азалось крайне «разношерстным», оно в свою очередь раскололось по важнейшим вопросам дальнейших действий.
Правда, сама власть в самодовольном ослеплении отталкивала новые социальные силы, полагаясь на проверенную долгим опытом политику репрессий и охранительства. Свою негативную роль в развитии страны играла и традиционная борьба различных придворных течений, амбиции великих князей и высшей бюрократии.
Тем не менее до поры до времени на фоне почти непрерывного экономического подъема процесс модернизации расширялся и углублялся. Это гарантировало успех, но успех одного самодержавия. Государь Николай II полагал, что, поскольку успех самодержавной власти есть успех России, все социальные силы в обществе будут этим довольствоваться. Он исходил из национальных интересов, не сознавая, что его незнатные, но очень энергичные противники преследуют свои, сугубо личные, честолюбивые цели.
Между тем, по словам В.А. Маклакова, идя по реформистскому пути, самодержавие «не было бы вечным, постепенно изменилось бы и потом совершенно исчезло, но исчезло бы так, как люди становятся лысыми, т. е. так, что трудно было бы указать определенный законодательный акт, который самодержавие уничтожил бы». Однако к трудной совместной работе по модернизации общества, требующей терпения и взаимных уступок, оказались неготовыми ни власть, ни общество, ни народ.
И все-таки процесс модернизации продолжался бы, не вмешайся внешний фактор – Первая мировая война и субъективный фактор – антиправительственная деятельность либералов и радикалов. Коренные общественные преобразования требуют социально-политической стабильности в стране и наличия сильной власти как лидера модернизации. Оба этих условия были существенно ослаблены в ходе Первой мировой войны 1914–1918 гг.
Революционеры за работой
Исходя из всей совокупности обстоятельств, представляется, что в 1917 г. Февральская революция и Октябрьский переворот были порождены никак не социально-экономическим кризисом, хотя война естественно повлияла негативно на развитие хозяйства, не военными трудностями и неудачами в ходе военных действий, которые оказывались временными, но прежде всего и более всего причинами политическими, точнее – борьбой за власть ради ускорения модернизации страны.
Эта борьба прикрывалась высокими словами «справедливости» и «прав человека», но основывалась на идеях Просвещения и опыте Великой французской революции. У немалой части русского общества, причем самой общественно активной его части, утвердился в качестве идеала «кумир Революции», служение которому было объявлено «святым долгом всякого образованного человека». Постепенно возрождался культ революционаризма и оппозиционности. Заимствованный кумир основывался на идее прогресса, что само по себе, может быть, и не было большим злом. Беда заключалась не только в том, что эта вера «имела ложные или односторонние социально-политические идеалы, а в том, что она поклонялась своим общественным идеям как идолу и признавала за ними достоинство и права всевластного божества», – писал русский философ С.Л. Франк.
И главной социальной силой в борьбе с самодержавной властью в России стало не крестьянство, хотя и бедное, и отсталое, но обеспеченное землей и имевшее политические права; не рабочий класс, меньшая часть которого превратилась в «рабочую аристократию», а большая часть стремилась к тому же; не буржуазия, привычно готовая выпрашивать и ожидать от власти разных уступок; не дворянство, все более размывающееся и перетекающее в новые социальные слои. Такой силой стала интеллигенция, точнее, ее революционно настроенная часть, либеральная интеллигенция.
Претендуя на то, что выражает мнение масс, «голос народа», интеллигенция всегда оставалась «страшно далека» от него, причем в свою очередь и народ – рабочие и крестьяне – испытывали глубинное недоверие к людям образованным. По словам Р. Пайпса, «интеллигенция в России образовала из себя касту, и, поскольку суть ее и основу общности составляли идеи, в ней выработалась крайняя интеллектуальная нетерпимость»; интеллигенты, входившие в разные партии, одинаково походили на «религиозных фанатиков»; «они были революционерами не ради улучшений условий жизни народа, но ради обретения господства над людьми и переделки их по собственному образу и подобию».
В то же время революция в России не обрела бы такой глубины, будь она лишь верхушечным политическим переворотом либералов и революционеров. Пылкое искание абсолютного добра, яростная нетерпимость к несправедливости, нетерпеливая страсть к воле (персонифицированная в образах Степана Разина и Емельяна Пугачева) – то, что оставалось ценностями русской цивилизации, подпитывало революционные настроения широких народных масс, все еще лишенных плодов просвещения. Русская церковь, стесненная в жестких объятиях государства, не успела утвердить в народном сознании идеалы христианского государства, напротив, она отождествлялась с самодержавным государством. Пропаганда велась, как и в эпоху Великой французской революции, против Трона и Алтаря, и почти не встречала сопротивления по всей России.
