игии от государства и полному равноправию национальных меньшинств, да еще с ожиданием неукоснительного следования западной «вестминстерской» модели.
Между тем в 1880-1890-х гг. страна пережила экономический подъем; крупных проявлений социального недовольства не было; возросший профессионализм бюрократии и полицейского аппарата убеждали царский двор и правительство в том, что развитие страны ими полностью контролируется и конкурента в притязаниях на власть нет. То были результаты реформ в самых разных сферах жизни русского общества.
Царствование Александра III, получившего наименование Царя-Миротворца, стало продолжением третьего этапа модернизации для упрочения развития национального хозяйства и общества России на новых, современных основах. В эти годы был сделан тот самый необходимый рывок, который позволил стране приблизиться к передовым промышленным странам и претендовать на достижение их уровня развития; в экономической жизни главной задачей становилось достижение количественных параметров промышленно развитой страны.
Правда, и апологетику Александра III путем уничижения Царя-Освободителя принять нельзя. Ведь именно в предыдущее царствование были заложены основы нового строя – взамен устаревших основ. Формально верна констатация того, что к концу царствования его отца страна «находилась в состоянии глубочайшего кризиса». Да, к началу 1880-х гг. Россия переживала кризис, но кризис не развала или разрухи, а кризис переустроения всей жизни на новых началах. Александру III выпала роль выразителя интересов буржуазии, социального арбитра между старыми (дворянскими) и новыми (буржуазными) социальными силами, хотя все его симпатии были на стороне первых.
Между тем, несмотря на всю риторику дворянских певцов сословного принципа, власть вынуждена была считаться с реальной ситуацией пореформенной России.
Росло количество заводов и фабрик, появились новые отрасли промышленности. Так, в 1841–1850 гг. в Россию было ввезено машин на 1,2 млн рублей, 1861–1870 гг. – на 12,4 млн, 1871–1880 гг. – на 29,8, а в 1891–1895 гг. почти в два раза больше – на 34,6 млн рублей. В 1891 г. было начато строительство Великой Сибирской железнодорожной магистрали. Все это означало промышленный подъем, индустриализацию. Число рабочих в фабричной промышленности росло довольно быстро: 1854 г. – 459,6 тысячи человек, 1881 г. – 770,8, 1893 г. – 1496,8.
Социальное развитие протекало, естественно, медленнее, но шло формирование новых социальных сил: национальной буржуазии, интеллигенции и пролетариата. Обращают на себя внимание характерные особенности этих процессов в России, порожденные историческими причинами.
С легкой руки Петра I купечество «привыкло всего ожидать от правительства». Купец или промышленник «считал и считает себя вправе устраивать свои дела за счет… государства… Эта постоянная надежда на внешнюю помощь правительства обезличила купечество и сделала из него холопов», – писал в 1881 г. русский публицист Н.П. Колюбанов. Быстро развиваясь в последующие десятилетия, русская буржуазия все-таки сохранила эту печать покорности и иждивенчества, не ощущая себя активным субъектом общественной жизни.
Интеллигенция же, напротив, разделилась. Ее меньшая часть оказалась в активной или, в лучшем случае, в пассивной оппозиции к власти, тем самым ослабляя социальную опору потенциальных реформаторов и расшатывая основы общества и государства. Большая же часть либо действовала в рамках земского движения, либо в своей профессиональной сфере. По воспоминаниям В.И. Вернадского, «огромное большинство русского общества того времени» мало интересовалось политикой, от которой они стояли «совершенно в стороне».
Русский пролетариат к концу XIX в. только вырабатывал из своих рядов слой квалифицированных рабочих, в нем неспешно шло формирование своего мировоззрения, а в массе своей он оставался массивом неграмотных вчерашних крестьян, превращавшихся скорее в пауперов, чем в современных наемных работников. Они принесли в города свою деревенскую культуру, свои традиции, сочетавшие общинные и вотчинные начала и готовность к бунту во имя достижения своих целей.
Рабочий день на заводах и фабриках длился от 12 до 14 часов, заработная плата была нищенской, причем из нее еще и удерживали разнообразные штрафы. Производственные травмы были обычным явлением. Условия жизни рабочих были убоги: как правило, они жили в больших примитивных казармах, лишенных всяких удобств.
В 1882 г. министр финансов Бунге попытался ввести некоторые элементы трудового законодательства: ограничение рабочего дня для подростков до 15 лет, запрещение труда детей моложе 12 лет, создание фабричной инспекции для контроля условий труда. Реакция заводчиков и фабрикантов оказалась очень резкой, и Бунге пришлось подать в отставку.
Огромный эффект имела так называемая Морозовская стачка в 1885 г. на текстильных предприятиях в Орехово-Зуеве. После нее власти, вспомнив об уроках французских революций, сами пошли на введение основ трудового законодательства: в дополнение к законам 1882 г. об ограничении труда малолетних на промышленных предприятиях и учреждении фабричной инспекции в 1885 г. принят закон об ограничении ночной работы женщин и подростков, 1886 г. – закон о штрафах, ограничивающий произвол фабрикантов.
