С формальной точки зрения такая система могла развиваться и эволюционировать, ведь смог же добиться замечательных результатов авторитарный режим Чан Кайши и партии Гоминдан на Тайване, где путем проведения целенаправленных реформ была создана в 1950-1970-х гг. эффективная модель «авторитаризма развития». Но в СССР препятствием для необходимой стране и обществу комплексной модернизации стала характерная, «родовая» черта советского строя – господство идеологии, подчиненность всей социально-экономической жизни страны единственной идеологической установке – о построении в СССР коммунистического общества под руководством коммунистической партии.
После войны возникла возможность использования внешнего фактора для продолжения модернизации. 5 июня 1947 г. государственный секретарь США Дж. Маршалл в выступлении в Гарвардском университете выдвинул идею плана, призванного «помочь европейцам снова обрести экономическое здоровье, без которого невозможны ни стабильность, ни мир». В июне 1947 г. в Париже открылась конференция, на которую прибыла большая советская делегация во главе с В.М. Молотовым. Однако через три дня советские представители выразили свое принципиальное несогласие с американскими планами «открытости экономик». Сталин понял, что экономическая мощь США позволит им занять господствующие позиции в Европе, в том числе в странах, входивших в «советский блок». Он также вовсе не желал открывать советскую милитаризованную экономику контролю американцев. Так взамен экономической целесообразности была избрана политическая твердость. Первая возможность конвергенции двух систем была отвергнута.
В то же время несомненная враждебность внешнего фактора также стала серьезным препятствием к разворачиванию после восстановления народного хозяйства СССР модернизации. Надежды Сталина на продолжение сотрудничества с Западом в форме «большой тройки» растаяли после Фултонской речи У. Черчилля и заявления Г. Трумэна о готовности использовать атомное оружие. Возникновение военно-политического блока военной и экономической мощи и атомного оружия США и глобальной стратегической инфраструктуры Британской империи стало для непоправимо ослабленного войной Советского Союза жизненным вызовом. Для ответа на этот вызов пришлось свернуть все возможные планы дальнейшего развития современного общества.
Сформировавшийся в СССР в 1930-1940-х гг. «новый класс» (по определению М. Джиласа, или номенклатура, как обозначил этот слой М. Восленский) основывал свою власть и свои права на властные полномочия именно на такой государственной идеологии «осажденной крепости». Благодаря этому он получил возможность свободного и почти бесконтрольного использования национальной экономики в своих интересах (не только узко корыстных, но и для укрепления системы). Насаждаемая всей мощью государства подчиненность всех сфер общественной жизни одной идеологии, фактически – одной идее, а также жесткий контроль власти над всеми сферами жизни страны и общества естественным образом вели к отказу от попыток серьезных преобразований, которые могли подорвать систему.
В правящем классе были умные и дальновидные люди, сознававшие объективные потребности развития страны и предлагавшие меры для их реализации. После 1953 г. начались некоторые структурные изменения в рамках системы, устранение наиболее одиозных черт советской модели развития: в промышленности возрос объем инвестиций в группу Б, отраслей легкой промышленности, за счет группы А, отраслей тяжелой, по преимуществу оборонной промышленности; в сельском хозяйстве произошло снижение государственного вмешательства, повышение закупочных цен на сельскохозяйственную продукцию и снижение налогов; во внешней политике – снижение остроты противостояния странам Запада.
«В высшем политическом руководстве СССР существовало понимание необходимости как проведения реформ, так и их социалистической направленности, – утверждает Р.Г. Пихоя. – Споры шли о том, какие реформы следует проводить. Борьба за власть в политическом руководстве СССР шла параллельно и иногда выступала в форме борьбы за тот или иной вариант реформ». Хотя в данном случае речь идет о борьбе за модификацию советской модели развития, но мы видим тот же механизм общественных преобразований: понимание властью объективной необходимости перемен – споры за выбор направления – борьба внутри правящей группы. «Начало реформ, несомненно, было связано с деятельностью Берии, начавшего процессы политической реабилитации, смягчения карательной системы в СССР, предлагавшего осуществить объединение Германии ценой ее демилитаризации и невхождения в военные блоки, нормализацию отношений с Югославией. Во внутренней политике обращает на себя внимание его попытка разграничить функции государственного и партийного аппарата и повысить роль именно государственного аппарата», – отмечал Пихоя. Но проекты реформ Л.П. Берии, а позднее Г.М. Маленкова оказались «слишком радикальными» для тогдашних советских правителей, а борьба за власть «слишком острой». Некоторые из их планов были реализованы несколькими годами позже, некоторые – спустя десятилетия. Но фактом остается то, что из-за субъективных устремлений, из-за борьбы за власть в Кремле был упущен шанс на проведение в СССР качественных перемен, «реформы внутри системы», последствия которой невозможно предугадать.
