Но в этом году что-то случилось. Сначала взлетела на воздух машина. Прямо на одной из центральных улиц города. Но он не успел в нее сесть. Рассказал, что подошел к цветочнице – дело было накануне Восьмого марта. Машину подбросило в воздух, вылетели стекла, из кабины вырвались языки огня. Дмитрий доехал домой на такси. Машина была оформлена на имя шофера, которому так не повезло. Он запустил в город свору мальчиков, но они ничего не добились. Объяснений этому странному случаю так и не нашлось. После этого меры предосторожности были удвоены. Каждый человек проверялся и перепроверялся.
Но через несколько месяцев кто-то стрелял по его окнам. Это ей поведал охранник. «Никто не пострадал, слава богу!» – сказал он. И наверно, тогда Мари впервые пожалела о том, что никто не пострадал. Вот если бы его жена…
К вечеру гость напился в стельку, и переговоры были отложены. Мари радовалась, что проведет две недели с Дмитрием. Они будут вместе днем и ночью, а вокруг – только океан.
На следующий день в одном из портов корабль взял на борт туристов. В основном – иностранцы, но попадались и наши. Мари приуныла, она любила тишину, буйное веселье любителей развлечений ей претило.
Вечером гость и Дмитрий все-таки встретились. Похоже, их обсуждение зашло в тупик.
– Он псих, – раздраженно сказал Дмитрий, вернувшись в каюту к Мари.
– Много просит?
Дмитрий смотрел на нее в упор, и сердце у Мари упало.
– Я не могу ему этого дать.
– Я могу помочь? – Ей казалось, что она немного понимает, о чем идет речь.
– Нет, – резко сказал он, – не вздумай! Говорю – псих.
«Значит – могу», – решила про себя Мари.
Когда Дмитрий уснул, она спустилась в бар. Поискала глазами гостя. Публика веселилась вовсю. Итальянец похрапывал на столе, немцы, обнявшись, пели. Орущая музыка заглушала их голоса. Около эстрады дергались упитанные матроны, вызывая своими откровенными платьями ассоциации с мясной лавкой. Гостя не было, и Мари постучала к нему в номер.
– А, пришла!
Фраза просвистела в воздухе, как пуля, и пронзила Мари сердце. Значит, так и есть, как в дурных вестернах, он хотел, чтобы она спустилась к нему. Вот почему так озверел Дмитрий. Он не хотел этого. Он любит ее. Мари решила, что всегда успеет уйти, хлопнув дверью.
– Скучаешь?
– Я никогда не скучаю.
– Может быть, поднимемся в бар? – предложила она.
– У меня все здесь. Что я там не видел? – Гость вытащил из шкафа бутылку коньяку. – Будешь?
Ей пришлось заставить его выпить большую часть бутылки, пока она кое-что не разузнала о нем. Гость оказался журналистом. Не очень опытным. Работал с корреспонденцией и хотел пробиться в репортеры. Одно письмо показалось ему до того перспективным, что он, не говоря никому ни слова, взял несколько дней за свой счет и выехал по месту жительства адресата. Подробности, выложенные автором письма, журналиста вконец очаровали. Он лихорадочно писал очерк, мечтая о том, как в редакции все рухнут от зависти. Копая все глубже и глубже, он неожиданно вышел на Дмитрия. И тут он смекнул, что собранный материал можно продать не за славу в редакции, а за хорошие деньги самому Дмитрию.
– Что же это за материал? – спросила Мари. – Статья? Фотографии?
– Сейчас время технического прогресса. – Переваливаясь через стол, он пытался ее поцеловать, вытягивая губы трубочкой. – Две маленькие дискеточки.
– И что в них? – Мари, морщась, уворачивалась от него.
– Даты, явки, бабки, – засмеялся он, чмокнув ее наконец в плечо.
– Нет, правда? – не отступала Мари.
– Там, как я понял, соль и смысл его жизни. Он за них все отдаст. Любые деньги выложит. На пароходе он меня уже покатал – раз. Деньги выдал – два. А теперь…
Мари сначала сопротивлялась. Легко откидывая его руки, отталкивала снова и снова. Она была сильнее. Но одна мысль не выходила у нее из головы. Этот человек может погубить Дмитрия. А значит – и ее. Она не представляла себе жизни без Дмитрия. Она должна помочь. Но как это отвратительно… Может быть, закрыть глаза? Представить, что это…
Но представить не получилось. Слюнявые домогательства быстро перешли в липкую близость, окончившуюся коротким победным кличем журналиста. После чего он тут же уснул на кровати, не раздевшись и даже не сняв ботинки, а Мари быстро отыскала дискеты с зелеными наклейками. Они были во внутреннем кармане пиджака.
Она вернулась, когда Дмитрий уже крепко спал. И провела ночь без сна. Ей все казалось, что вот-вот явится журналист и начнет барабанить в дверь кулаками. Вспомнила его слова: «Переписать их нельзя. Их можно только разок прочесть. Вся информация тут же сотрется, имей в виду! Но я-то никуда не денусь! Я-то здесь…»
В коридоре раздался легкий шум. Сон как рукой сняло. Мари села на кровати: сердце готово было выскочить. Она дрожащими руками налила себе воды.
– Спи, – сонно приказал Дмитрий. – Спи и ни о чем не волнуйся.
Плавание продолжалось еще полторы недели. Журналиста они больше не встречали. «Пойдем отсюда», – иногда быстро говорил Дмитрий, и она понимала – журналист где-то рядом, Дмитрий не хочет с ним больше встречаться. Они провели девять безумных ночей. Она перестала думать, перестала вспоминать. Для нее в мире ничего не осталось, кроме плеска волн по ночам, кроме его нежности.
