Еще одним показателем необратимости эволюции самодержавия стало создание в 1915 г. по инициативе П.П. Рябушинского и М.В. Родзянко Военно-промышленных комитетов, общественных организаций для содействия правительству в мобилизации промышленности. Всего возникло 75 местных комитетов, а в Центральный комитет для порядка ввели великого князя Михаила Михайловича. В том же 1915 г. был создан Главный комитет по снабжению армии Земгор, объединивший Всероссийский земский союз и Союз городов, имевший местные органы в губерниях, уездах и городах.
В те же годы разрабатывалась новая судебная реформа: преобразование Сената в Верховный суд, независимый от монарха, и разработка нового Уголовного законодательства. Завершены работы были во время мировой войны, и 26 декабря 1916 г. император Николай утвердил одобренную Государственным советом реформу.
В ожидании реформы или революции
Модернизация одерживала новые успехи по формальным показателям. Росла численность населения страны, составив на январь 1914 г. 178 378,8 тысячи человек, ежегодный прирост составлял в 1897–1911 г. от 1,7 до 1,65 %.
За годы предвоенного экономического подъема в 1909–1913 гг. общий объем производства увеличился в 1,5 раза. По общему объему промышленного производства Россия вышла на 5-е место в мире, почти сравнявшись с Францией. Промышленный взлет полностью преобразил европейскую часть империи. Многие города превращались в центры промышленности, торговли и транспорта, правда, это увеличивало их разрыв с сельской Россией и территориями за Уралом. Но и там росло производство сельскохозяйственной продукции, увеличилось поголовье скота. Развивались пути сообщения, средства связи, финансовая система. Русский рубль стал одной из твердых конвертируемых валют в мире: золотое обеспечение рубля выросло за 1905–1910 гг. с 67,8 до 88,1 %, для сравнения: золотое обеспечение национальной валюты составляло у Англии – 97,2 и 111,0 %, у Франции – 86,5 и 75,5 %, у Германии – 37,4 и 44,7 %. В 1913 г. обменный курс рубля составлял: 0,37 французского франка, 9,46 британского фунта стерлингов, 0,46 германской марки, 1,94 американского доллара.
Показательно, что в государственном бюджете в 1900 г. и в 1913 г. доля расходов по Министерству народного просвещения выросла с 2,1 до 14,6 %, в то время как доля расходов Военного министерства соответственно сократилась с 20,6 до 18,8 %. Накануне войны власть надеялась на мирное развитие.
В 1914 г. финансовая комиссия Государственного совета указала императору и правительству на «устарелость законов о промышленности и на излишние стеснения, испытываемые предпринимателями в разных областях промышленной деятельности. Между тем успешное развитие этой деятельности возможно лишь при условии предоставления широкого поприща личной инициативе и при отсутствии ограничений, тормозящих частные начинания в области торговли и промышленности». Так накануне мировой войны шла подготовка к расширению процессов модернизации.
Не русские патриоты, а западные финансовые аналитики в 1913 г. предсказывали Российской империи колоссальный взлет. Французский биржевой деятель М. Вернайль говорил о предстоящем в ближайшие 30 лет громадном промышленном подъеме. Французский экономический обозреватель Э.Тэри утверждал, что «экономическое и финансовое положение России в настоящий момент превосходно, но от правительства зависит сделать его еще лучше». Немецкий экономист Аухаген полагал, что «еще 25 лет мира и 25 лет землеустройства – тогда Россия сделается другой страной». Европейские наблюдатели предполагали, что к 1950 г. Россия с населением в 400 млн человек будет доминировать в Европе в политическом, экономическом и финансовом отношениях, а ее единственным соперником в мире станут США. В конечном счете так и получилось, но путь российской модернизации оказался не таким гладким, как виделся в 1913 г.
Казалось бы, после 1905–1906 гг. революционаризм сошел с политической сцены России, для социалистических учений просто не имелось адекватной «почвы», а консерваторы должны были признать позитивные результаты процесса развития страны и необходимость перехода к завершающему этапу реформ. Не тут-то было. По сути, выбор был прост: модернизация необходима либо путем продолжения реформ, либо путем революции. Продолжалась борьба идей, жестокие споры о будущем пути России, но также о своем месте в новой России.
В то время парадоксальным образом в отрицании важности буржуазно-демократических свобод сходились матерые охранители-монархисты и левые радикалы-революционеры. Последние еще в августе 1884 г. писали в выходившей в Женеве газете «Общее дело», что «конституция вовсе не желательна, потому что она сплотит в политическую силу зарождающуюся русскую буржуазию», что «чем сильнее гнет деспотического режима, тем лучше, потому что он раздражает народ и умножает революционные элементы… Неограниченный монархизм для социалистов удобнее конституции».
