– Хочешь пива? – спросил парнишка.
И Коля, вспомнив дуру-сестру, отчаянно протянул руку за бутылкой. Потом они распили еще одну бутылку, как взрослые. Парень что-то говорил. Много нецензурщины. И какой-то особенно мерзкой. Сначала Коля смеялся зло, но потом стало противно. Пора было возвращаться. Белую ночь затянули тучи. Хорошо, что он прихватил с собой фонарик. И все-таки этот парень – малость того…
Парень тем временем ловко пролез между рядами колючей проволоки и спрыгнул на землю по ту сторону забора.
– Айда за мной!..
– Нет уж. – Коле разом надоело и мстить сестре, и корчить из себя взрослого.
Похоже, это отвратительное занятие – быть взрослым. Он погасил фонарик и потихоньку сбежал. В спину ему сначала неслась гнусная брань, потом захлебывающийся собачий лай, а когда впереди уже замигали огни шоссе и до дачи осталось рукой подать, его нагнал душераздирающий крик, бесспорно, невменяемого существа.
Крик его резко оборвался, когда в глаза ударил мощный фонарь.
– Тихо. – Человек стоял в пяти шагах от него, но казалось, шептал ему в самое ухо. – Ты-то мне и нужен. Иди же, чего стоишь. За мной, в дом.
Страх парализовал тело, но ноги сами собой двигались навстречу бородатому призраку. В голове стоял сплошной туман. Мир, и так немного перекошенный, совершенно утратил свои привычные очертания. Вокруг разверзлась пустота, черная бездонная пустота, и в ней единственный островок привычного, единственная цель – этот бородатый человек. Цель эта вспыхнула голубым огнем счастья. Показалось счастьем – идти за ним, делать, что он велит. Среди черноты, поглотившей их, ему мерещились лица людей, лица с одинаковым выражением, нацеленные куда-то в пространство, как лисьи морды, со сведенными бровями и напряженными ртами. И свечи – целое море свечей…
На следующий день Коля, пережив накануне очистительную бурю слез, когда мама сначала бранилась, а потом вдруг прижала к себе и тоже заплакала, пережив неприятный разговор с отцом, закончившийся сильным мужским рукопожатием, уже снова послушным мальчиком вместе с семьей, то есть с бабушкой в смешной панамке с кошелками, полными снеди, и с сестрой, играющей ракеткой для бадминтона, пришел на озеро.
Взгляд его блуждал среди людей в поисках вчерашнего своего знакомца. Его не было, но тревога не проходила, а усиливалась. Приятель бабушки, хозяин дачи, которую они снимали, как всегда, травил байки про здешние места, про войну, словно помнил каждую сосенку сызмальства, говорил о ней, как о собственной дочери. Коля впервые прислушался к его нескончаемым речам, но его томило другое.
– А кто живет там у озера, где все заросло, как в лесу? – спросил он.
– Надеешься, спящая царевна? – бросила сестра, поправляя лямку купальника.
– Там? – Брови старика сошлись на переносице. – Там раньше жил генерал, наезжал иногда, привозили его в машине. Потом, видать, помер, все дочери ездили. А теперь продали дом. И поселился там поп-расстрига.
– А что такое расстрига? – спросил Коля.
– Ненастоящий, значит. Не от церкви. Из церкви его, говорят, выперли. А он теперь здесь что-то вроде собственной церкви устроил.
– А если он не от церкви, то от кого? – спросил Коля с опаской.
– Вот и думай сам, от кого, – ответил старик. – Обходил бы ты стороной это место. Сам за версту обхожу и всем советую.
Он повернулся к бабушке, что означало: карты – разговор окончен. Бабушка отложила в сторону вязание и достала из холщового мешочка карты с черными рубашками. А Коля все сидел и думал: что же такое сделал этот поп, что его расстригли?..
Сначала Феликс хотел выпроводить мальчика. И вдруг, присмотревшись, подумал: а если это именно то, что он искал? Человек, на первый взгляд казавшийся мальчиком, имел строение взрослого мужчины. Да и волосы, густо растущие по всему телу, выдавали его возраст. Он смотрел на Феликса и улыбался бессмысленной улыбкой, которая искривлялась временами в злую усмешку.
Феликс провел странного человека через комнату и запер в спальне, приказав сидеть тихо. Когда все разошлись, Феликс выпустил его из комнаты и долго разглядывал: экий уродец. Нет, чай ему может только повредить. Нужно попробовать управиться своими силами.
Уродец оказался материалом пластичным, послушным, лишенным всяческих тормозов. Мораль была ему неведома. То есть в умишке кое-что застряло, но вот если отключить его, оставался белый лист, без всяких вкраплений.
Достать «хлопушку» оказалось делом нелегким. Сначала Феликс обратился к привокзальным, но те даже слышать о таком не хотели. Потом нашел Генку, тот был на все руки, он и дал наводку, но предупредил, что, во-первых, дорого, а во-вторых – люди серьезные. Если Феликс попробует с ними свои штучки – пришьют тут же.
Цена оказалась действительно заоблачной. Но для Феликса теперь были открыты двери солидных банков. Карточка, выданная ему Людмилой после работы с «воинами», вмещала нужную сумму, и не только ее. Организация была богатая.
