Юпп прижал руку к сердцу.
— Даю честное слово!
— Ладно, ладно. Но скажи, что это ты так судорожно сжимаешь в руке?
— Секундомер. Буду в дороге засекать время. Хочу посмотреть, на что способен ваш драндулет.
Ленц улыбнулся.
— Да, да, ребятки. Юпп оснащен первоклассно. Думаю, наш старый бравый «ситроен» дрожит перед ним от страха, все поршни в нем трясутся.
Юпп пропустил иронию мимо ушей. Он взволнованно теребил кепку.
— Что же, двинемся, господин Ленц? Пари есть пари!
— Ну конечно, мой маленький компрессор! До свидания, Пат! Пока, Робби! — Готтфрид сел в машину. — Вот как, Юпп! А теперь покажи-ка этой даме, как стартует кавалер и будущий чемпион мира!
Юпп надвинул очки на глаза, подмигнул нам и, как заправский гонщик, включив первую скорость, лихо взял с места и поехал по булыжнику.
Мы посидели еще немного на скамье перед вокзалом. Жаркое белое солнце пригревало деревянную ограду платформы. Пахло смолой и солью. Пат запрокинула голову и закрыла глаза. Она сидела не шевелясь, подставив лицо солнцу.
— Ты устала? — спросил я.
Она покачала головой.
— Нет, Робби.
— Вот идет поезд, — сказал я.
Маленький черный паровоз, затерявшийся в бескрайнем дрожащем мареве, пыхтя, подошел к вокзалу. Мы сели в вагон. Было почти пусто. Вскоре поезд тронулся. Густой дым от паровоза неподвижно повис в воздухе. Медленно проплывал знакомый ландшафт, деревня с коричневыми соломенными крышами, луга с коровами и лошадьми, лес и потом домик фрейлейн Мюллер в лощине за дюнами, уютный, мирный и словно заспанный.
Пат стояла рядом со мной у окна и смотрела в сторону домика. На повороте мы приблизились к нему. Мы отчетливо увидели окна нашей комнаты. Они были открыты, и с подоконников свисало постельное белье, ярко освещенное солнцем.
— Вот и фрейлейн Мюллер, — сказала Пат.
— Правда!
Она стояла у входа и махала рукой. Пат достала носовой платок, и он затрепетал на ветру.
— Она не видит, — сказал я, — платочек слишком мал и тонок. Вот, возьми мой.
Она взяла мой платок и замахала им. Фрейлейн Мюллер энергично ответила.
Постепенно поезд втянулся в открытое поле. Домик скрылся, и дюны остались позади. Некоторое время за черной полосой леса мелькало сверкающее море. Оно мигало, как усталый, бодрствующий глаз. Потом пошли нежные золотисто-зеленые поля, мягкое колыхание колосьев, тянувшихся до горизонта.
Пат отдала мне платок и села в угол купе. Я поднял окно. «Кончилось! — подумал я. — Слава Богу, кончилось! Все это было только сном! Проклятым злым сном!»
К шести мы прибыли в город. Я взял такси и погрузил в него чемоданы. Мы поехали к Пат.
— Ты поднимешься со мной? — спросила она.
— Конечно.
Я проводил ее в квартиру, потом спустился вниз, чтобы вместе с шофером принести чемоданы. Когда я вернулся, Пат все еще стояла в передней. Она разговаривала с подполковником фон Гаке и его женой.
Мы вошли в ее комнату. Был светлый ранний вечер. На столе стояла ваза с красными розами. Пат подошла к окну и выглянула на улицу. Потом она обернулась ко мне.
— Сколько мы были в отъезде, Робби?
— Ровно восемнадцать дней.
— Восемнадцать дней? А мне кажется, гораздо дольше.
— И мне. Но так бывает всегда, когда выберешься куда-нибудь из города.
Она покачала головой.
— Нет, я не об этом…
Она отворила дверь на балкон и вышла. Там стоял белый шезлонг. Притянув его к себе, она молча посмотрела на него.
В комнату она вернулась с изменившимся лицом и потемневшими глазами.
— Посмотри, какие розы, — сказал я. — Их прислал Кестер. Вот его визитная карточка.
Пат взяла карточку и положила на стол. Она смотрела на розы, и я понял, что она их почти не замечает и все еще думает о шезлонге. Ей казалось, что она уже избавилась от него, а теперь он, возможно, должен был снова стать частью се жизни.
Я не стал ей мешать и больше ничего не сказал. Не стоило отвлекать ее. Она сама должна была справиться со своим настроением, и мне казалось, что ей это легче именно теперь, когда я рядом. Слова были бесполезны. В лучшем случае она бы успокоилась ненадолго, но потом все эти мысли прорвались бы снова и, быть может, гораздо мучительнее.
Она постояла около стола, опираясь на него и опустив голову. Потом посмотрела на меня. Я молчал. Она медленно обошла вокруг стола и положила мне руки на плечи.
— Дружище мой, — сказал я.
Она прислонилась ко мне. Я обнял ее.
— А теперь возьмемся за дело.
Она кивнула и откинула волосы назад.
— Просто что-то нашло на меня… на минутку…
— Конечно.
Постучали в дверь. Горничная вкатила чайный столик.
— Вот это хорошо, — сказала Пат.
— Хочешь чаю? — спросил я.
— Нет, кофе, хорошего, крепкого кофе.
Я побыл с ней еще полчаса. Потом ее охватила усталость. Это было видно по глазам.
— Тебе надо немного поспать, — предложил я.