К концу путешествия Мари краем уха услышала, что якобы пропал один пассажир. Вроде бы из наших. Кажется, сошел на берег и не вернулся на корабль. Она не придала этому значения. Дмитрий в последние несколько дней уже не дергал ее за руку неожиданно…
После плавания Мари не видела Дмитрия целую неделю. И много думала. Вспоминала. Сопоставляла. Если этого журналиста все-таки сбросили за борт, то почему бы не сделать этого раньше? Ей не было жалко этого отвратительного человека, ей было жалко себя. Она вспоминала объятия журналиста, и ей становилось гадко, хотелось забыть поскорее эту грязную историю на корабле. Но не тут-то было… Она теперь явственно ощущала тошноту по утрам. Несколько раз ее рвало. Мари осунулась, на лбу появились вульгарные подростковые прыщи.
Дмитрий всерьез обеспокоился и прислал ей врача. Пышнотелая женщина взяла у нее анализы, послушала, постучала по спине, помяла живот. Мари так и не решилась сказать Дмитрию, что беременна. Ей очень хотелось, чтобы в кармане его пиджака, пусть даже в каком-нибудь самом потайном кармане, появилась бы фотокарточка щекастого мальчика, такого же серьезного, как отец. Но она не была уверена, что именно он был отцом этого мальчика.
Как ни крути, Мари не могла поклясться, что это его ребенок. Порой ей хотелось рассказать Дмитрию обо всем, хотелось, чтобы он обрадовался, чтобы убедил ее, что ребенок его. Еще она думала про анализы, устанавливающие отцовство. Но до анализов нужно было прожить девять долгих месяцев в сомнениях и тревогах. К тому же анализы могли показать, что Дмитрий тут вовсе ни при чем. И тогда – ужас, раскаяние, вечная пытка жить рядом с нежеланным ребенком…
Врач успокаивал ее – больно не будет.
Еще бы за такие деньги было больно! За такие деньги должно быть даже приятно.
Ей действительно не было больно. Как предупредила женщина в белом халате: закроете глаза, откроете глаза и пойдете домой. Она вышла, одурманенная анестезией, из больницы, села в такси, поехала домой. «Отсыпайтесь и ни о чем не думайте». Но она не спала и много-много думала… И результаты этих раздумий скоро дали о себе знать.
– Ты очень переменилась, – сказала ей Лариса тоном, не терпящим возражений.
Несколько лет назад Мари даже нравился такой тон. Только не сейчас. Лариса, похоже, до конца жизни собиралась играть роль ее наставницы.
– Все в порядке, – устало вздохнула Мари.
– Нет, не в порядке. У тебя депрессия. Это же и коту понятно. Нужно с этим что-то делать!
– Что?
– Он тебя бросил? Что случилось на корабле?
Мари криво усмехнулась. Расскажи она Лариске, что там приключилось, та облизнулась бы сладко и написала очередной рассказ, чтобы показывать своим филологическим друзьям, среди которых все сплошь были гениями. Лариска таскала ее раз или два в свою студенческую компанию, но Мари быстро устала от этих плохо одетых и дурно пахнущих гениев, которые пускали при ее появлении отнюдь не поэтические слюни.
Однажды она сочинила уже что-то такое про Мари. Она словно примеривала на себя ее жизнь.
– Ну скажи честно, бросил, да? – повторяла Лариса.
– Ты бы не отказалась в таком случае пожить со мной здесь? – холодно спросила Мари.
– Да, разумеется, – обрадовалась Лариса, – по сравнению с моей дохлой общагой это же настоящие хоромы.
– Вот и хорошо. Подожди немного. Скоро и для тебя найдется местечко…
Тогда и заварилась вся эта каша. Мари хотела выкарабкаться из темной пропасти депрессии. И она начала действовать. Еще совсем без цели. Не зная, к чему это приведет. Чего она хотела? Отомстить? Кому? Самой себе? Нет, ничего она не хотела. Слишком долго Дмитрия не было после их совместного плавания. Появился он только раз, чтобы выдать ей список поручений по работе. «У тебя все в порядке?» – «Все в порядке!» – «Вот и чудненько». Холодный поцелуй в лоб. После он звонил несколько раз и выслушивал ее подробные отчеты. «Не скучай. Я сейчас занят. Много проблем. Не успеваю…» Так прошел месяц…
Если бы только Дмитрий был рядом! Ничего бы не случилось. Она была бы предана ему, как собака. Но ему оказалась не нужна ее преданность. Или, может быть, он настолько был уверен в ее любви, что… Ей отчаянно захотелось родить ему сына. Пусть даже он этого не хочет, пусть. Она не станет рассказывать ему раньше времени… Он не понимает, как это здорово – иметь сына. Все мужчины хотят сына. Что такое дочь?
И вот тут ей до смерти захотелось посмотреть на счастливую женщину, которая воспитывает его дочку. На эту счастливую девочку, которая виснет на шее отца, словно ей не семнадцать лет, а пять. Что эта идиллическая семейка делает по утрам? Сидят вместе за столом, смотрят друг на друга? Девочка смеется. А вечером? Целует отца в щеку и уходит к себе. А он остается с женой… Чем хуже ей было, тем счастливее и красивее казалась ей их жизнь. Тем более несправедливой казалась собственная судьба. Почему им все, а ей ничего? Проведя как-то ночь без сна и совсем отупев от безысходности, Мари наутро села в машину и поехала к его дому. Оставив машину на дороге, она прошла немного вниз по парку, разглядела с хо