Три столетия реформ и революций в России — страница 76 из 80

По словам биографов Гайдара Д.Травина и О. Маргания, он сформировался «в рамках западной политической традиции» как «нестандартная личность», «стандартный путь был бы для такого человека, пожалуй, несколько скучноват». Ельцин позвал в правительство Гайдара, потому что тот поразил его «своей уверенностью», тем, что будет «идти до конца в отстаивании принципов…». Суть гайдаровского «коренного поворота» состояла в том, писали его биографы, что «быстрая либерализация основной массы цен и предоставление предприятиям реальной самостоятельности избавили страну от дефицитов, очередей, карточек, продуктовых талонов и прочих признаков советской экономики». И это было верно. Но «коренной поворот» проводился не в лабораторных условиях, а на миллионах живых людей, их судьбы и жизни «нестандартная личность» в расчет не принимала. Это все равно что мерзнущему в избе без дров мужику предложить не топор, чтобы он смог пойти в лес, нарубить дров, привезти и обогреться, а просто подпалить саму избу: «Ведь согрелся же на пожаре!»

Подобно либеральному правительству князя Г.В. Львова и большевистскому правительству В.И. Ленина, первый кабинет министров посткоммунистической России был составлен из такого же рода «нестандартных личностей» Б. Федорова, А. Чубайса, П. Авена, кабинетных экономистов и убежденных либералов западного толка, но не имел профессионалов производственников и инженеров.

Своим апостолом Е.Т. Гайдар и другие видели американского экономиста М. Фридмана, основателя «чикагской школы» экономики, жестко последовательного в проведении своих идей. По его словам, «только кризис – подлинный или воображаемый – ведет к реальным переменам. Когда такой кризис возникает, действия людей зависят от их представлений. И в этом, полагаю, заключается наша главная функция: создавать альтернативы существующим стратегиям, поддерживать их жизнеспособность и доступность до тех пор, пока политически невозможное не станет политически неизбежным». Так ЕБН убедили в «политической неизбежности» «шоковой терапии».

Важно отметить это рабское следование августовских необольшевиков заимствованной «чикагской модели» развития (точно так же октябрьские большевики попытались создать модель коммунистического общества по К. Марксу и опыту Парижской коммуны). Они даже не задумывались над возможностью рационального использования огромного потенциала страны, над непохожестью России на западные страны, над своеобразием ее исторического развития, что принимали в расчет все подлинные реформаторы от императора Муцухито Мэйдзи в Японии до короля Фейсала ибн Абдель Азиза в Саудовской Аравии. Напротив, либерал-революционеров раздражали характерные особенности России, и они отбрасывали как дооктябрьский, так и советский опыт ее развития.

Но вскоре оказалось, что слова «свобода», «демократия» и «рынок» не обладают чудодейственными свойствами. Сознательная деструктивная политика власти в сферах экономической, государственной и социальной жизни, уход государства из экономической жизни или использование государства для «обслуживания» интересов кучки нуворишей, близких к Ельцину, Гайдару и Чубайсу, еще более усугубили экономические трудности, унаследованные от советской системы. Отказ новой власти от сохранения основ системы социальной защищенности населения, фактическое пренебрежение интересами народа породили негативные социальные и демографические явления. В годы правления Б.Н. Ельцина Россия пережила один из тяжелейших периодов своего существования.

Между тем к тому времени в мире имелся опыт десятков стран, столкнувшихся в своем развитии с серьезными кризисами, но сумевших их преодолеть и совершить качественный рывок в социально-экономическом развитии. В рекомендациях ученых Российской академии наук в мае 1992 г. предлагалось проводить реформы с максимальным использованием «всего того, что было достигнуто в прошлом в области материального и духовного производства», что «не исключает, а предполагает возможным и целесообразным сочетание элементов рыночных отношений и планового хозяйства. Этот путь, который содержит большую вероятность социальной стабилизации и преодоления социальной дезинтеграции общества, способен обеспечить наиболее быстрый и безболезненный для населения страны общественный прогресс. Значительно сокращая время социальных преобразований (до 8-10 лет), он включает ряд этапов, на каждом из которых решаются конкретные задачи и реализуются специфические социальные цели».

Но, в отличие от названных стран Востока, в России в 1990-х гг. у власти не имелось программы развития страны и общества к определенной цели, плана коренных социально-экономических реформ, не появился реальный национальный лидер-реформатор. Напротив, политика государства в отношении бурно растущего частного капитала порождалась не объективными потребностями общества, а своекорыстными стремлениями набиравших мощь олигархии и бюрократии обрести свою социально-политическую опору, а потом и урвать свой кусок от «государственного пирога». Сам Е.Т. Гайдар объяснял революционную радикальность и единовременность преобразований, в частности, «необходимостью исключить реставрацию прежней системы». Либералы лишь говорили о демократии, но в октябре 1993 г. отвергли путь переговоров с оппонентами и возможность формирования новых параметров политической жизни.

