Но надежды Кауфмана и его окружения на мирное и быстрое вытеснение старой мусульманской школы не оправдались. После первоначального всплеска популярности русской школы с середины 1880-х гг. наметилась тенденция к падению удельного веса детей «туземцев» в составе ее учащихся. Отчасти причиной этого в царствование Александра III стала политика «русификации», отчасти – верность коренных жителей традиционной школе. Мусульманская школа служила символом и залогом культурной преемственности, цивилизационной идентичности местного общества, и это оказалось более важным, чем перспективы социального или экономического преуспеяния.
Тем не менее есть все основания для положительной оценки реформ Кауфмана в Туркестане при всех неизбежных издержках (правовое неравенство коренного и «белого» населения, насаждение в земледелии монополии хлопка и пр.). Сам он отмечал в своем отчете, что «экономическое благосостояние края, поставленного в благоприятные условия, возросло и поднялось повсеместно до уровня, неслыханного при туземных правительствах. О том свидетельствует быстрое увеличение народонаселения не менее 4 % и еще более значительное увеличение запашки и промыслов, разрастание культурных оседлостей, деятельных промыслов, торговой и земледельческой эмиграции из соседних владений».
Реформа Кауфмана сильно продвинула вперед социально-экономическое развитие края и смогла в максимально возможной степени учесть традицию, но все же осталась «реформой внутри системы». Она не переросла в «реформу системы» не только из-за недостатка времени, но также из-за объективно назревавшего конфликта субъекта и объекта реформ. Как и в России, и даже в большей степени, власть не собиралась уступать местному обществу свою роль единственного субъекта преобразований, тем самым ее цели неизбежно вступали в противоречие с намерениями местного общества, не желавшего оставаться безропотным объектом даже благих перемен.
Кризис
Волна террора нарастала. Власть пыталась противостоять.
30 января 1878 г. в Одессе группа социалистов оказала вооруженное сопротивление полиции при обыске. 1 февраля в Ростове-на-Дону был убит социалистами рабочий, подозреваемый в доносе. 23 февраля В. Осинский в Киеве ранил товарища прокурора М.М. Котляревского. В начале марта вспыхнули массовые волнения в Киевском университете, в результате чего 120 человек были исключены и 15 высланы в Восточную Сибирь. В том же году за участие в студенческих волнениях из Петербурга высылается около 600 человек. В Харькове казаки разгоняют манифестацию студентов. 24 мая в Киеве Г.А. Попко убивает кинжалом жандармского полковника барона Б.Э. Гейкинга. 4 августа в Петербурге С.М. Кравчинский наносит кинжалом смертельную рану шефу жандармов и начальнику III Отделения генерал-адъютанту Н.В. Мезенцову. 15 августа Александр II выехал из Петербурга в свою крымскую Ливадию и лишь по счастливой случайности избежал покушения: за два дня до прибытия царского поезда в Николаев полицией при обыске в квартире социалиста были обнаружены «приготовления к цареубийству», замышлявшиеся одесским кружком «бунтарей». 9 февраля 1879 г. выстрелом из револьвера был убит харьковский генерал-губернатор князь Д.Н. Кропоткин. 26 февраля в Москве был убит полицейский агент Н.В. Рейнштейн. 13 марта в Петербурге Л.Ф. Мирский стрелял в нового шефа жандармов генерал-адъютанта А.Р. Дрентельна, но промахнулся. 2 апреля в Петербурге во время утренней прогулки императора по Дворцовой площади в него стрелял А.К. Соловьев, но промахнулся…
При всей своей мягкости государь Александр Николаевич решился на строгие меры. Всех участников уличных беспорядков и политических выступлений было решено ссылать в Восточную Сибирь. Политические дела были переданы в ведение военных судов. Полиция активизировалась, учащаются обыски и аресты. Высочайшим указом Сенату от 5 апреля 1879 г. в Петербурге, Москве, Харькове, Киеве и Одессе были учреждены временные генерал-губернаторства с предоставлением чрезвычайных полномочий генерал-губернаторам. Была назначена Особая комиссия под председательством П.А. Валуева для выработки решительных мер против «крамолы».
Министры собрались, поговорили и пришли к мысли, что следует ужесточить контроль над всеми учебными заведениями империи… Военный министр Д.А. Милютин с сожалением занес в дневник 20 апреля 1879 г.: «Действительно, нельзя не признать, что все наше государственное устройство требует коренной реформы, снизу доверху… все отжило свой век, все должно бы получить новые формы, согласованные с Великими реформами, совершенными в 60-х годах. К крайнему прискорбию, такая колоссальная работа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицеймейстера или даже городового. Высшее правительство запугано дерзкими проявлениями социалистической пропаганды за последние годы и думает только об охранительных полицейских мерах, вместо того чтобы действовать против самого корня зла».