Архицентрализованная система государственного управления, унаследованная от времен Гражданской войны, борьбы Сталина за власть и тяжелых лет Второй мировой войны, оказалась неэффективной или недостаточно эффективной в условиях мирного времени, она исчерпала свои возможности. К тому же импульс к переменам неизменно исходил из Кремля и проводились перемены, как правило, принудительными и волевыми методами с пренебрежением к «обратной связи» с обществом.
Характерной чертой экономической политики советских руководителей стала гигантомания, примерами чего могут служить планы «Сталинского преобразования природы», предусматривавшие создание искусственного моря в Западной Сибири и плотины через Тихий океан, чтобы отвести холодные течения от сибирских берегов.
Но не только названные субъективные обстоятельства препятствовали продолжению модернизации, имелись и объективные препятствия для реализации западной модели индустриального общества. Прежде всего стоит назвать намного меньшие, чем у Запада, финансовые возможности, постоянным ограничителем которых были огромные размеры страны, более суровые природные условия и необходимость считаться с внешней военной угрозой. Другим серьезным ограничителем стало качество рабочей силы. Ведь огромные усилия, прилагаемые Советским государством по борьбе с неграмотностью, развитию образования и профессионального обучения, только начинали приносить результаты.
В 1920-1940-х гг. было обучено грамоте около 60 млн человек взрослого населения. Численность специалистов с высшим образованием, занятых в различных сферах экономической и социальной жизни страны, выросла с 136 тысяч человек в 1913 г. до 9,5 млн человек в 1975 г. Расходы государства на цели общего образования увеличились в 1940–1973 гг. с 1,2 млрд рублей до 13,9 млрд, в том числе на цели высшего образования – с 288 млн рублей до 3,1 млрд рублей. В то же время общее качество рабочей силы повышалось медленно. В 1947–1953 гг. около 4 млн человек получили высшее и среднее специальное образование, причем из них 1,5 млн человек были рабочими «от станка». Но в те же годы большинство новых рабочих – 60 % из 7 млн человек – были выходцами из деревни, а потому большой приток неквалифицированной рабочей силы ограничивал рост производительности труда, породил высокую текучесть рабочей силы, низкую производственную дисциплину, прогулы и брак.
Наконец, в самом обществе не ощущалось готовности к серьезным преобразованиям. После тяжелейших военных лет уровень жизни народа понемногу повышался. Так, в 1954 г. он вышел на уровень 1928 г. (что примерно соответствовало уровню 1913 г.), в конце 1953 г. хлеб стоил в три раза дешевле, чем в 1948 г.
По существу, в послевоенный период возникла тенденция к дальнейшему отказу от революционных идей ради создания «нормального государства», при этом выражающего интересы большинства населения, проводящего активную социальную политику. И это как раз и было положительным наследием революции.
Явными проявлениями этого тренда стали высказывания Сталина. На приеме в Кремле после Парада Победы в июне 1945 г. он провозгласил тост за русский народ, который является «наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав советского народа», потому что он – не только «руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение». Правда, такой отход от принципов интернационализма можно было объяснить радостью великой победы, но свертывание деятельности партии было уже вполне рациональным решением разрыва с традициями ленинизма.
После 1939 г. съезд КПСС был создан лишь в 1952 г., пленумы высшего органа партии – ЦК КПСС не собирались с февраля 1947 г. по октябрь 1952 г., да и Политбюро ЦК КПСС потеряло свое былое значение. Наконец, и сам Сталин был в первую очередь и более всего руководителем исполнительной государственной власти – председателем Совета Министров, сохраняя партийные посты секретаря ЦК КПСС и члена Политбюро. В 1946 г. народные комиссары стали называться министрами, Красная армия – Советской армией, в 1952 г. Коммунистическая партия большевиков (ВКП(б) стала Коммунистической партией Советского Союза (КПСС).
О ревизии революционного менталитета Сталина, сосредоточившего в своих руках абсолютную полноту власти, есть свидетельства современников. В речи, произнесенной 9 февраля 1946 г., Сталин заявил, что единственная разница между коммунистами и беспартийными состоит в том, что первые являются членами партии, а вторые нет. В конце 1940-х годов Сталин в узком кругу неожиданно сказал: «Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться». На предложение члена Политбюро А.А. Жданова созвать съезд партии и обсудить проблемы развития и проблемы недавней истории Сталин «махнул рукой: «Партия… Что партия… Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков… Необходим предварительный глубокий анализ». Подтверждением реальности подобного тренда к реформированию политической системы, превращению партии в подобие «политотдела при Совете Министров» являются предложения Жданова о сокращении полномочий партийного аппарата, действия Берии в первой половине 1953 г. по возвышению государственных начал, реформы Маленкова и попытки Г.К. Жукова в бытность министром обороны уменьшить влияние политработников в армии.