В 1913 г. были опубликованы письма литератора Н.Н. Страхова к Л.Н. Толстому, в которых немало места заняло обсуждение «Писем о нигилизме» Страхова, которые Толстой осудил. Страхов отвечал: «Этот мир я знаю давно… Петербургский люд с его складом ума и сердца и семинарский дух, подаривший нам Чернышевского, Антоновича, Добролюбова, Благосветова, Елисеева и пр. – главных проповедников нигилизма, – все это я близко знаю, видел их развитие… Тридцать шесть лет я ищу в этих людях, в этом обществе, в этом движении мыслей и литературы – ищу настоящей мысли, настоящего чувства, настоящего дела – и не нахожу, и мое отвращение все усиливается, и меня берет скорбь и ужас…» Но десятилетия нигилистической пропаганды свое дело сделали.
Буржуазная оппозиция с 1904 г. готовила политический переворот, и в 1915–1916 гг. нашла себе соратников даже внутри царской семьи. Громкая кампания очернительства государя и династии подготовила умы населения, а недостаточная решительность царя в борьбе с оппозицией сильно ободрила ее.
Брат царя, великий князь Михаил Александрович, писал ему в ноябре 1916 г.: «Решительно со всех сторон я замечаю образ мыслей, внушающих мне самые серьезные опасения не только за тебя и за судьбу нашей семьи, но даже за целостность государственного строя».
2 марта 1917 г. Николай II подписал манифест о своем отречении от престола. Он самоустранялся из чувства любви к России, но это привело к крушению России как государства, как общественно-производственного организма и даже как своеобразной субцивилизации.
Таким образом, революция не была объективно неизбежной, реформистская альтернатива оставалась. Революционные события в России в 1917 г. были вызваны не неудачей коренных реформ, а более частными причинами, использованными определенными политическим силами. Они существенно затормозили, а потом отчасти и повернули вспять процесс великих преобразований, начатых Александром II. Модернизация была насильственно прервана.
В то же время не стоит забывать, что русская революция в Феврале и Октябре была в целом поддержана большинством народа России, поскольку, по словам В.И. Ленина, «десятки миллионов людей приходят к выводу, что жить так дальше нельзя».
Пришедшие к власти в конце 1917 г. большевики вскоре отказались от абстрактных целей мировой революции и с начала 1930-х гг. вернулись к идее модернизации России, правда, ограничив ее исключительно сферами экономической и социальной жизни.
Почему не слушают пророков
Имелись ли в России люди, которые предвидели революционное развитие событий и пытались его предупредить? Да, конечно.
Как раз в 1905 г. в Москве была издана книга английского юриста и политика Уильяма Беджгота «Государственный строй Англии». Перевод и издание книги оказались удивительно своевременными, так как в книге Беджгот предложил свою теорию упреждающих реформ, основанную на опыте социального развития капиталистической Англии. Откровенно, даже несколько цинично он анализирует сложившуюся политическую систему и политическую жизнь английского общества. При этом автор проявляет четкий классовый подход, утверждая: «Наши государственные деятели должны руководить обществом, а не давать обществу руководить собой». Но как этого добиться?
Правящему и господствующему слою, заявляет Беджгот, «во всех случаях должно помнить, что политическое соединение низших классов как таковых и ради их собственных целей есть зло величайшей важности; что постоянный союз их (теперь, когда столь многие из них обладают избирательным правом) дал бы им верховенство в стране; и что верховенство их при том состоянии, в котором они находятся теперь, есть не что иное, как преобладание невежества над образованием, численности над знанием. Пока низшие классы не научились действовать сообща, есть еще возможность предотвратить это, а предотвратить можно только величайшей мудростью и величайшей предусмотрительностью со стороны высших классов. Они должны избегать не только всякого зла, но и всякого подобия зла; пока власть еще принадлежит им, они должны устранять не только все действительные обиды, но, где это возможно, и все кажущиеся. Они должны добровольно удовлетворить всякое требование, которое может быть удовлетворено мирным путем, чтобы не пришлось удовлетворить против воли такое требование, которое может нарушить спокойствие страны».
Понятно, что имел в виду автор под «спокойствием страны». Но ведь полвека назад такой же логикой руководствовался Царь-Освободитель, благодаря чему и совершил «революцию сверху». Английский автор предупреждал о потенциальной угрозе правящему классу со стороны трудящихся масс, однако грань между политикой самосохранения «верхов» и политикой облегчения положения «низов» весьма условна, они очевидно взаимосвязаны. Почему Беджгота не услышали?
Спустя десять лет после выхода его книги на русском языке уже русский автор, Петр Николаевич Дурново, член Государственного совета и бывший министр внутренних дел, в феврале 1914 г. направляет императору Николаю II «Записку», своеобразный меморандум с анализом текущей ситуации в России и в мире, на основании которого можно было принимать важные решения о путях развития Российской империи. Удивительна прогностическая точность «Записки», в которой автор за полгода до начала Первой мировой войны поразительно реалистично и уверенно, до мелочей предсказал события гигантского исторического масштаба.