, обдавая их на мгновение ярким мертвенным светом фар, и продолжал вгрызаться в ночь, сверля ее лучами.
Покрышки скрипели, шипели, завывали, свистели, – мотор отдавал теперь всю свою мощь. Кестер пригнулся к рулю, его тело превратилось в огромное ухо, в фильтр, просеивающий гром и свист мотора и шасси, чутко улавливающий малейший звук, любой подозрительный скрип и скрежет, в которых могли таиться авария и смерть.
Глинистое полотно дороги стало влажным. Машина начала юлить и шататься в стороны. Кестеру пришлось сбавить скорость. Зато он с еще большим напором брал повороты. Он уже не подчинялся разуму, им управлял только инстинкт. Фары высвечивали повороты наполовину. Когда машина брала поворот, он не просматривался. Прожектор-искатель почти не помогал, – он давал слишком узкий сноп света. Врач молчал. Внезапно воздух перед фарами взвихрился и окрасился в бледно-серебристый цвет. Замелькали прозрачные клочья, похожие на облака. Это был единственный раз, когда, по словам Жаффе, Кестер выругался. Через минуту они неслись в густом тумане.
Кестер переключил фары на малый свет. Машина плыла в вате, проносились тени, деревья, смутные призраки в молочном море, не было больше шоссе, осталась случайность и приблизительность, тени, разраставшиеся и исчезавшие в реве мотора.
Когда через десять минут они вынырнули из тумана, лицо Кестера было землистым. Он взглянул на Жаффе и что-то пробормотал. Потом он дал полный газ и продолжал путь, прижавшись к рулю, холодный и снова овладевший собой…
Липкая теплынь разлилась по комнате, как свинец.
– Еще не прекратилось? – спросил я.
– Нет, – сказал врач.
Пат посмотрела на меня. Вместо улыбки у меня получилась гримаса.
– Еще полчаса, – сказал я.
Врач поднял глаза:
– Еще полтора часа, если не все два. Идет дождь. С тихим напевным шумом падали капли на листья и кусты в саду. Ослепленными глазами я вглядывался в тьму. Давно ли мы вставали по ночам, забирались в резеду и левкои и Пат распевала смешные детские песенки? Давно ли садовая дорожка сверкала белизной в лунном свете и Пат бегала среди кустов, как гибкое животное?..
В сотый раз я вышел на крыльцо. Я знал, что это бесцельно, но все-таки ожидание как-то сокращалось. В воздухе висел туман. Я проклинал его; я понимал, каково было Кестеру. Сквозь теплую пелену донесся крик птицы.
– Заткнись! – проворчал я. Мне пришли на память рассказы о вещих птицах. – Ерунда! – громко сказал я.
Меня знобило. Где-то гудел жук, но он не приближался… он не приближался. Он гудел ровно и тихо: потом гудение исчезло; вот оно послышалось снова… вот опять… Я вдруг задрожал… это был не жук, а машина; где-то далеко она брала повороты на огромной скорости. Я словно окостенел и затаил дыхание, чтобы лучше слышать: снова… снова тихий, высокий звук, словно жужжание разгневанной осы. А теперь громче… я отчетливо различал высокий тон компрессора! И тогда натянутый до предела горизонт рухнул и провалился в мягкую бесконечность, погребая под собой ночь, боязнь, ужас, – я подскочил к двери и, держась за косяк, сказал:
– Они едут! Доктор, Пат, они едут. Я их уже слышу! В течение всего вечера врач считал меня сумасшедшим. Он встал и тоже прислушался.
– Это, вероятно, другая машина, – сказал он наконец.
– Нет, я узнаю мотор.
Он раздраженно посмотрел на меня. Видно, он считал себя специалистом по автомобилям. С Пат он обращался терпеливо и бережно, как мать; но стоило мне заговорить об автомобилях, как он начинал метать сквозь очки гневные искры и ни в чем не соглашался со мной.
– Невозможно, – коротко отрезал он и вернулся в комнату.
Я остался на месте, дрожа от волнения.
– «Карл», «Карл»! – повторял я. Теперь чередовались приглушенные удары и взрывы. Машина, очевидно, уже была в деревне и мчалась с бешеной скоростью вдоль домов. Вот рев мотора стал тише; он слышался за лесом, а теперь он снова нарастал, неистовый и ликующий. Яркая полоса прорезала туман… Фары… Гром. Ошеломленный врач стоял около меня. Слепящий свет стремительно надвигался на нас. Заскрежетали тормоза, а машина остановилась у калитки. Я побежал к ней. Профессор сошел с подножки. Он не обратил на меня внимания и направился прямо к врачу. За ним шел Кестер.
– Как Пат? – спросил он.
– Кровь еще идет.
– Так бывает, – сказал он. – Пока не надо беспокоиться.
Я молчал и смотрел на него.
– У тебя есть сигарета? – спросил он.
Я дал ему закурить.
– Хорошо, что ты приехал, Отто.
Он глубоко затянулся:
– Решил, так будет лучше.
– Ты очень быстро ехал.
– Да, довольно быстро. Туман немного помешал.
Мы сидели рядом и ждали.
– Думаешь, она выживет? – спросил я.
– Конечно. Такое кровотечение не опасно. – Она никогда ничего не говорила мне об этом.
Кестер кивнул.
– Она должна выжить, Отто! – сказал я.
Он не смотрел на меня.
– Дай мне еще сигарету, – сказал он. – Забыл свои дома.
– Она должна выжить, – сказал я, – иначе все полетит к чертям.
Вышел профессор. Я встал.