Рецепты «шоковой терапии» М. Фридмана были опробованы в Чили в 1970-х гг. (и в Ираке после 2003 г.): массовая приватизация, полная свобода торговли, резкое сокращение государственного аппарата и участия государства в экономической жизни. Модель «капитализма катастроф» (Н. Кляйн) была применена в России с сознательной целью: подготовить почву для проведения радикальных преобразований ради создания свободного рынка. И расстрел танками парламента России в октябре 1993 г. не просто запугал оппозицию, но и позволил провести приватизацию, выгодную для власти и ее окружения.

В «окаянное десятилетие» 1990-х (Н.И. Рыжков) экономика страны из многоотраслевой стала моноотраслевой, промышленность всех отраслей переживала кризис и бесповоротно разрушалась. «Фермеризация» русской деревни, которой так требовали радикал-либералы во главе с Ю.Н. Черниченко, едва шла в силу объективных трудностей. Отказ от монополии, а затем и от контроля во внешней торговле привел к беспрецедентному расхищению природных ресурсов, породил спекуляцию, коррупцию и иные криминальные явления в экономической жизни. Стоит заметить, что период грюндерства (учредительства) во всех странах второго эшелона капиталистического развития на начальном этапе модернизации вызывает к жизни негативные явления, но благодаря сохранению государством контролирующих и регулирующих функций в экономической жизни они являлись кратковременным явлением. В России же эти явления определили характер новой российской модели развития как криминально-олигархически-бюрократического капитализма.

Власть провела криминальную приватизацию промышленных предприятий государственного сектора, фактически отдав национальную собственность – за соответствующее вознаграждение – в частные руки. Без разработанных законодательных актов, указами президента решалась судьба национального хозяйства, созданного усилиями миллионов людей за несколько десятилетий. Огромный автозавод ЗИЛ, реальная стоимость которого на момент продажи составляла не менее 4 млрд долларов, был продан всего за 4,5 млн долларов, т. е. за одну тысячную своей стоимости. Только в 1992 г. таким способом было роздано в частные руки около 40 тысяч предприятий, к концу 1994 г. – всего 88 577 предприятий. Таким образом А.Б. Чубайс «приватизировал Россию», положив начало генерации российских миллионеров и оставив 150 млн человек в проигрыше. Позднее руководитель МБРР Дж. Вульфенсон признал очевидное: «Проведение приватизации до создания эффективных регулирующих рамок и конкурентной среды может обусловить катастрофические последствия, как это было доказано опытом России».

Фактически власть проводила политику всеобщей пауперизации: в середине 1992 г. 90 % населения России имели среднедушевой доход ниже официально объявленного прожиточного минимума, причем богатые богатели, а бедные беднели. Нарастающее имущественное неравенство усугублялось тем, что главным способом преуспеяния стал не труд, а умение урвать или выгодно устроиться; в новых структурах власти коррупция стала почти законным явлением. Обещанное Е.Т. Гайдаром prosperity наступило, возникли сотни ларьков и палаток, полки магазинов наполнились товарами, но – все гайдаровские товары были привозными, национальная промышленность рухнула. Брали займы. В итоге задолженность страны перед Западом выросла к концу 1992 г. на 87 млрд долларов.

В 1998 г. объем ВВП РФ составил 55,8 % от уровня 1989 г., соответственно, объем производства промышленной продукции – 43,4 %, сельскохозяйственной продукции – 53,1 %, объем строительных работ – 31,1 %, инвестиций в основной капитал – 21,1 %, реальные денежные доходы населения составили 46,0 %; доля наукоемкого сектора в общем объеме промышленного производства сократилась вдвое. Возникла реальная угроза потери экономического суверенитета: к 1990 г. внешний долг СССР составлял около 5 % ВВП, в 1998 г. внешний долг РФ – 140 % ВВП.

Не только не проводились социальные реформы, но и социальные функции государства были отброшены. Население получило огромный психологический шок, большая часть жила в постоянном состоянии психо-эмоционального и социального стресса. Рос потенциал взаимного недоверия и конфликтности, возникла тенденция социальной деградации.

В 1992–1994 гг. уровень смертности вырос в 1,5 раза по сравнению со второй половиной 1980-х гг., тогда как рождаемость упала на 50 %. Увеличение уровня смертности за период реформ привело к 2–5 млн преждевременных смертей (в Первую мировую войну Россия потеряла около 2 млн человек). По показателю «продолжительность жизни» Россия опустилась ниже Египта, Индонезии и Парагвая. Поощряемый государством и раскручиваемый «новыми русскими» алкоголизм, стремительное ухудшение системы здравоохранения и рост преступности также сыграли свою роль. Так, в середине 1970-х гг. в СССР с населением 250 млн человек регистрировалось 600 тысяч преступлений, в том числе 6 тысяч убийств в год, в РФ с населением 140 млн человек в начале 1990-х гг. – более 3 млн преступлений, в том числе 30 тысяч убийств.