— А ты?
— Я пойду домой и тоже вздремну. Через два часа зайду за тобой, пойдем ужинать.
— Ты устал? — спросила она с сомнением.
— Немного. В поезде было жарко. Мне еще надо будет заглянуть в мастерскую.
Больше она ни о чем не спрашивала. Она изнемогала от усталости. Я уложил ее в постель и укрыл. Она мгновенно уснула. Я поставил около нее розы и визитную карточку Кестера, чтобы ей было о чем думать, когда проснется. Потом я ушел.
По пути я остановился у телефона-автомата. Я решил сразу же переговорить с Жаффе. Звонить из дому было трудно: в пансионе любили подслушивать.
Я снял трубку и назвал номер клиники. К аппарату подошел Жаффе.
— Говорит Локамп, — сказал я, откашливаясь. — Мы сегодня вернулись. Вот уже час, как мы в городе.
— Вы приехали на машине? — спросил Жаффе.
— Нет, поездом.
— Так… Ну как дела?
— Хороши, — сказал я.
Он помолчал немного.
— Завтра я зайду к фрейлейн Хольман. В одиннадцать часов утра. Вы сможете ей передать?
— Нет, — сказал я. — Я не хотел бы, чтобы она знала о моем разговоре с вами. Она, вероятно, сама позвонит завтра. Может быть, вы ей тогда и скажете.
— Хорошо. Сделаем так. Я скажу ей.
Я механически отодвинул в сторону толстую захватанную телефонную книгу. Она лежала на небольшой деревянной полочке. Стенка над ней была испещрена телефонными номерами, записанными карандашом.
— Можно мне зайти к вам завтра днем? — спросил я.
Жаффе не ответил.
— Я хотел бы узнать, как она.
— Завтра я вам еще ничего не смогу ответить, — сказал Жаффе. — Надо понаблюдать за ней по крайней мере в течение недели. Я сам извещу вас.
— Спасибо. — Я никак не мог оторвать глаз от полочки. Кто-то нарисовал на ней толстую девочку в большой соломенной шляпе. Тут же было написано: «Элла дура!»
— Нужны ли ей теперь какие-нибудь специальные процедуры? — спросил я.
— Это я увижу завтра. Но мне кажется, что дома ей обеспечен неплохой уход.
— Не знаю. Я слышал, что ее соседи собираются на той неделе уехать. Тогда она останется вдвоем с горничной.
— Вот как? Ладно, завтра поговорю с ней и об этом.
Я снова закрыл рисунок на полочке телефонной книгой.
— Вы думаете, что она… что может повториться такой припадок?
Жаффе чуть помедлил с ответом.
— Конечно, это возможно, — сказал он, — но маловероятно. Скажу вам точнее, когда подробно осмотрю ее. Я вам позвоню.
— Да, спасибо.
Я повесил трубку. Выйдя из будки, я постоял еще немного на улице. Было пыльно и душно. Потом я пошел домой.
В дверях я столкнулся с фрау Залевски. Она вылетела из комнаты фрау Бендер, как пушечное ядро. Увидев меня, она остановилась.
— Что, уже приехали?
— Как видите. Ничего нового?
— Ничего. Почты никакой… А фрау Бендер выехала.
— Вот как? Почему же?
Фрау Залевски уперлась руками и бедра.
— Потому что везде есть негодяи. Она отправилась в христианский дом призрения, прихватив с собой кошку и капитал в целых двадцать шесть марок.
Она рассказала, что приют, в котором фрау Бейдер ухаживала за младенцами, обанкротился. Священник, возглавлявший его, занялся биржевыми спекуляциями и погорел на них. Фрау Бендер уволили, не выплатив ей жалованья за два месяца.
— Она нашла себе другую работу? — спросил я, не подумав.
Фрау Залевски только посмотрела на меня.
— Ну да, конечно, не нашла, — сказал я.
— Я ей говорю: оставайтесь здесь, с платой за квартиру успеется. Но она не захотела.
— Бедные люди в большинстве случаев честны, — сказал я. — Кто поселится в ее комнате?
— Хассе. Она им обойдется дешевле.
— А с их прежней комнатой что будет?
Она пожала плечами.
— Посмотрим. Больших надежд на новых квартирантов у меня нет.
— Когда она освободится?
— Завтра. Хассе уже переезжают.
Мне вдруг пришла в голову мысль.
— А сколько стоит эта комната? — спросил я.
— Семьдесят марок.
— Слишком дорого.
— По утрам кофе, две булочки и большая порция масла.
Тогда это тем более дорого. От кофе, который готовит Фрида, я отказываюсь. Вычтите стоимость завтраков. Пятьдесят марок, и ни пфеннига больше.
— А вы разве хотите ее снять? — спросила фрау Залевски.
— Может быть.
Я пошел в свою комнату и внимательно осмотрел дверь, соединявшую ее с комнатой Хассе. Пат в пансионе фрау Залевски! Нет, это плохо придумано. И все же я постучался к Хассе.
В полупустой комнате перед зеркалом сидела фрау Хассе и пудрилась. На ней была шляпа.
Я поздоровался с ней, разглядывая комнату. Оказалось, что она больше, чем я думал. Теперь, когда часть мебели вынесли, это было особенно заметно. Одноцветные светлые обои почти новые, двери и окна свежевыкрашены; к тому же, очень большой и приятный балкон.
— Вероятно, вы уже знаете о его новой выдумке, — сказала фрау Хассе. — Я должна переселиться в комнату напротив, где жила эта знаменитая