Государю все труднее оказывалось противостоять консервативным настроениям и мнениям в своем окружении. Он глубоко переживал неблагодарность общества, не желавшего оценить радикализм его «революции сверху», и терял уверенность в необходимости ее продолжения.
Обеспокоенный профессор А.В. Никитенко записал в дневник 11 апреля: «Чем больше я вдумываюсь в это происшествие, тем мрачнее оно становится в моих глазах. Не есть ли оно роковое начало тех смятений, какие должна вытерпеть Россия, пока она не упрочит и не определит своего нравственного и политического существования? Но неужели ей необходимо пройти этот путь? Неужели необходимо, чтобы двигатели ее будущности возникали из гнездилища всякого рода безобразных умствований, утопий, из воспаления незрелых голов?» Тихий летописец эпохи Александр Васильевич Никитенко оказался провидцем, как оказался им по-своему и Петр Заичневский четырьмя годами ранее.
Но никто в России в 1866 г. не мог предположить этого, как и того, что выстрел Каракозова оказался выстрелом в реформы и в них-то он попал.
Россия преобразуется
После отмены крепостного права, после проведения властью реформ во всех основных сферах жизни общества возникли условия для жизни страны по «новым правилам»: Россия вступила на путь капиталистического развития.
Из еще недавно аграрной страны пореформенная Россия начала превращаться в аграрно-индустриальную: возникали крупные предприятия с применением машин, создавались новые отрасли промышленности, формировались новые промышленные районы. Начался бурный рост железных дорог, страну охватила железнодорожная «горячка». Формировался единый национальный рынок продуктов, капиталов и труда. Началось развитие городов как центров промышленности и торговли. Преображались и сословия русского общества, росли новые социальные силы: национальная буржуазия, интеллигенция, пролетариат. Возникли новые явления в русской культуре, появляются новые великие произведения в литературе, музыке, живописи. Развивается русская наука. В общем, развитие русского общества в целом существенно ускорилось, открылись новые горизонты. Правда, в то же самое время развитие и усложнилось, ведь приходилось решать сразу и возникавшие новые проблемы и недорешенные старые, а потерявшееся в бурных изменениях общество очень медленно вырабатывало свое новое отношение к переменам, к власти, к целям развития страны.
Как все происходило?
Начнем с капитализации русской деревни. В ней шел ускоренный процесс поляризации на богатых хозяев, составлявших около 20 %, середняков – 30 % и бедных крестьян, чья доля составляла 50 %. Эти группы в пореформенной деревне втягивались в рыночные отношения: богатые хозяева выходили на рынок со своей продукцией, а беднейшие – продавали свой труд, свои рабочие руки. Само крестьянское хозяйство, прежде замкнутое и самодостаточное, все быстрее превращалось в товарное. Помещики удержали за собой землю, но хозяйство их редко расширялось и улучшалось. Чаще земля переходила в руки богатых купцов, которые вырубали леса и сады, строили фабрики, частью перепродавали землю крестьянам. Так, в 1860-х гг. крестьяне покупали ежегодно около 91 тысяч десятин, а в 1870-х гг. – уже 203 тысяч десятин, в 1880-х гг. – 438 тысяч.
Важно отметить, что в первые пореформенные десятилетия, в 1860-1870-х гг., в Европейской России увеличилась площадь пахотных земель с 88,8 млн десятин до 106,8 млн; выросла средняя урожайность зерновых с 1 десятины с 29 до 39 пудов, а в целом по стране средний валовой сбор зерна – с 1,9 млрд до 3,3 млрд пудов. В расчете на душу населения прирост был уже не столь велик: 20 и 25 пудов. В те же годы быстрыми темпами возрастало производство других сельскохозяйственных культур: льна, сахарной свеклы и картофеля; росло поголовье лошадей (15,5 млн и 19,7 млн голов), крупного рогатого скота (21 млн и 31 млн голов), овец и свиней.
Большое число беднейших безлошадных крестьян сдавали свои наделы в аренду богатым односельчанам и уходили на фабрики и заводы. Община перераспределяла пахотную землю, оставляя сенокосы и выпасы в общем пользовании, а усадьбы – в постоянном пользовании каждой крестьянской семьи. Иные крестьяне возвращались в деревню с заработанными в городе деньгами и вновь обращались к сельскохозяйственному труду, но большинство окончательно превращалось в фабричных работников.
Обратившись к рассмотрению промышленного развития, мы увидим, что немедленно после освобождения от крепостного права никакого расширения производства, увеличения количества фабрик и заводов не произошло. Вызвано это не только естественно неспешным ходом развития, но и другими причинами. Ранее на многих фабриках и заводах рабочая сила была не вольнонаемная, а насильственно прикрепленная. Как только эти рабочие получили свободу, так тут же стали бросать работу и уходить из ненавистных цехов, от подневольного и тяжелого быта. Толпы рабочих уходили из металлургических заводов и сукноделательных фабрик. Неудивительно, что производство там или сокращалось, или вовсе останавливалось.
Всем, и рабочим и предпринимателям, оказывалось необходимым приспосабливаться к новым условиям. Спустя год-другой, когда всеми осознавались рыночные отношения, начинается медленный, но неуклонный рост промышленного производства. Например, на уральском Кувшинском металлургическом заводе в 1857 г. было выплавлено 479 тысяч пудов чугуна, в 1862 г. производство упало до 313 тысяч пудов, лишь к 1870 г. пришло к старому уровню, а затем стало его перерастать. Верным показателем уровня развития национального хозяйства была в то время Нижегородская ярмарка, имевшая общероссийское значение. Так вот ее оборот составлял в 1860 г. 105 млн рублей, в 1861 г. – 98 млн, в 1863 г. – 103 млн и лишь в 1864 г. вырос до 111 млн рублей, а далее стал неудержимо расти.
Для выработки планов железнодорожного строительства решением государя был создан Особый комитет под председательством министра финансов М.Х. Рейтерна. Выступая на его заседании в 1865 г., Н.А. Милютин убеждал собравшихся, что постройка железных дорог есть жизненно важный для России вопрос. Ведь железные дороги позволяют не только перевозить товары и людей, но и обеспечивать транспортировку военных формирований, что укрепляет обороноспособность страны. Он полагал необходимым построить за десять лет не менее 5 тысяч верст железнодорожных линий.
План Н.А. Милютина оказался далеко превзойденным: в 1865–1875 гг. было построено не 5, а 12 тысяч верст. Правда, при этом происходило немало злоупотреблений, государство несло финансовые потери, а на новых дорогах случались крушения, однако в России была создана развитая железнодорожная сеть. Ее протяженность составляла в 1861 г. 1,5 тысячи верст, а в 1881 г. – 21,2 тысячи верст.