Государственная монополия на все производство и снабжение, запрещение рынка и торговли, бесплатное распределение продукции, свертывание денежного обращения, уравнительный принцип обеспечения потребностей людей – все это привело к обнищанию народа и страны. Но для большевиков проблемы экономики, при всей их остроте, оставались на втором плане. Главным был вопрос политический – о власти.
Захватив власть, следует ее удержать уже из инстинкта самосохранения, а затем и укрепить. Социальная опора РКП(б) оставалась крайне узкой. Диктатура пролетариата на деле стала означать диктатуру партии, подчинившей себе государство. Силовые структуры (армия, ВЧК, НКВД) обеспечивали безопасность власти, но не могли обеспечить развитие страны. Тем не менее главенство принципа насилия стало определять не только общественную, но и экономическую жизнь России.
Первоочередной задачей стала «социалистическая индустриализация», но для ее решения требовался переходный период от разрухи и военного коммунизма. Необходимо было найти финансовые и материальные ресурсы, подготовить кадры, обеспечить научно-технические возможности индустриализации.
Русскому крестьянству была отведена роль «внутренней колонии», за счет эксплуатации которой становилось возможным индустриальное развитие. Такой высокомерно-жесткий подход Ленина и Троцкого оспаривался Бухариным и Рыковым. Они предлагали экономические (налоговые) методы обеспечения индустриализации, точнее, «постепенной индустриализации». Троцкий отстаивал «сверхиндустриализацию», при которой развитие промышленности должно идти опережающими темпами независимо от состояния других сфер хозяйства.
Впрочем, несмотря на тактические расхождения, в главном вожди большевизма были едины: они строили новое государство и нового человека. По убеждению ленинского любимчика Бухарина, «пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».
Политизация экономических вопросов привела к тому, что в ходе борьбы за власть внутри правящей элиты большевиков проблемы экономической стратегии приносились в жертву политической конъюнктуре. Так, И.В. Сталин то упрекал троцкиста Е.А. Преображенского в «колониальных воззрениях» на крестьянство, то спустя несколько лет сам перешел на подобные позиции, когда его оппонент Л.Б. Каменев высказался против «форсированной индустриализации». Политические решения у революционеров определяли экономический курс.
Нельзя не сказать и о внешнем факторе. Советская Россия существовала независимо, автономно, но не вне мирового капиталистического хозяйства. Власть большевиков западные правительства не признавали, да и те поначалу занимали враждебные позиции в отношении «буржуев-капиталистов». Просьбы о займах долгое время отклонялись. Возникла добровольно-вынужденная изоляция страны. Впрочем, в условиях мирового экономического кризиса 1929 г. бурный экономический рост привлекал в страну тысячи американских, немецких и других технических специалистов.
Кроме того, в 1920-1930-х гг. ожидание внешней угрозы было присуще большинству европейских стран. Военно-политические конфликты в Европе, Азии и Африке, наряду с враждебными действиями Японии показывали реальность военной опасности для СССР. Военные бюджеты Англии, Германии, Франции, Италии, США росли, количество военных заводов увеличивалось. Именно поэтому развитие промышленности по государственному плану стало общей необходимостью, причем с учетом опережающего развития военной промышленности. Тем более актуальными стали эти задачи для Советской России. «Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут», – сказал Сталин на Всесоюзной конференции 4 февраля 1931 г. Это еще более закрепляло мобилизационный характер развития экономики, что до определенного уровня не противоречило задачам модернизации.
Центром экономического планирования стал Госплан, созданный декретом СНК РСФСР 22 февраля 1921 г.
В разработке планов экономического развития помимо Г.М. Кржижановского принимали участие Н.Д. Кондратьев, крупнейший теоретик планирования экономических процессов и цикличности развития, А.В. Чаянов и другие. Ведущими советскими экономистами считались С.Г. Струмилин (1877–1974), создатель теории материальных межотраслевых балансов, и В.С. Немчинов. Они из чувства самосохранения поддерживали линию партии на высокие задания для промышленности, возможно, следуя анекдоту тех лет: «Лучше стоять за высокие темпы роста, чем сидеть (в тюрьме) за низкие».
Конец военного коммунизма
Эксперимент военного коммунизма к 1920–1921 гг. успешно развалил до основания экономику одной из пяти крупнейших мировых держав и истощил богатства, накопленные в течение столетий царской Россией. В сравнении с 1913 г. объем промышленного производства упал на 82 %, производительность труда – на 74 %, производство зерна – на 40 %, реальный заработок рабочих – на 70 %. По эффективности действия большевиков можно сравнить лишь с действиями их духовных собратьев – необольшевиков, либералов и демократов в 1991 г.
