ь Ленца, тяжело грохнувшегося на брусчатку.
На секунду мне показалось, что Ленц просто упал; потом я увидел кровь. Кестер распахнул пиджак Ленца и разодрал на нем рубашку.
Кровь хлестала сильной струей. Я прижал носовой платок к ране.
– Побудь здесь, я пригоню машину, – бросил Кестер и побежал.
– Готтфрид, ты слышишь меня? – сказал я.
Его лицо посерело. Глаза были полузакрыты. Веки не шевелились. Поддерживая одной рукой его голову, другой я крепко прижимал платок к ране. Я стоял возле него на коленях, стараясь уловить хоть вздох или хрип; но не слышал ничего, вокруг была полная тишина, бесконечная улица, бесконечные ряды домов, бесконечная ночь, – я слышал только, как на камни лилась кровь, и знал, что с ним такое не раз уже могло случиться, но теперь я не верил, что это правда.
Кестер примчался на полном газу. Он откинул спинку левого сидения. Мы осторожно подняли Готтфрида и уложили его. Я вскочил в машину, и Кестер пустился во весь опор к ближайшему пункту скорой помощи. Здесь он осторожно затормозил:
– Посмотри, есть ли там врач. Иначе придется ехать дальше.
Я вбежал в помещение. Меня встретил санитар.
– Есть у вас врач?
– Да. Вы привезли кого-нибудь?
– Да. Пойдемте со мной! Возьмите носилки. Мы положили Готтфрида на носилки и внесли его. Врач с закатанными рукавами уже ждал нас. Мы поставили носилки на стол. Врач опустил лампу, приблизив ее к ране:
– Что это?
– Огнестрельное ранение.
Он взял комок ваты, вытер кровь, пощупал пульс, выслушал сердце и выпрямился: – Ничего нельзя сделать.
Кестер не сводил с него глаз:
– Но ведь пуля прошла совсем сбоку. Ведь это не может быть опасно!
– Тут две пули! – сказал врач.
Он снова вытер кровь. Мы наклонились, и ниже раны, из которой сильно шла кровь, увидели другую – маленькое темное отверстие около сердца.
– Он, видимо, умер почти мгновенно, – сказал врач. Кестер выпрямился. Он посмотрел на Готтфрида. Врач затампонировал раны и заклеил их полосками пластыря.
– Хотите умыться? – спросил он меня.
– Нет, – сказал я.
Теперь лицо Готтфрида пожелтело и запало. Рот чуть искривился, глаза были полузакрыты, – один чуть плотнее другого. Он смотрел на нас. Он непрерывно смотрел на нас.
– Как это случилось? – спросил врач.
Никто не ответил. Готтфрид смотрел на нас. Он неотрывно смотрел на нас.
– Его можно оставить здесь, – сказал врач.
Кестер пошевелился.
– Нет, – возразил он. – Мы его заберем!
– Нельзя, – сказал врач. – Мы должны позвонить в полицию. И в уголовный розыск. Надо сразу же предпринять все, чтобы найти преступника.
– Преступника? – Кестер посмотрел на врача непопимающим взглядом. Потом он сказал: – Хорошо, я поеду за полицией.
– Можете позвонить. Тогда они прибудут скорее.
Кестер медленно покачал головой:
– Нет. Я поеду.
Он вышел, и я услышал, как заработал мотор «Карла». Врач подвинул мне стул:
– Не хотите пока посидеть?
– Благодарю, – сказал я и не сел. Яркий свет все еще падал на окровавленную грудь Готтфрида. Врач подпял лампу повыше.
– Как это случилось? – спросил он снова.
– Не знаю. Видимо, его приняли за другого.
– Он был на фронте? – спросил врач.
Я кивнул. – Видно по шрамам, – сказал он. – И по простреленной руке. Он был несколько раз ранен.
– Да. Четыре раза.
– Какая подлость, – сказал санитар. – Вшивые молокососы. Тогда они еще небось в пеленках лежали.
Я ничего не ответил. Готтфрид смотрел на меня. Смотрел, не отрывая глаз.
Кестера долго не было. Он вернулся один. Врач отложил газету, которую читал.
– Приехали представители полиции? – спросил он.
Кестер молчал. Он не слышал слов врача.
– Полиция здесь? – спросил врач еще раз.
– Да, – проговорил Кестер. – Полиция. Надо позвонить, пусть приезжают.
Врач посмотрел на него, но ничего не сказал и пошел к телефону. Несколько минут спустя пришли два полицейских чиновника. Они сели за стол и принялись записывать сведения о Готтфриде. Не знаю почему, но теперь, когда он был мертв, мне казалось безумием говорить, как его звали, когда он родился и где жил. Я отвечал механически и не отводил глаз от черного карандашного огрызка, который чиновник то и дело слюнявил.
Второй чиновник принялся за протокол. Кестер давал ему необходимые показания.
– Вы можете приблизительно сказать, как выглядел убийца? – спросил чиновник.
– Нет, – ответил Кестер. – Не обратил внимания.
Я мельком взглянул на него. Я вспомнил желтые краги и униформу.
– Вы не знаете, к какой политической партии он принадлежал? Вы не заметили значков или формы?
– Нет, – сказал Кестер. – До выстрелов я ничего не видел. А потом я только… – Он запнулся на секунду, – потом я только заботился о моем товарище.
– Вы принадлежите к какой-нибудь политической партии?
– Нет.
– Я спросил потому, что, как вы говорите, он был вашим товарищем…
– Он мой товарищ по фронту, – сказал Кестер.
Чиновник обратился ко мне: – Можете вы описать убийцу?