Внутри самой активной социально-политической силы русского общества – земского движения – напротив, желали конституционной реформы, но стремились к ее проведению исключительно легальными методами. Трудно не согласиться с В.А. Маклаковым, писавшим, что тогда «в России было зерно, из которого «самотеком» росла конституция… Стоило постепенно развивать это начало книзу и кверху, и конституция сама бы пришла». Однако для того, чтобы дождаться конституционных «плодов» от посаженного властью «зерна», следовало сотрудничать с этой властью, поддерживать ее, а вот этого-то и не получалось.
Реформы в стране шли где быстро, где медленно. Их ускорению препятствовали объективные обстоятельства, для преодоления которых требовались время, усилия власти и стабильность в обществе, изменения в мировосприятии миллионов людей.
Ведь даже русское крестьянство не стало надежной опорой режима в процессе модернизации. К 1916 г. крестьяне уже имели в своей собственности 89,2 % пахотной земли в европейской части России, однако сознание их не стало вполне буржуазным, их не оставляла идея «черного передела», захвата оставшихся в собственности помещиков земель.
Доля сельского населения в населении России составляла в 1908–1914 гг. 85 %, в то время как во Франции – 58,8 %, США – 58,5 %, Германии – 43,9 %, Англии – 22 %. В то же время доля сельского хозяйства в структуре народного дохода России в 1913 г., по оценке, составляла 55,7 %, а доля промышленности, строительства, транспорта связи и торговли – 44,3 %. Ставшие самостоятельными хозяевами русские мужики учились хозяйствовать по-новому, но им не хватало грамотности, образования, капитала и технической оснащенности.
Об уровне развития поднимающейся русской деревни по сравнению с развитыми капиталистическими странами свидетельствуют данные статистики. В 1911–1914 гг. на 100 жителей в России и в США приходилось лошадей – 20,4 и 21,4, крупного рогатого скота – 30,2 и 49,8, овец – 47,9 и 49,8, коз – 3,3 и 3,7, свиней – 9,9 и 68,9.
Между тем в русской деревне сохранялся низкий уровень производства: в 1913 г. урожайность составляла (пудов с десятины): пшеница – 55, рожь – 56, картофель – 491, в то время как во Франции соответственно – 89, 71 и 571, в США – 68, 68 и 408, в Германии – 157, 127 и 1057, в Великобритании: пшеница – 149, картофель – 1086. Одна из причин этого – низкий уровень использования искусственных удобрений: 0,39 пуда на десятину по сравнению с 3,2 во Франции, 5,2 в США, 8,8 в Германии. Тем не менее Россия оставалась крупным экспортером зерновых: 1900 г. – 418,8 млн пудов и 1913 г. – 647,8 млн пудов, выручив соответственно 304,7 млн и 589,9 млн рублей.
В городах развивалась промышленность, общая численность рабочих составляла около 8 млн человек, но из них лишь 2,7 млн были заняты в крупной промышленности. Индустриализация в России только разворачивалась.
Доля России в мировом промышленном производстве в 1881–1913 гг. выросла с 3,4 до 5,3 %, в то время как доля Франции и Великобритании сократилась соответственно с 8,6 до 6,4 % и с 26,6 до 14,0 %, а доля Германии и США выросла с 13,9 до 15,7 % и с 28,6 до 35,8 %. Показательны данные о производстве чугуна и стали на душу населения (в пудах) в 1912–1913 гг.: Россия – 1,6 и 1,3, Франция – 8,2 и 6,3, Великобритания – 14,2 и 9,1, Германия – 17,5 и 15,9, США – 19,8 и 20,0.
Столь же показательны данные о числе абонентов телефонной связи на 1910 г. (тыс. чел.): Россия – 152,6, Франция – 211,6, Великобритания – 615,9, Германия – 910,9, США – 7083,9. Иначе говоря, на 1 тысячу человек в России приходился 1 телефонный аппарат, а в США – 76.
Бакинский регион, освоение которого началось с 1880 г., к 1900 г. давал около 50 % мировой добычи нефти.
По степени концентрации промышленного производства Россия вышла на первое место в мире: происходил рост монополистических объединений, возникло более 200 синдикатов и картелей. К 1914 г. на предприятиях с числом рабочих 500 и более было занято 56,6 % всех рабочих страны.
Такой масштаб сосредоточенности пролетариев облегчал возможности по манипулированию ими со стороны различных политических сил, чему способствовали тяжелые условия работы и жизни и низкий уровень грамотности. В одном из донесений полиции в 1901 г. сообщалось: «Из доброго малого рабочий превратился в своеобразного полуграмотного интеллигента, который считает своим долгом отбросить религиозные и семейные устои, позволяет себе игнорировать законы, нарушать их или глумиться над ними». Так оказалась размыта прежняя социальная опора самодержавной власти.
Таким образом, русское общество оказалось глубоко расколотым, в политической жизни радикализм и нетерпимость усиливались с обеих сторон. Раздраженные дворянские деятели земского движения, упорно не допускаемые властью к вопросам управления государством, перешли к формированию за границами империи политических организаций, естественно принявших более или менее оппозиционный характер. Но либеральное движение, над организацией которого трудились журнал «Освобождение» и созданный «Союз освобождения», ок