«Хлопушку» Феликс купил. Несколько дней катал уродца в машине, чтобы тот привык к заданию, чтобы программа уложилась. Несколько дней ждал. И вот, наконец…
Они вышли из дома вдвоем: отец и дочь. То есть – какой он ей, собственно, отец? Но шли к машине как родные. Она висла у него на локте. Улыбалась… Выйти и сказать им. Вылить лохань помоев в их розовый рай. Нет, не пройдет. Не поверят. А если и поверят, то потом подметут, уберут и скажут, что так и было. Скажут друг другу, что приснился им чумной мужик, и будут жить дальше припеваючи.
Нет, за мамину несложившуюся жизнь, за то, что Феликс не в монастыре дни коротал, а в привокзальном притоне, за жизнь свою, которая только-только начала входить в нужное русло, за все заплатите, голубки…
У Гостиного Феликс остановился за их машиной. Удача. Сомнений как не бывало. Только жгучий интерес – как это оно все случится? Уродец сидел с остекленевшим взором рядом с ним. «Пора!» – шепнул ему Феликс, завидев, как отец и дочь вышли из магазина с коробкой. Мальчишка выскочил, наклонился – хлоп! – посадил хлопушку на задний бампер, двинулся дальше по улице.
Они еще не подошли, как, заслышав непонятный звук, зашевелился шофер. Феликс вырулил мимо, поймал его взгляд. «Сиди тихо!» – приказал мысленно. Парень растерянно захлопал глазами. Феликс видел в заднее зеркальце, как девчонка села назад, посмотрел на часы, усмехнулся. Но тут… Что такое? Выпорхнула, дура. Рот руками зажала – и за угол. Вместе с отцом.
Взрыв застал его врасплох. Машину слегка подбросило, вылетели стекла, потом она загорелась. Водитель остался внутри… Что? Что же случилось? Отъехав два квартала, Феликс почувствовал, что не в силах больше вести машину.
Теперь девочка казалась ему настоящим чудовищем – неуловимым и неуязвимым. Она все поняла. Поэтому и выбежала из машины. И отца за собой уволокла. Она все знала. Феликс сидел не двигаясь, пытаясь отогнать назойливую мысль: теперь она легко может найти его, если захочет. Как собака – по ей одному ведомому следу. Все расскажет отцу, и тот найдет его. И тогда…
Домой он вернулся в состоянии, близком к истерике. Включил свет и чуть не вскрикнул. Людмила стояла у стены, скрестив руки.
– Где ты был?
В организации все следили друг за другом. Он не стал запираться и рассказал ей обо всем, что случилось. Об уродце, попавшем в его руки, о взрыве.
– Не мог подождать? Что за самодеятельность? – Гнев ее постепенно поутих.
– А чего мне ждать? Не я ее – так она меня. Тебе-то, похоже, все равно!
Людмила усмехнулась.
– Мне не все равно, что ты чуть не угробил ее отца.
– Ах, вот как!..
– Вот так, – оборвала его Людмила. – Ты чуть не лишил организацию двухсот тысяч долларов наличными.
– Значит, Нора тебе – вот для чего?
– Не волнуйся. Твое дельце я тоже улажу, В принципе, и его можешь забрать себе. Но не раньше, чем он выложит мне все свои сбережения. Он или Нора. Ясно?
– Ясно. Когда? – спросил Феликс хрипло.
– Через неделю. Я пошлю туда надежного человека.
– И он выронит оружие у подъезда? – усмехнулся Феликс.
Людмила подняла брови.
– Неужели ты думаешь, что в организации действуют лишь обработанные слабаки? Нет, есть люди и убежденные. Это вторая ступень. Они за нас – в огонь и в воду.
«Я ничего не понял, – рассказывал Людмиле через неделю надежный человек, – что-то произошло. Она грохнулась на пол в тот момент, когда я нажал на курок. Потом выбежала охрана. Да и инструкции… Я готов исправить…» – «Не стоит. Если девочка действительно настолько чувствительна, – ответила Людмила, – ее лучше оставить… для наших целей. Привези ее ко мне».
Людмила читала отчеты, и все больший интерес вызывала у нее необыкновенная девочка. На школьную экскурсию, которую организовали их люди, девочка сдала деньги, но в последний момент не поехала – заболела. Машину, которая караулила ее после школы, она обходила за три версты. Причем возвращалась, как правило, в последнее время не одна, а в компании одноклассников или с классной руководительницей, живущей по соседству. Пришлось вводить в школьный коллектив новую учительницу, но сколько та ни старалась, Настя уклонялась от дополнительных занятий, кружка художественной литературы, «огоньков» с чаепитиями. Она, как дикий зверь, интуитивно обходила ловушки стороной. Только вот интуитивно ли?
Нора то ли плохо знала собственную дочку, то ли никогда не замечала за ней никаких странностей, но от нее Людмиле не удалось узнать чего-нибудь существенного, и она отправилась в школу посмотреть на девочку… Настя шла по длинному школьному коридору. Людмила шла ей навстречу. Они скрестили взгляды, как шпаги. Но Настя опустила голову и прошла мимо. Людмила осталась стоять как вкопанная. Во взгляде девочки, сначала абсолютно равнодушном, она затем прочитала… жалость. «С чего бы ей меня жалеть?» – подумала Людмила. И еще она подумала, что жалость эта была похожа не на жалость к брошенной собачке, а на ту, напоминающую скорбь, что на похоронах… «Глаз с нее не спускать, – приказала она своим людям. – Как только улуч