Но проходит всего несколько месяцев, и Д.А. Милютин записывает: «12 июня… даже в высших правительственных сферах толкуют о необходимости радикальных реформ, произносится даже слово конституция; никто не верует в прочность существующего порядка вещей». Великий князь Константин Николаевич и граф П.А. Валуев подают государю записки сходного содержания: о преобразовании Государственного совета, учреждении при нем собрания депутатов от представителей дворянства, земства и городов. Казалось бы, в обществе и даже во власти происходит процесс созревания идеи о продолжении и развитии «революции сверху» и увенчании ее политическими реформами, и это надо приветствовать всем разумным людям… Но вот Н.И. Пирогов размышляет в дневнике: «Я принадлежу к тем, которые полагают, что каждый народ может быть управляем только тем правительством, которого он достоин… Самодержавие для обширного государства с разноплеменным населением, и еще к тому не везде оседлым, имеет очевидный raison d’etre, а историческое развитие дает этому образу правления у нас еще более прочное основание. Невыгоды самодержавия в наше ультрапрогрессивное время главные в том, что этот образ правления, по своей природе, не может не быть ультраконсервативным». Желая, чтобы «просвещенная воля монарха» дала стране «представительство и свободу мысли, слова», семидесятилетний Пирогов «убежден, что все, желающие… представительного правительства в России, желают не ослабления, а упрочения монархической власти» (Пирогов, с. 289, 290).
Однако революционеры вовсе не желали обсуждать варианты новых реформ. Ими руководили страсть нетерпения и страсть разрушения.
19 ноября 1879 г. при возвращении императора из Ливадии народовольцы подготовили новый взрыв на железной дороге, но потерпел крушение свитский поезд.
5 февраля 1880 г. произошел взрыв в Зимнем дворце. Член «Народной воли» Степан Халтурин, столяр по специальности, смог устроиться в царский дворец для подготовки убийства императора. Он регулярно приносил во дворец понемногу динамита и складывал его в свою корзину, стоящую под кроватью. Помещение столяров находилось в полуподвале, над ним на первом этаже – караульное помещение, где размещались солдаты, а на втором этаже – малая столовая, в которой почти каждый вечер в 18.00 собиралась вся царская семья. Представление о «профессионализме» и «строгости» полицейских мер дают сам пример Халтурина, которого жандармы не обыскивали – вопреки строгим указаниям – при входе в помещения дворца, а также пример обыска на квартире одного из народовольцев, где был найден план Зимнего дворца, на котором Малая столовая помечена крестиком. И ничего не последовало. Решительно, служба безопасности лучше работала у революционеров, чей тайный агент Н.В. Клеточников был внедрен в III Отделение и своевременно предоставлял им важную информацию.
В тот вечер царская семья избежала смерти: ожидали брата императрицы, принца Александра Гессенского, с сыном, а поезд запоздал на полчаса. При взрыве трех пудов динамита погибли 11 и было ранено 56 солдат лейб-гвардии Финляндского полка.
8 февраля император собрал совещание министров, на котором заявил, что невозможно далее терпеть такое ненормальное положение в самой столице. По предложению наследника было решено создать Верховную распорядительную комиссию, глава которой получал диктаторские полномочия.
Однако 19 февраля 25-летний юбилей царствования государя праздновался с особой торжественностью и с немалыми надеждами на продолжение преобразований.
Неделей ранее генерал-адъютант граф М.Т. Лорис-Меликов был назначен главой Верховной комиссии и возглавил Чрезвычайную следственную комиссию, имея весьма широкие полномочия. 28 января 1881 г. граф Лорис-Меликов подал государю всеподданнейший доклад, в котором писал: «Великие реформы царствования Вашего Величества вследствие событий, обусловленных совместными с ними, но не ими вызванными проявлениями ложных социальных учений, представляются до сих пор отчасти незаконченными, а отчасти не вполне согласованными между собою… Нельзя, по моему убеждению, не остановиться на мысли, что призвание общества к участию в разработке необходимых для настоящего времени мероприятий есть именно то средство, какое и полезно и необходимо для дальнейшей борьбы с крамолою… Неудовлетворение приведенным выше ожиданиям в настоящее время будет неминуемо иметь последствием если не полное охлаждение, то по меньшей мере равнодушие к общественному делу, представляющее, как указал прискорбный опыт недавно истекших лет, самую удобную почву для успеха анархической пропаганды».
Либералы с восторгом оценили намек на «интересы самого общества» и назвали программу «диктатурой ума и сердца». Революционеры назвали ее «диктатурой лисьего хвоста и волчьей пасти». В Лорис-Меликова также стреляли 20 февраля, но неудачно. Преступник И.О. Млодецкий был схвачен и повешен.
Программа Лорис-Меликова сочетала комплекс репрессивных мер с преобразованиями, рассчитанными на завоевание доверия всех слоев населения страны. Полиция активизировала свою деятельность, были арестованы некоторые руководители «Народной воли», но все смертные приговоры политическим осужденным смягчены. Приняты меры по расширению прав земств и развитию органов городского самоуправления. Смягчен цензурный гнет и облегчены правила для печатных изданий. Отправлен в отставку «столп» консерватизма граф А.Д. Толстой, изменилось в лучшую сторону отношение власти к университетам.