Кестер твердо посмотрел на меня.
– Нет, – сказал я. – Я тоже ничего не видел.
– Странно, – заметил чиновник.
– Мы разговаривали и ни на что не обращали внимания. Все произошло очень быстро.
Чиновник вздохнул:
– Тогда мало надежды, что мы поймаем этих ребят.
Он дописал протокол.
– Мы можем взять его с собой? – спросил Кестер.
– Собственно говоря… – Чиновник взглянул на врача. – Причина смерти установлена точно?
Врач кивнул:
– Я уже составил акт.
– А где пуля? Я должен взять с собой пулю.
– Две пули. Обе остались в теле. Мне пришлось бы… – Врач медлил.
– Мне нужны обе, – сказал чиновник. – Я должен видеть, выпущены ли они из одного оружия.
– Да, – сказал Кестер в ответ на вопросительный взгляд врача.
Санитар пододвинул носилки и опустил лампу. Врач взял инструменты и ввел пинцет в рану. Первую пулю он нашел быстро, она засела неглубоко. Для извлечения второй пришлось сделать разрез. Он поднял резиновые перчатки до локтей, взял скобки и скальпель. Кестер быстро подошел к носилкам и закрыл Готтфриду глаза. Услышав тихий скрежет скальпеля, я отвернулся. Мне захотелось вдруг кинуться к врачу и оттолкнуть его – на мгновение мне показалось, что Готтфрид просто в обмороке и что только теперь врач его в самом деле убивает, – но тут же я опомнился и осознал все снова. Мы видели достаточно мертвецов…
– Вот она, – сказал врач, выпрямляясь. Он вытер пулю и передал ее чиновнику:
– Такая же. Обе из одного оружия, правда?
Кестер наклонился и внимательно рассмотрел маленькие тупые пули. Они тускло поблескивали, перекатываясь па ладони чиновника.
– Да, – сказал он.
Чиновник завернул их в бумагу и сунул в карман.
– Вообще это не разрешено, – сказал он затем, – но если вы хотите забрать его домой… Суть дела ясна, не так ли, господин доктор? – Врач кивнул. – К тому же, вы судебный врач, – продолжал чиновник, – так что… как хотите… вы только должны… может статься, что завтра приедет еще одна комиссия…
– Я знаю, – сказал Кестер. – Все останется как есть.
Чиновники ушли. Врач снова прикрыл и заклеил раны Готтфрида.
– Вы как хотите? – спросил он. – Можете взять носилки. Только завтра пришлите их обратно.
– Да, спасибо, – сказал Кестер. – Пойдем, Робби.
– Я могу вам помочь, – сказал санитар.
Я покачал головой:
– Ничего, справимся.
Мы взяли носилки, вынесли их и положили на оба левых сидения, которые вместе с откинутой спинкой образовали одну плоскость. Санитар и врач вышли и смотрели на нас. Мы накрыли Готтфрида его пальто и поехали. Через минуту Кестер обернулся ко мне:
– Проедем еще раз по этой улице. Я уже был там, но слишком рано. Может быть, теперь они уже идут.
Тихо падал снег. Кестер вел машину почти бесшумно, то и дело выжимая сцепление и выключая зажигание. Он не хотел, чтобы нас слышали, хотя четверка, которую мы искали, не могла знать, что у нас машина. Бесшумно, как белое привидение, мы скользили в густеющем снегопаде. Я достал из ящика с инструментами молоток и положил его рядом с собой, чтобы бить сразу, едва выскочив из машины. Мы ехали по улице, где это случилось. Под фонарем еще чернело пятно крови. Кестер выключил фары. Мы двигались вдоль края тротуара и наблюдали улицу. Никого не было видно. Только из освещенной пивной доносились голоса.
Кестер остановился у перекрестка.
– Останься здесь, – сказал он. – Я загляну в пивную.
– Я пойду с тобой, – ответил я.
Он посмотрел на меня взглядом, запомнившимся мне еще с тех пор, когда он отправлялся один в разведку.
– В пивной я ничего не буду делать, – сказал Кестер, – а то он еще, чего доброго, улизнет. Только посмотрю, там ли он. Тогда будем караулить. Останься здесь с Готтфридом.
Я кивнул, и Отто исчез в снежной метели. Хлопья таяли на моем лице. Вдруг мне стало невыносимо больно оттого, что Готтфрид укрыт, словно он уже не наш. Я стянул пальто с его головы. Теперь снег падал и на его лицо, на глаза и губы, но не таял. Я достал платок, смахнул снег и снова укрыл голову Ленца краем пальто.
Кестер вернулся.
– Ничего?
– Нет, – сказал он.
– Поедем еще по другим улицам. Я чувствую, что мы можем встретить их в любую минуту.
Мотор взревел, но тут же заработал на низких оборотах. Мы тихо крались сквозь белую взвихренную ночь, переезжая с одной улицы на другую; на поворотах я придерживал Готтфрида, чтобы он не соскользнул; время от времени мы останавливались в сотне метров от какой-нибудь пивной, и Кестер размашисто бежал посмотреть, там ли они. Он был одержим мрачным, холодным бешенством. Дважды он собирался ехать домой, чтобы отвезти Готтфрида, но оба раза поворачивал обратно, – ему казалось. что именно в эту минуту четверка должна быть гдето поблизости.
Вдруг на длинной пустынной улице мы увидели далеко впереди себя темную группу людей. Кестер сейчас же выключил зажигание, и мы поехали вслед за ними бесшумно, с потушенным светом. Они не слыхали нас и разговаривали.