– Будь я проклят, если когда-нибудь еще поеду с вами, – сказал он Кестеру.
– Простите меня, – сказал Кестер, – это жена моего друга.
– Вот как! – сказал Жаффе.
– Она выживет? – спросил я.
Он внимательно посмотрел на меня. Я отвел глаза и сторону.
– Думаете, я бы стоял тут с вами так долго, если бы она была безнадежна? – сказал он.
Я стиснул зубы и сжал кулаки. Я плакал.
– Извините, пожалуйста, – сказал я, – но все это произошло слишком быстро.
– Такие вещи только так и происходят, – сказал Жаффе и улыбнулся.
– Не сердись на меня, Отто, что я захныкал, – сказал я.
Он повернул меня за плечи и подтолкнул в сторону двери:
– Войди в комнату. Если профессор позволит.
– Я больше не плачу, – сказал я. – Можно мне войти туда?
– Да, но не разговаривайте, – ответил Жаффе, – и только на минутку. Ей нельзя волноваться.
От слез я не видел ничего, кроме зыбкого светового пятна, мои веки дрожали, но я не решался вытереть глаза. Увидев этот жест, Пат подумала бы, что дело обстоит совсем плохо. Не переступая порога, я попробовал улыбнуться. Затем быстро повернулся к Жаффе и Кестеру.
– Хорошо, что вы приехали сюда? – спросил Кестер.
– Да, – сказал Жаффе, – так лучше.
– Завтра утром могу вас увезти обратно.
– Лучше не надо, – сказал Жаффе.
– Я поеду осторожно. – Нет, останусь еще на денек, понаблюдаю за ней. Ваша постель свободна? – обратился Жаффе ко мне. Я кивнул.
– Хорошо, тогда я сплю здесь. Вы сможете устроиться в деревне?
– Да. Приготовить вам зубную щетку и пижаму?
– Не надо. Имею все при себе. Всегда готов к таким делам, хотя и не к подобным гонкам.
– Извините меня, – сказал Кестер, – охотно верю, что вы злитесь на меня.
– Нет, не злюсь, – сказал Жаффе.
– Тогда мне жаль, что я сразу не сказал вам правду. Жаффе рассмеялся:
– Вы плохо думаете о врачах. А теперь можете идти и не беспокоиться. Я остаюсь здесь.
Я быстро собрал постельные принадлежности. Мы с Кестером отправились в деревню.
– Ты устал? – спросил я.
– Нет, – сказал он, – давай посидим еще где-нибудь. Через час я опять забеспокоился.
– Если он остается, значит это опасно, Отто, – сказал я. – Иначе он бы этого не сделал…
– Думаю, он остался из предосторожности, – ответил Кестер. – Он очень любит Пат. Когда мы ехали сюда, он говорил мне об этом. Он лечил еще ее мать…
– Разве и она болела этим?..
– Не знаю, – поспешно ответил Кестер, – может быть, чем-то другим. Пойдем спать?
– Пойди, Отто. Я еще взгляну на нее разок… так… издалека.
– Ладно. Пойдем вместе.
– Знаешь, Отто, в такую теплую погоду я очень люблю спать на воздухе. Ты не беспокойся. В последнее время я это делал часто.
– Ведь сыро.
– Неважно. Я подниму верх и посижу немного в машине.
– Хорошо. И я с удовольствием посплю на воздухе. Я понял, что мне от него не избавиться. Мы взяли несколько одеял и подушек и пошли обратно к «Карлу». Отстегнув привязанные ремни, мы откинули спинки передних сидений. Так можно было довольно прилично устроиться. – Лучше, чем иной раз на фронте, – сказал Кестлер. Яркое пятно окна светило сквозь мглистый воздух. Несколько раз за стеклом мелькнул силуэт Жаффе. Мы выкурили целую пачку сигарет. Потом увидели, что большой свет в комнате выключили и зажгли маленькую ночную лампочку.
– Слава богу, – сказал я.
На брезентовый верх падали капли. Дул слабый ветерок. Стало свежо.
– Возьми у меня еще одно одеяло, – сказал я.
– Нет, не надо, мне тепло.
– Замечательный парень этот Жаффе, правда?
– Замечательный и, кажется, очень дельный.
– Безусловно.
Я очнулся от беспокойного полусна. Брезжил серый, холодный рассвет. Кестер уже проснулся.
– Ты не спал, Отто?
– Спал.
Я выбрался из машины и прошел по дорожке к окну. Маленький ночник все еще горел. Пат лежала в постели с закрытыми глазами. Кровотечение прекратилось, но она была очень бледна. На мгновение я испугался: мне показалось, что она умерла. Но потом я заметил слабое движение ее правой руки. В ту же минуту Жаффе, лежавший на второй кровати, открыл глаза. Успокоенный, я быстро отошел от окна, – он следил за Пат.
– Нам лучше исчезнуть, – сказал я Кестеру, – а то он подумает, что мы его проверяем.
– Там все в порядке? – спросил Отто.
– Да, насколько я могу судить. У профессора сон правильный: такой человек может дрыхнуть при ураганном огне, но стоит мышонку зашуршать у его вещевого мешка – и он сразу просыпается.
– Можно пойти выкупаться, – сказал Кестер. – Какой тут чудесный воздух! – Он потянулся.
– Пойди.
– Пойдем со мной.
Серое небо прояснялось. В разрывы облаков хлынули оранжево-красные полосы. Облачная завеса у горизонта приподнялась, и за ней показалась светлая бирюза воды. Мы прыгнули в воду и поплыли. Вода светилась серыми и красными переливами.