За общими цифрами падения экономики стояло бедствие миллионов людей, ставших жертвами экспериментов с «милитаризацией труда» и отменой денег, а в деревне – изъятия «излишков продовольствия». После окончания Гражданской войны, во время которой народ убеждали, что во всех их бедствиях повинны монархисты и белогвардейцы, стало очевидно, кто виновник голода и нищеты. Теперь даже сторонники коммунистической идеи убеждались, что большевики готовы на все не ради благополучия народа, а для сохранения своей власти.
Наметился раскол в коммунистической партии, но главное – быстро возникло массовое сопротивление политике военного коммунизма. Ведь мужики, увеличив свои земельные наделы, желали одного – свободно хозяйствовать, ну и получать за свои продукты нужные им товары. Но власть не давала им хозяйствовать, изымая зерно, да и за оставшиеся объемы не могла предложить им никаких товаров. Крестьяне сокращали посевы и прятали зерно. Рабочие, быстро удовлетворив свои амбиции с осознанием своего социального равенства в новом обществе, были готовы работать на предприятиях и получать заработную плату для обеспечения себя и своих семей. Но ничего этого не было. Они бросали работу и отправлялись «мешочничать», ехали в деревни для обмена вещей на продукты. Там их встречали заградотряды, отнимавшие вещи и продукты.
Председатель Тамбовского губернского исполкома Советов В.А. Антонов-Овсеенко докладывал Ленину: «Разверстка на 1920–1921 г., хотя и вдвое пониженная против прошлогодней, явилась совершенно непосильной. При громадном недосеве и крайне плохом урожае значительная часть губернии не могла обойтись своим хлебом… И все же разверстка была выполнена почти в 50 %. Уже к январю 1921 г. половина крестьянства голодали». Ответом на действия власти стало восстание в августе 1920 г.
Начались волнения в Москве и Петрограде. Причиной стало распоряжение советского правительства от 22 января о сокращении на одну треть норм на хлеб. Рабочие выходили на забастовки, требуя позволения доставать провизию самостоятельно, помимо пайков, но появлялись и политические лозунги. Беспорядки были подавлены, сотни людей арестованы.
Но в центре России долгое время власть не могла подавить Антоновщину. Восставшие были хорошо организованы и использовали партизанскую тактику: молниеносные набеги на органы власти и железнодорожные станции, после которых бойцы возвращались домой и растворялись в крестьянской массе.
Антонов-Овсеенко, назначенный председателем полномочной комиссии по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губернии, запросил разрешения Москвы на применение методов неограниченного террора: концентрационные лагеря, расстрелы заложников, массовые депортации. Разрешение было дано. На помощь в мае 1921 г. был прислан «красный командарм», честолюбец М.Н. Тухачевский. Он сосредоточил 100 тысяч бойцов Красной армии. В собственноручно написанной инструкции он указал: «Для внушения уважения к силе Советской власти и Красной армии… раз сделанные угрозы неуклонно до жестокости проводить в жизнь до конца». Власть объявила, что все «бандитские семьи», находящиеся в лагерях, будут высылаться в дальние северные губернии, их имущество конфискуется, если участник «банды» в двухнедельный срок сам не сдастся властям. Было позволено использовать против «банд» отравляющие газы. В изданном Антоновым-Овсеенко приказе № 171 говорилось: «Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте… В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда старшего работника в семье… Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитские, и старшего работника семьи расстреливать на месте без суда… оставленные дома сжигать. Настоящий приказ проводить в жизнь сурово беспощадно. Прочесть на сельских сходах». В начале июня 1921 г. армия Антонова была окружена и разбита, сам он был убит спустя год.
Глядят нахмуренные хаты,
И вот – ни бедный, ни богатый
К себе не пустят на ночлег -
Не все ль равно: там человек
Иль тень от облака, куда-то
Проплывшая в туман густой, -
О, подожок мой суковатый,
Обвитый свежей берестой, -
Родней ты мне и ближе брата…
Но вдаль иду, как на поминки!
Заря поля окровянила,
И не узнать родимых мест:
Село сгорело, у дороги
Стоят пеньки и, как убогий,
Ветряк протягивает шест.
Не разгадаешь: что тут было -
Вот только спотыкнулся крест
О безымянную могилу.
Истинные масштабы десятков мятежей по всей России не поддаются точному определению, информация о них занижалась или скрывалась ВЧК. Однако только за февраль 1921 г. отмечено 118 крестьянских выступлений, а некоторые «банды кулаков» насчитывали несколько тысяч человек. Определенное представление дают данные о потерях Красной армии при подавлении в 1921–1922 гг. крестьянских восстаний внутри страны: 237 908 человек. Но разобщенную «русскую Вандею», как столетием раньше крестьянское восстание против революции во французской провинции Вандея,