Между тем в деревне благодаря значительному приросту крестьянского населения росла доля «лишних рук». До 30 % крестьян составляли излишек населения русской деревни, экономически не нужный и лишенный занятости. Средний надел крестьянской семьи снизился до 2 десятин, а это было меньше того, что семья имела в 1861 г. В целом к концу XIX в. 30 тысяч помещиков владели 70 млн десятин земли, а 10,5 млн крестьянских дворов имели 75 млн десятин. С 1862 по 1901 г. бывшие помещичьи крестьяне уплатили за свою землю 1,4 млрд рублей выкупных платежей (при первоначальной сумме в 867 млн рублей) и оставались еще должны казне 400 млн руб. У мужиков не было сельскохозяйственной техники, одна треть крестьянских дворов была безлошадной. Но продать свой минимум земли крестьянин не мог без согласия общины, равно как и приобрести землю в свою собственность, что было возможно при согласии двух третей членов общины. Общинный строй и выкупные платежи с процентами тянули русскую деревню назад, однако власть видела в общине надежную форму политического контроля над населением империи.
Нам очевидно, что решение «земельного вопроса» позволило бы привлечь из деревни в города громадный резерв рабочей силы, готовой на любых условиях трудиться в промышленности, а в деревне усилились бы товарно-денежные отношения, рост мелких земельных хозяев. Но власть еще сознавала себя защитницей дворянства, помещиков и страшилась самостоятельности миллионов мужиков. Это роковое ослепление власти, ее непонимание важности социально-экономических процессов по сравнению с политическими соображениями еще не раз будет возникать в русской жизни и в ХХ в.
Как бы то ни было, старые социальные силы – дворянство, бюрократия и крестьянство – переживали мучительный процесс трансформации. Часть сумела приспособиться к новым условиям жизни и осознать важность перспектив реформирования России, часть просто «потерялась» в возникших трудностях и, естественно, поспешила вернуться к привычным ценностям жизни, главной из которых виделась покорность высшей власти в лице самодержавного царя.
Так непросто в России протекал третий этап реформы системы, но в целом модернизация шла успешно. Индустриализация, ускоренное развитие производственной инфраструктуры (железные дороги, телеграф) и верная тарифная политика, защищающая русского производителя от экспансии европейского экспорта, сделали русский рынок привлекательным для западных капиталовложений. Банкиров из Франции и Бельгии, Германии и Англии привлекал стабильный, перспективный и емкий рынок.
По темпам роста промышленности Россия стала опережать ведущие страны Запада (учитывая, конечно, ее низкий стартовый уровень): с 1860 по 1900 г. продукция промышленности России увеличилась более чем в 7 раз. С 1865 по 1900 г. ежегодная выплавка чугуна возросла почти в 10 раз, добыча каменного угля – в 42, протяженность железных дорог – в 14 раз.
Таким образом, свести царствование Александра III к одному «охранительству» было бы несправедливо. То была своеобразная «передышка» после громадного напряжения сил в эпоху Великих реформ, а точнее – третий, самый сложный и длительный этап социально-экономических преобразований. Показательно, что даже в иностранной печати после кончины Царя-Миротворца констатировали: он «оставляет Россию более великой, чем ее получил».
Реформаторы во власти
В 1894 г. началось царствование императора Николая II.
Скоропостижная кончина Александра III в возрасте 49 лет, в расцвете сил и готовности к расширению процессов модернизации, привела к восхождению на престол 26-летнего Николая Александровича. Он, естественно, не обладал опытом и авторитетом отца, равно как и его целеустремленностью и волей. Смена царствования вновь обострила внутри правящей элиты противостояние сторонников и противников модернизации.
Влиятельными противниками были братья покойного императора, великие князья Владимир Александрович, Алексей Александрович и некоторые иные. Принимая некоторые практически полезные достижения модернизации в национальном хозяйстве и в военном деле, они категорически отвергали попытки реформы системы, признание превращения России в современное индустриальное буржуазное государство. Их мнение молодой государь отвергнуть не мог.
В то же время очевидные успехи индустриализации страны, а также опыт развития западноевропейских стран побуждали императора прислушаться к голосам сторонников продолжения социально-экономических реформ, его министров Бунге, Вышнеградского и Витте.
Сам император Николай не обладал достаточными знаниями для проведения самостоятельной экономической политики. Ему нравилось военное дело, которому он отдавался всей душой. По его убеждению, главной задачей государя было сохранение и развитие России как самодержавной империи. Из главенства принципа государственности он сделал ставку на этатистские методы управления экономическим развитием, тем более что и раньше они оправдывали себя. Император просто продолжил курс своего отца и ту политику, которая проводилась при нем.